Чердак дядюшки Франсуа - Яхнина Евгения Иосифовна. Страница 13

И де Воклер, светский острослов и балагур, выбрал карьеру журналиста, как ему казалось — самую лёгкую из всех возможных в его положении. И так как у него не было призвания к тому, чтобы погрузиться в атмосферу политических споров и страстей, он начал писать в газеты отчёты о театральных спектаклях. Тут ему, по крайней мере, было легче лавировать, не высказывая собственных суждений. Надо было только улавливать на лету, в какую сторону склоняется общественное мнение, и отсюда делать вывод — хвалить или ругать новую пьесу. Каковы были его политические убеждения, де Воклер не смог бы ответить сразу. Вернее, они менялись у него в зависимости от самых разных причин. Иногда ему казалось, что правление Карла X совсем не так уж плохо, иногда же он искренне восхищался стихами Беранже и других поэтов именно потому, что они выражали недовольство политикой короля. Вальдек усвоил твёрдо: он должен быть с теми, кто в конце концов обеспечит ему безбедную жизнь, возможность вращаться в светском обществе. Одна беда: быть принятым в свете — значит, менять костюмы, шляпы, трости, следуя моде. А это стоит дорого. Денег требовало и постоянное посещение кафе. А какой же журналист не посещает кафе, не показывается на выставках, в фойе театров, в актёрских уборных?

Выгодный брак! Вот что могло бы вывести де Воклера из тупика, дать ему возможность сорить деньгами. И Воклер стал присматриваться к богатым невестам.

Среди них графиня Жанна д’Эрикур занимала не последнее место. Красива, умна, остроумна, богата! Но стоило де Воклеру оказаться в числе поклонников этой светской красавицы, как он не на шутку в неё влюбился. Так, по крайней мере, он решил. Казалось бы, чего лучше! Но Воклер переоценил своё обаяние.

Жанна д’Эрикур, не отказывая ему окончательно, охотно выслушивала его комплименты, смеялась его шуткам, но не говорила, ни «да», ни «нет».

Солнце сегодня особенно ярко светило в окна холостяцкой квартиры Вальдека, когда он решил, что ему пора заняться пересмотром своего гардероба.

Увы! Извлечённые из шкафа и разбросанные им по креслам и дивану костюмы всех цветов показались ему в лучах раннего солнца блёклыми, поношенными, не модными.

Огорчённый Вальдек остановился наконец на светло-сером, ещё очень элегантном рединготе, [14] более тёмных, но в тон серых брюках и голубом жилете. Да, в этом костюме он ещё может показаться Жанне. Но пора обновить гардероб! А как его обновить, когда нет денег! Да, да, настало время потребовать от Жанны решительного ответа. Она должна принять его руку и сердце. Но Вальдек был дерзок только у себя дома. Когда же он встречал насмешливый взгляд холодных серых глаз Жанны, он тотчас забывал все остроумные слова, приготовленные заранее.

Жанна сидела в гостиной в обществе банкира Лепелетье, грузного, немолодого человека, с которым Вальдеку приходилось не раз встречаться на балах и раутах. Хотя Вальдек мечтал застать Жанну одну, чтобы поговорить с ней напрямик, он обрадовался, что её гостем был именно Лепелетье: с его стороны он мог не опасаться соперничества. Лепелетье был известен как хороший отец и муж.

Протянув для поцелуя холёную руку, Жанна сразу же озадачила Вальдека вопросом:

— Что вы слышали о втором марта?

Лицо Вальдека вытянулось. Что означает её вопрос? Что за ним скрывается? Как же это он пропустил новость, которая связана с днём второго марта?

— Я не понимаю, о чём вы говорите?

— С каких это пор вы так непонятливы? — небрежно бросила Жанна. — Ведь второго марта должна наконец собраться палата. Но так как король недоволен её составом и поведением депутатов, упорно твердят, что её созыв будет ещё отсрочен.

— А, да, возможно, конечно, — промямлил Воклер.

Очередная сессия палаты действительно была назначена на 2 марта. Но в городе возбуждённо толковали о том, что открытие не состоится. Передавали даже слова, которые якобы Карл сказал своим приближённым: «Какие бы преступные козни ни строили злонамеренные люди, я найду в себе силы их преодолеть. Эти силы я почерпну в моей непреклонной решимости поддержать общественное спокойствие».

Конечно, Воклер слышал, что король пренебрегает Хартией, и отнюдь не желает давать прав народу. Слышал он и 0 недоразумениях с палатой, но, занятый устройством собственной судьбы, он не придал им должного значения.

Но Жанне было по душе поддразнивать Вальдека, и она не унималась.

— Какой же вы журналист, если не знаете последних новостей! Кстати, как вы принимаете политику Полиньяка? Ведь его рука чувствуется во всём. Это он интригует против палаты… Это ему она неугодна.

— Конечно, я считаю, как и вы, — подхватил Вальдек, — что князь Полиньяк перегибает палку. Сейчас в политике надо быть более гибким. Но когда я слышу такую тонкую оценку политического положения из уст одной из наших красивейших женщин, нет предела моему удивлению и восхищению.

Этими банальными комплиментами Воклер вернул расположение Жанны, и она продолжала щебетать, уже с бо?льшей благосклонностью к своему незадачливому поклоннику.

— Вы знаете, — продолжала она светский разговор, — что мать князя была ближайшей подругой Марии-Антуанетты, [15] А теперь её сын приближённый короля, его главный советчик!

— Мда-а… — промямлил Вальдек, не зная, как лучше ответить, чтобы попасть в тон Жанне. Говорит ли она о Полиньяке потому, что так думает, или потому, что здесь сидит банкир Лепелетье.

Но Жанна разрешила его сомнения, сказав вдруг самым искренним тоном:

— А может быть, и впрямь князь Полиньяк решится наконец вернуть аристократии полностью её законные права и привилегии.

— Да, да, конечно, — теперь уже уверенным тоном подтвердил Вальдек.

Но тут банкир Лепелетье решил, что и ему пора вставить своё слово.

— А я полагаю, что каждому овощу своё время. То, что было хорошо при короле Людовике Шестнадцатом, вряд ли может быть уместно при дворе короля Карла Десятого, ибо между этими двумя королями пролегло сорок лет. А это срок немалый. Всё меняется. Сейчас не титулы, а деньги решают всё. Как вам должно быть известно, аристократия давно выпустила их из своих рук, и капиталы, и земли оказались у банкиров.

Жанна рассеянно взглянула на говорившего.

— Вы рассуждаете как деловой человек, и поэтому, наверное, вы правы. Ну, а какие светские новости вы принесли мне, мосье Вальдек? Кто женился, кто развёлся, кто блеснул каким-нибудь необыкновенным туалетом?

Тут Вальдек оказался на высоте. Уж светские-то новости он знал, как никто другой. И непринуждённая беседа потекла бесперебойно, причём Вальдек её всё время поддерживал, порой вызывая благосклонную улыбку Жанны каким-нибудь вовремя вставленным острым словцом.

Но рассказы о том, чья лошадь взяла первый приз на скачках, чей туалет был отмечен на балу при дворе, быстро наскучили Лепелетье, и он поспешил откланяться.

Это было на руку Вальдеку. Однако он понимал, что сразу перейти к интересующей его теме не дипломатично, и ещё несколько минут продолжал болтать о новостях. Наконец, найдя, что должное время истекло, он глубоко вздохнул и сказал:

— Жанна! Вы не находите, что вам пора уже дать мне ответ…

— Ответ? На какой вопрос? — У Жанны был непроницаемый вид.

Это сбило с толку Вальдека, но он всё же продолжал:

— Вы очень жестоки, Жанна!.. Вы не хотите сказать мне: «да». А между тем, верьте мне, вы никогда не пожалеете, что сделали такой выбор. Со мной вы будете счастливы, как ни с кем. Вы найдёте во мне преданного друга, мужа, советчика. Я не богат, но, идя об руку с вами, я совершу невероятное.

— Это всё пустые разговоры! Вы же знаете, Вальдек, что деньги меня не интересуют. Доходов с имений, которые остались мне после смерти мужа, хватит на много лет для того, чтобы вести блестящую жизнь в самом высшем парижском обществе.

— Тогда, если не моё затруднительное материальное положение, которое, увы, хорошо известно в обществе, что удерживает вас от того, чтобы дать мне согласие? Ведь я вам нравлюсь, я знаю, чувствую, верю, что подхожу вам во всём. Мы люди одного круга, я всегда сумею сделать вашу жизнь приятной, развлечь вас… Но, может быть, вас тревожит тень вашего покойного мужа?