Чердак дядюшки Франсуа - Яхнина Евгения Иосифовна. Страница 15

Несмотря на своё самообладание, Жанна вспыхнула. «Этот выскочка, никак, вздумал меня учить», — подумала она. «Выскочками» для Жанны были все так или иначе «преуспевшие» неаристократы. И вдруг она почувствовала себя обескураженной и совершенно беспомощной среди всех этих процентных бумаг, закладных, расписок, доверенностей…

— Что же мне делать? — совсем по-детски пролепетала она, обратив к Горану свои красивые, обычно такие холодные глаза.

Горан был дельцом прежде всего, но и на него произвела впечатление эта беспечная красивая женщина, оказавшаяся сейчас в его полной власти и всё ещё не сознающая этого.

— Вот, подпишите это…

И Горан положил перед ней какую-то густо исписанную бумагу.

Жанна, счастливая тем, что росчерком пера может отделаться от этого неприятного разговора, потянулась было к серебряной чернильнице, стоявшей на изящном бюро из красного дерева, как вдруг Горан резко схватил её за руку.

— Что вы делаете? Ну можно ли быть таким ребёнком?

Взволнованная Жанна всё ещё не понимала, о чём речь.

— Ведь вы не глядя готовы подписать бумагу, по которой все ваши имения за долги переходят в мою собственность.

Краска залила лицо, шею, руки Жанны, но на этот раз она быстро овладела собой.

— Я не понимаю вас… — высокомерно сказала она.

— Ведь существует ещё возможность отсрочить платёж, — стараясь придать своему голосу возможно больше мягкости, произнёс Горан. Было бы слишком просто и недостойно такого крупного дельца, каким был Горан, свернуть голову этой птичке с пёстрыми крылышками!

— Что же я должна делать, если не подпишу этой страшной бумаги?

Жанна овладела собой настолько, что говорила едва ли не посмеиваясь, то ли над собой, то ли над Гораном.

— Может быть, мадам, отсрочка на полгода окажется для вас достаточной, чтобы уладить наши с вами отношения?

«Выскочка! Невежа! Какие могут быть у нас с ним отношения!» — подумала Жанна, а вслух произнесла небрежным тоном:

— Пожалуй!

— Написать недолго, — вежливо сказал Горан. Он взял перо, лежавшее на бюро, вынул из бумажника чистый лист бумаги, написал на нём что-то и подал перо Жанне. — Но прочтите сперва, мадам, непременно прочтите!

Жанна не хотела читать, чтобы этим выказать своё пренебрежение к этому «выслужившемуся лакею», как мысленно окрестила она нотариуса. Но всё-таки не удержалась и пробежала написанные на листочке строки. В них чёрным по белому было сказано, что все денежные расчёты по залоговой квитанции, сделка номер такой-то, отложены на шесть месяцев, то есть до августа 1830 года.

— Я надеюсь, мадам, что за это время ваш управляющий соберёт нужную для уплаты долга сумму. Ведь ваши имения должны приносить доход, если ими правильно управлять. Но если почему-либо вы передумаете и захотите расплатиться со мной ранее указанного срока или вообще если я вам понадоблюсь, мой адрес указан на обороте визитной карточки.

Жанна бросила на Горана ледяной взгляд.

— Благодарю вас, господин… Я надеюсь, что больше встретиться нам не придётся!

Она позвонила в колокольчик, и Сюзанна бесшумно проскользнула в дверь гостиной.

— Проводите господина…

Горан отвесил вежливый поклон и удалился в сопровождении Сюзанны. Он сделал вид, что ничего не заметил, а ведь гордая красавица умудрилась ни разу не назвать его фамилии, делая вид, что не запомнила её, и не протянула ему на прощание руки.

Оставшись одна, Жанна только теперь поняла, что совершила величайшую глупость: самостоятельно подписала важный документ. А ведь после смерти мужа она никогда ничего не подписывала, не посоветовавшись предварительно с управляющим г-ном Лененом, разве только счета от портных. Что с ней произошло? Почему она так легко согласилась подписать бумагу, не посоветовавшись с Лененом? Как случилось, что она попалась на удочку? Отсрочка на полгода! Ну, а дальше? Что делать дальше?

Жанна до крови закусила губу.

— Бриллианты? Наличные в банке? Парижский особняк? Если верить Ленену, они имеют второстепенное значение. Главное — имения! Скорей, скорей написать Ленену! Вызвать его в Париж!

Жанна нервным движением схватила колокольчик и зазвонила изо всех сил.

Сделав навстречу входившей Сюзанне несколько шагов, Жанна отрывисто приказала:

— Немедленно пошлите кучера за господином Лененом в Шато де Круа… Пусть кучер разыщет его где угодно. Погодите, я напишу ему два слова…

Через пять минут кучер графини д’Эрикур мчался на поиски г-на Ленена, покрикивая на шарахающихся в сторону пешеходов:

— Берегись! Сторонись! Дай дорогу!

Глава девятая

Учитель пения

Многим аристократам, вернувшимся во Францию, удалось в 1825 году, по милости короля, получить не только свои титулы, но и земельные владения. Но случилось так, что г-н Пьер де Жоливе не добился возвращения своего особняка по каким-то формальностям. Он был возмущён до глубины души отказом чиновников в его, как казалось ему, законной и справедливой просьбе, поэтому, несмотря на уговоры адвоката, он прекратил все хлопоты. В молодости у г-на де Жоливе была одна слабость: пение и музыка. Обладая небольшим, но приятным голосом, он, будучи богатым человеком, мог позволить себе роскошь брать уроки у самых дорогих учителей в Париже и Италии. Теперь же, когда счастье ему изменило, знание музыки дало ему возможность в трудные минуты жизни существовать на деньги, получаемые за уроки. Многие его друзья и знакомые из среды аристократов уверовали, что скоро возобновится их прежняя беззаботная жизнь. Поэтому, ожидая возвращения своих капиталов и конфискованных в годы революции земельных владений, они жили, ничего не делая. А г-н Пьер решил зарабатывать себе на пропитание учительским трудом. Тем более, что от учеников и учениц у него не было отбоя.

Господин Пьер был старомоден в своих убеждениях, одежде, привычках. Несмотря на постигшую его неудачу, он оставался всё тем же «аристократом», каким был в молодые годы, когда ему улыбалась счастливая, беззаботная жизнь.

Неизменно сохраняя во всём аккуратность и точность, он никогда не опаздывал на уроки, где бы они ни происходили — у него дома или в особняке какой-нибудь знатной ученицы. Так же не позволял он себе и пропускать занятия, даже когда его одолевали приступы издавна мучившего его хронического кашля. Он был всегда опрятно, даже щегольски одет, хотя и несколько старомодно.

Г-н Пьер вёл трудовую жизнь, поневоле вынуждавшую его к встречам с людьми, не принадлежащими к аристократическому обществу, но не порвал и с некоторыми прежними знакомыми, ни кое с кем из родственников.

Вот почему он нисколько не удивился, когда к нему неожиданно зашёл племянник, сын его покойной сестры, Вальдек де Воклер.

— Добрый день, Вальдек! Я сказал бы: «Будь желанным гостем!», если бы не то, что сейчас ко мне придёт ученица. — И, посмотрев на часы, старик добавил: — В твоём распоряжении всего десять минут, располагай ими, как тебе угодно.

Несмотря на такой негостеприимный приём, Вальдек обнял и расцеловал дядю с той душевностью, на какую только был способен.

— У меня к вам дельце, дядя Пьер, небольшое, но очень для меня важное.

— Ну, садись же, садись, — и, взяв племянника за плечи, Пьер усадил его в кресло.

— Чтобы не тратить времени на излишние объяснения, потрудитесь прочесть вот это, дядюшка! — И Вальдек вынул из кармана надушенный лист бумаги. На нём размашистым почерком было написано несколько куплетов.

Последняя встреча с Жанной не прошла для Вальдека даром. Жанна хоть и невзначай, но подчеркнула, что ей стала скучна оперная музыка, что она предпочитает уличные песенки. А кстати, уличные песенки уже пробили себе путь в некоторые салоны. Что, если он, Вальдек, возьмётся писать такие модные песенки? Чем он хуже других? Кто только не пишет, ведь и сам он, от случая к случаю, кропал стихи. Правда, успеха они никогда не имели. Но отчего не попробовать прославиться на этом поприще!