Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова) - Яхнина Евгения Иосифовна. Страница 45

— Вот смотрите! Слушайте! Читайте! — Адора вытащил из кучи спасённых бумаг одну, обгоревшую с углов, и огласил её текст: — «27 мая 1776 года по сообщению сыщика Реньяра, некто Эдмонд Прот намеревался провезти в Париж целый тюк запрещённых книг. Было дано знать на заставы, где он и был задержан со своим грузом. Препровождён в Бастилию». А вот и другой документ.

Толпа притихла.

— Здесь вот оторван уголок, недостаёт числа, когда написан приказ об аресте, нет и самого начала приказа. Теперь вы сами видите, как плохо, что вы не сохранили всю кипу бумаг. И всё же мы постараемся его восстановить. Слушайте! «… переплётчик, он же книготорговец…» В фамилии недостаёт двух или трёх букв. По-видимому, его звали Мариньи. Так вот, он арестован в Версале за то, что предлагал придворным запретные издания. Мариньи признал себя виновным, однако заявил, что даже смерть не заставит его назвать имена тех, кто дал ему распространять эти листки… А вот письмо заключённого, адресованное коменданту крепости. «Во имя бога прошу вас не о том, чтобы меня выпустили из Бастилии, — я знаю, это невозможно. Не о сохранении жизни, нет! Что мне жизнь сейчас, когда у меня отняли самое дорогое для человека — свободу! Я умоляю вас — вы сами отец, муж, брат, — дайте мне знать, жива ли, здорова ли моя жена. Ведь я пять лет о ней ничего не знаю. Одно только слово, только её имя, написанное её собственной рукой, и я благословлю на веки веков ваше великодушие. 7 октября 1752 года».

Прочтённые документы произвели огромное впечатление на победителей Бастилии.

— Парижане! Он прав! Спасайте бумаги!.. — закричали разные голоса. И к Адора потянулись десятки рук с обрывками бережно подобранных и спасённых от огня бумаг.

Но Жак продолжал неотступно думать о своём.

— А заключённые? — громко крикнул он, покрывая своим голосом голоса всех других. — Освободим скорее узников! Ведь они ещё и не догадываются, что пришло их спасение.

Жак, а за ним другие ринулись во двор, где в башенные стены были вмурованы страшные, лишённые света казематы. Под ломами, топорами начали трещать двойные и тройные, окованные железом двери казематов. Висевшие на них тяжёлые замки издавали протяжный, воющий звук, когда тюремщики поворачивали в них заржавленные ключи. Их скрежет возвещал пленникам о времени, когда им приносили пищу. Но как часто возвещал он о наступившем для них смертном часе!

— Сюда тюремщиков! Тюремщиков сюда! Да куда же они попрятались! Ключи! Ключи!..

— Где Пьер Круазе? Сюда Круазе! — громко потребовал Жак.

Но никто не отзывался. Испуганные, трепещущие перед справедливым возмездием тюремщики попрятались кто куда.

Но их всё-таки нашли. Вот и Пьер Круазе. Жак хорошо запомнил этого человека. Но сейчас он не похож на самого себя. В его глазах затаился животный страх перед неминуемой расплатой. Судить будет народ, а это страшный судья.

Жак схватил Круазе за шиворот.

— Теперь ты больше не будешь лгать! Отвечай, когда умер Фирмен Одри? Где похоронен?

— Он жив, — пролепетал Круазе, — он здесь!

— Как?! — рука, державшая Круазе, разжалась. — Идём! Скорей! Где он?

Жак подумал, что Круазе хитрит и хочет завести в тупик, когда тот повёл его по извилистым коридорам, по тёмным, замшелым ступеням туда, где на девятнадцать футов ниже уровня двора, в подземельях, находились самые страшные из казематов. Словно в насмешку, башня, где они находились, называлась Башней Свободы. Но Круазе был слишком напуган, чтобы пытаться ослушаться победителей.

Жака словно что-то подтолкнуло к последней, самой массивной двери.

— Ключи от этой камеры! — потребовал Жак.

— Их взяли… всю ту связку…

— Кто взял?

— Те, кто первые вошли во двор.

Это было похоже на правду. Тогда на дверь посыпались удары. Не щадя своих рук, заколотили в двери люди, пришедшие вместе с Жаком. Но ответом было молчание. Вдруг изнутри послышался чей-то далёкий глухой крик и бессильные удары в дверь. Это придало людям новые силы, и они принялись высаживать дверь. Только каретник догадался, что Круазе лжёт; он бросился к нему и вытащил у него из кармана связку ключей. Один из них после некоторых усилий каретника повернулся в замке. Скрипя, открылась тяжёлая дверь.

Перед взорами осаждавших предстал седой как лунь, измождённый старец. При виде вошедших он поднял руки, пытаясь закрыть ими голову. Высохшая кожа, обтягивавшая руки, походила на пергамент.

— Кто вы? Как ваше имя?

Старик беспомощно мотал головой.

— Я человек! — наконец через силу выговорил он шёпотом.

— Фирмен! Фирмен Одри! — в отчаянии позвал его Жак.

Услышав своё имя, старец выпрямился, подался вперёд, будто отзываясь на тюремной перекличке. С ужасом увидел Жак бессмысленное выражение глядевших на него глаз.

— Он уже давно не в себе… Помешался… — начал было Круазе, но Жак с силой оттолкнул его.

Сознание, вернувшееся к Фирмену на мгновение, когда он услышал своё имя, тотчас его покинуло. Он не отвечал ни на один вопрос, несвязно бормотал что-то о мадам де Помпадур, Людовике XV. Вот всё, что сохранила его память.

Каретник, опустив руку на его плечо, ласково произнёс:

— Очнитесь! Опомнитесь! Царство Людовика Пятнадцатого давно кончилось. Мадам де Помпадур умерла. А вы выйдете сейчас на свободу.

Но эти слова не произвели на старика ни малейшего впечатления. Он уныло мотал головой и вдруг так же бессмысленно беззвучно рассмеялся.

«Так вот во что превратили этого человека, который когда-то имел мужество пойти против короля и его фаворитки! Это жалкое существо, этот выходец с того света — тот Фирмен, о котором отец Поль говорил с таким уважением, подражать которому с детских лет я стремился! Это тот Фирмен, которого любила Эжени Лефлер». У Жака мороз пробежал по коже. Может быть, как в волшебной сказке имя любимой вернёт Фирмена к жизни? Если бы Жак умирал и при нём произнесли: «Бабетта!» — он победил бы смерть! Жак это твёрдо знал. И, подойдя вплотную к Фирмену, Жак произнёс:

— Эжени Лефлер придёт сюда за вами!

Опять на мгновение, только на мгновение, в глазах Фирмена проскользнула искра сознания, промелькнула и угасла…

А в это время другая группа победителей освободила ещё двух заключённых, запертых в башне Бертодье?р.

Напуганные сторожа, боясь народного гнева, сами отдали ключи от остальных темниц.

Заключённых, или, вернее, тех, кто были ещё живы, оказалось гораздо меньше, чем предполагали. Трое из них, так же как и Фирмен, были безумны. Их всех отправили в больницы. Но сколько людей нашли смерть в проклятых стенах этой крепости?! Об этом свидетельствовали кости и черепа, найденные в подземельях. Кому они принадлежали — удастся ли когда узнать! Победители собирались уже расходиться, как вдруг кто-то громко произнёс:

— Меня зовут Манюэ?ль. Я сам был узником Бастилии. И я один из немногих счастливцев, кто наперекор судьбе вышел отсюда живым и в полном рассудке. Меня освободили совсем недавно. Я горжусь честью, какая выпала мне на долю: вместе с вами я штурмовал сейчас ненавистную Бастилию… Я хорошо знаю все переходы и закоулки крепости. Там, наверху, есть ещё казематы. Вперёд, друзья, за мной!

Толпа кинулась за Манюэлем, высоким мужчиной с изборождённым морщинами лицом. А он привёл своих спутников во второй этаж.

— Ломайте дверь! Здесь! Здесь! — в каком-то странном волнении кричал он и тут же пояснил: — В долгие часы моего заключения, которому я не предвидел конца, я начертал на спинке стула с задней стороны проклятья Бастилии. Я писал их без всякой надежды на то, что они исполнятся, но вы осуществили сегодня мои пожелания. А сейчас здесь, наверное, томится какой-нибудь другой горемыка. Освободим же его!

Когда победители вместе с Манюэлем дружно выломали двери, они увидели, что камера пуста.

— Никого нет! — с некоторым разочарованием в голосе произнёс Манюэль.

Затем он бросился к стулу, схватил его и повернул спинкой.