Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова) - Яхнина Евгения Иосифовна. Страница 16

— Простите, сударь, могу я вас побеспокоить?..

Не привыкший к такому вежливому обращению, человек удивлённо обернулся. У него было дряблое, всё в морщинах и складках лицо, глаза слезились.

— Вы давно здесь работаете, сударь? — столь же вежливо продолжал Жак.

Человек явно встревожился.

— Давно, очень давно, когда ты ещё на свет не родился, — прошамкал он беззубым ртом. — И давно уже мы поделили землю с Одеттой Делэ. Она пришла позже, чем я, и ей достался участок в начале улицы. Пусть он и похуже, но ведь я пришёл первый. А здесь я один и никому ничего не уступлю!.. — Старик грозно нахмурил седые брови.

— Да я не о том, — поспешил Жак заверить старьёвщика.

Но старик не дал ему договорить:

— Я вижу, что одет ты по-господски, а кто знает, что у тебя на уме. С виду ты прост, а может, из молодых да ранний. Ты что думаешь, наше дело лёгкое и всякому по плечу?

Жак решил успокоить старика и рассказать всё начистоту.

— Да что вы, сударь, я вовсе не за тем пришёл, чтобы вас лишить куска хлеба. Я разыскиваю родственника, который когда-то жил на этой улице. И если вы и в самом деле давно здесь работаете, может, знали жильцов из двенадцатого дома…

— А почему ты меня спрашиваешь, а не кого другого? — всё ещё подозрительно спросил старьёвщик. Но в его голосе уже не было прежней насторожённости.

— Да ведь дом-то сгорел, и никого из жильцов не осталось…

— Это так! — сказал сразу успокоившийся старик. — Садись, потолкуем! — И он опустился на траву рядом со зловонной свалкой, не обращая внимания на огромных зелёных мух, взлетевших из кучи нечистот.

«Была не была!» — подумал Жак и, хотя пожалел добротный дядюшкин костюм, сел на траву рядом со стариком.

— Так как же зовут твоего родственника, молодой человек?

— Фирмен Одри!

Услышав это имя, старик опять насторожился.

— А давно ты его не видел? — уклончиво спросил он.

«Надо действовать напрямик! — снова решил Жак. — Иначе я ничего не добьюсь!»

— Я знаю, что его арестовали и увезли. Куда — неизвестно ни мне, ни другой родне. Вот я и хотел узнать, кто навещал его перед тем, как он исчез, кто из бывших соседей может рассказать о нём и его друзьях. Сам-то я из деревни и потому не знаю, как за это приняться.

Старик обратил к Жаку свои слезящиеся, водянисто-голубые глаза и испытующе посмотрел на него, словно хотел убедиться, говорит ли он правду.

— Хороший человек был Фирмен Одри, — медленно произнёс он, — всех в квартале лечил бесплатно, да ещё и денег, бывало, на лекарство даст… Я прежде с покойной женой вместе тряпичничал, ещё когда Одетта Делэ и носа сюда не совала. Так он, случалось, и жену мою лечил…

Долго и сбивчиво говорил старик, вспоминая свою прошлую жизнь и не упуская случая похвалить Фирмена и послать проклятья на голову Одетты Делэ.

Терпеливо слушая рассказ старика, Жак время от времени вставлял слово, чтобы вернуть разговор к интересовавшей его теме.

— Может, вы знали кого из друзей Фирмена? Может, самого его близкого друга?

— Того, кто его предал? — оживился старик. — Как же не знать! Ведь я не только за этой ямой присматривал, я и дворы подчищал. И всегда-то они бывали вместе, неразлучны…

— А как его звали?

— Дружка-то? Кажись, Робером.

— А по фамилии как?

— Вот этого не помню, да, кажется, и не знал… Был он куда хуже нашего Фирмена, сам толстый, а с лица невидный. Но как приключилась беда с Фирменом, говорят, сватался к его невесте. И вдруг, откуда ни возьмись, у него оказалась карета… Он к Фирменовой невесте в той карете приехал руки просить.

— А она? — с замиранием сердца спросил Жак.

— Она его на глаза к себе не пустила — выгнала! Вот какая девушка была!

— А её как звали? Может, вспомните? — спросил Жак без всякой надежды услышать ответ.

— Хоть никогда её и не видывал, а имя помню, как же. Звалась она Эжени?!

— Эжени!.. — повторил Жак. — Ну, а фамилия? Была же у неё фамилия? И что с ней сталось? Где она?

— Фамилия, кажись, Лефле?р или, может быть, Леке?р, вот уж не помню, ведь давненько то было… А что красавица она писаная была, это все говорили… Пока дом не сгорел, жильцы долго об этом деле толковали, хоть Одри не первый и не последний угодил в тюрьму за то, что за бедных душой болел. А потом дом сгорел, жильцы разъехались кто куда… А Эжени ведь сюда не ходила, Фирмен сам её навещал. Что сталось с ней, не знаю, не слыхивал, да, верно, и никто в нашем квартале не знает.

— Ну, а Робер? Куда он девался? Что с ним?

— С таким-то что станется! Живёт небось, как прежде, в довольстве, в богатстве. Не одного, наверное, человека загубил и за каждого-то погубленного денежки получал…

Больше Жаку ничего не удалось узнать. Прощаясь со стариком, он вытащил из кармана два су, которые Франсуаза нехотя отсчитывала ему раз в неделю на «карманные» расходы.

— Спасибо за то, что вы мне рассказали! А за то, что время потратили на меня, возьмите эту мелочь.

Старик покачал головой.

— Я вижу, ты добрый малый, и это понятно, раз ты роднёй приходишься господину Фирмену. Но денег твоих мне не надо. Ты молодой, они тебе пригодятся, а мне хватает и этого… — Старик поднял с земли палку с крючком и указал ею на помойную яму.

В его тоне звучала такая решимость, что Жак не посмел настаивать. «Всё-таки первый шаг сделан, — подумал он. — Хоть имя её теперь известно: Эжени! Но как узнать, Лекер она или Лефлер?»

Глава одиннадцатая

Сёстры Пежо

Время шло. Пролетела осень 1788 года, за ней — зима. Много событий произошло в доме и лавке тётушки Франсуазы, ещё больше — вне его.

Наступил апрель. Радостный, ласковый месяц, когда весна неудержимо врывается в окна и людские сердца. От родных из деревни Жак получил всего два письма. У них, сообщали они, ничего не изменилось. И налоги те же, но хлеба меньше, а барских причуд всё больше. Может, Генеральные штаты ещё не собрались, одна надежда — когда они соберутся, рассмотрят бабушкины просьбы… Слыхать, деревня Птит Ривьер хлопотала о снятии налогов — им налоги и сняли. А в Таверни всё по-прежнему. Мишелю достаётся — он не только выполняет всю работу Жака по дому и саду. Сеньор придумал новое занятие для крестьян. Его сон, видите ли, беспокоит кваканье лягушек. Вот Мишель вместе с другими деревенскими ребятишками должен вставать на заре, отправляться в барскую усадьбу и колотить палкой по заросшим илом прудам и рвам, чтобы лягушкам было неповадно беспокоить сеньора. А когда же ему помогать в хозяйстве дома, да ещё выкраивать время на ученье у кюре!

В каждом письме родители Жака упоминали о том, как добр к ним и Мишелю отец Поль. И Жак всё с новой силой ощущал, что время идёт, а он ещё ничем не помог своему наставнику. С тревогой он думал, что, видно, напрасно понадеялся на самого себя. Сам ищет, сам хочет добиться правды. Не проще ли поискать кого-нибудь, кто поможет? Ведь отец Поль сказал, что заплатит юристу или судейскому, чтобы тот помог отыскать следы Фирмена. Кто подходит для этого более, чем Адора. И деньги, которые сулил отец Поль, ему пригодятся — Адора в них очень нуждается.

И, выбрав удобную минуту, Жак рассказал Адора всё, что сам знал о Фирмене.

Адора слушал очень внимательно, не перебивая Жака, не задавая ему никаких вопросов. Но как только Жак заговорил о деньгах, Адора вскочил со стула, на котором сидел, подбежал к Жаку, сильной рукой взлохматил его волосы и сердито сказал:

— Я считал тебя умней. Как ты мог подумать, что я, Огюст Адора, могу взять за помощь тебе или отцу Полю деньги! Да в уме ли ты!..

Увидев, что Жак совсем обескуражен, Адора сразу смягчился и сказал ему ласково и шутливо:

— Дурень! Я сделаю всё, что смогу. Но могу я чрезвычайно мало. Порасспрошу кое-кого из стариков, не вспомнят ли они, что это за брошюры и кто их автор. Скажу тебе прямо: разыскать следы человека, попавшего в Бастилию, да ещё много лет назад, труднее трудного.