Сабля Лазо - Никонов Василий Григорьевич. Страница 12

На столе еще одна карта разложена. Над ней и колдуют Лазо с Ершовым.

— А, Тимофей? — распрямляется Ершов. — Знакомьтесь, Сергей Георгиевич: красный следопыт Тимофей Платонович Смекалин.

— Сын Платона? — вскидывает брови Лазо.

— Так точно, он самый.

Так вот он какой, товарищ Лазо! Смуглый такой, брови широкие, усы тонкие, подбритые, бородка черная-черная, как клин срезана. Фуражка тоже невиданная: козырек блескучий, короткий, ни у кого таких нет.

Без сабли Лазо, с плеточкой. Выходит, взаправду подарил свою саблю товарищу Ершову.

— Здравствуй, красный разведчик, — протягивает руку Лазо. — С какими вестями к нам?

Глаза у Лазо будто черемуха спелая — мягкие, завораживающие.

Хочется Тимке ответить быстро, точно, по-военному. А слова почему-то в горле стоят, никак протолкнуть не может.

— Что ж, Тимофей, аль беляки язык отрезали? — шутит Ершов. — Докладывай товарищу командующему.

Кое-как совладал Тимка с языком, говорить начал. Прежде всего о том, что Гурьян сообщил.

Лазо выслушал, дважды на карте какие-то пометки сделал, качнул головой.

— Важные сведения... Гурьян как чувствовал... Неспроста тебе доверился...

Не понял Тимка, о чем Лазо говорит.

— Сегодня утром наши разведчики нашли Гурьяна мертвым, — пояснил Лазо. — К нам, видимо, шел, да не дошел...

— Жаль старика, — вздыхает Ершов. — Много людям добра сделал...

— А батяня мой где? — вдруг затревожился Тимка.

— Беляков караулит. — Ершов ставит чайник на стол. — Мы ведь знаем о семеновцах — и то, что ты передал, и более того... Ну, что смотришь? Пей чай, бери хлеб. Сахару нет, бедны мы на сахар.

«Значит, зря бежал», — загрустил Тимка.

— А я считаю подтверждение данных никогда не лишним, — вмешивается Лазо, искоса поглядывая на Тимку. — Так что спасибо большое тебе, Тимофей.

У Тимки настроение после каждой фразы меняется: только что грустил, теперь опять повеселел.

Повеселел и на ершовскую саблю глянул, глаза отвести не может. Еще красивей она показалась, нарядней.

— Понравилась сабелька? — подтрунивает Ершов. — Сергей Георгиевич, поведай нам про эту штуку.

— История, Тимофей, обыкновенная, — Лазо кладет карандаш, берет кружку. — Давайте, и я с вами за компанию... Неудобно мне рассказывать, за бахвальство примете. Ну, да меж своими сойдет. Приходит однажды ко мне молодой башкир, Закир по имени, подает вот эту саблю и говорит: «Возьми, бачка, тебе нес. Много дней скакал, далеко скакал — от Златоуста-города. Самый хороший мастер делал, во всем мире такого нет».

Мне, сами понимаете, как-то не по себе. Не могу принять, отвечаю, дорогой подарок, за какие-такие заслуги...

А он бух мне в ноги и лбом о землю:

— Прими, бачка, не то секим башка Закиру. Товарищи так сказали.

Пришлось взять, ничего не поделаешь...

Лазо умолкает, медленно отхлебывает из кружки.

— Дальше што было, товарищ Лазо? — не терпится Тимке. — Закир где сейчас?

— Нет Закира, Тимофей, — Лазо поднимает печальные глаза. — В недавнем бою убили... Вот, говорят, нельзя дареное дарить, а я не утерпел. И не жалею. Есть у нас настоящий красный генерал — Ершов Кузьма Саввич. Ему и отдал саблю. — Лазо сворачивает карту, смотрит на часы.

— Пора, товарищ Ершов. Распорядитесь.

— Ты пока отдохни, Тимофей. — Ершов хлопает Тимку по плечу. — Хочешь — здесь, хочешь — у ребят в землянке.

— А вы куда?

— Мы тут... по делу.

— И я с вами!

Смеется, что ли, дядя Ершов? Сами к бою готовятся, а он — отдыхай! Нет уж, как хотят. Не отстанет от них.

— Не знаю, как быть, Тимофей, — разводит руками Ершов. — Пусть товарищ командующий решает. Как бы нам от батьки твоего не влетело.

— Товарищ Лазо, можно? — Тимка поднимает голову, опускает руки по швам. — Честное солдатское! Во всем вас буду слушаться.

— М-да... — смущается Лазо. — Дело серьезное. А как быть — не знаю.

— Может, со Смекалиным посоветуемся, Сергей Георгиевич?

— Дело! — решает Лазо. — Испробуем последнюю инстанцию.

СТЫЧКА

Вот и сшибились красные с белыми. Часто-часто затакали пулеметы, засвистели пули, застучали конские копыта. Полетело громкое казацкое «ура»!

Россыпью несется семеновская конница, блестят на солнце вражеские сабли. Десятки ртов ревут на всю долину.

А красные ждут, не торопятся, поближе подпускают, чтоб наверняка хлестануть.

И вдруг: та-та-та! затрещали пулеметы. Падают в траву передовые, ползут раненые, ржут лошади. Иные без ездоков по полю скачут.

Тимка не видел, как захлебнулась атака белых: до начала боя отец прогнал его к ездовым. Хотел совсем в Межгорье турнуть, да некогда было.

У ездовых скукота. Сидят в лощине, покуривают, словами перебрасываются. Лошади рядом топчутся, головами вертят, ушами прядают. Пули вверху будто пчелы за медом летят: жи-жи-жи!

Ездовые от нечего делать к Тимке пристают, особенно старик Лука, тот, что ершовского коня стережет. Лука — старый, сморщенный, как весенняя луковица, лицо длинное, желтое. На печке бы ему лежать, кости стариковские греть. А он еще спрашивает, зачем Тимка сюда приперся. «Думаешь, тут медом кормят? Тут пулями потчуют, а ково и кашей березовой».

— Какая каша? — не понимает Тимка. — Про што вы, дедушка?

— А такая, — ухмыляется Лука. — Снимут штаны и по заднему месту: тр-та-та! Вон, как пулеметы стрекочут. Штоб, значит, не шастал, где не велено.

— Это вы про меня, дедушка?

— И про тебя, и про отца твоего. Перво-наперво отцу надо всыпать, штоб ребятенка берег.

Боится Тимка: и отсюда могут турнуть, очень свободно. Вон какие глаза у деда, так и стрижет.

— А мне товарищ Лазо разрешил, — находится Тимка. — Когда у него в землянке был.

Зря бахвалится Тимка, не разрешал ему Лазо. С отчаяния врет.

— Лазо, говоришь? — сомневается Лука. — Ну, что ж, и Лазо можно за такое дело. Потому — резон! Я ведь чево, парень, я тебе добра желаю, уберечь хочу. Новой жизни, хоро...

Не досказал старый Лука, охнул, поехал на бок, стукнулся головой о землю. Шальная пуля отыскала деда.

— Коня товарищу Ершову! Живо-о!

Это с командного пункта крикнули. Ездовые опомниться не успели, как Тимка в седло прыгнул. Ударил коня пятками, вылетел на бугор. Смотрит: на другом пригорке, за камнями, человек десять стоят. С обеих сторон пулеметы торчат. И Лазо там, и Ершов. Снова ударил коня, к седлу пригнулся. В ушах ветер свистит, рубаха пузырем вздулась. Пули над головой жужжат.

Быстро доскакал Тимка, возле Лазо остановился. Лазо к Тимке спиной стоит, биноклем по долине водит. Ординарцу что-то показывает.

— Дядя Ершов! Берите коня!

— Тимофей?! — изумляется Ершов. — Ах ты, друг ситный! Лука где?

— Убило его...

— Прячься за камень. И — никуда. Слышишь?

Лазо поднимает руку. Плотнее прилипают к железу пулеметчики, настораживаются командиры.

— Ершов! Атакуй слева! Смекалин справа ударит.

— Слушаюсь!

Пружинно влетает командир в седло, махом выхватывает дареную саблю. Тысяча солнц вспыхивает на стали.

— За мной!.. В атаку!.. Ура-а-а!..

— Ура-а-а!.. — ошалело несется по долине.

— Ур-ра-а-а! — кричит Тимка. — Бей беляков!

У Тимки от волнения в горле пересохло, не может на месте стоять, бежать охота. А куда? Зачем?

Чуть-чуть опоздали из засады смекалинцы: часть белых мимо проскочила. Пока смекалинцы с остальными рубились, беляки на хвост ершовцам насели. Впереди Копач на буланом жеребце. Так саблей и крутит.

Сшиблись, мигом смешались. Не поймешь, кто где.

Но тут Смекалин с ребятами подоспел. Теперь сам Копач в тисках оказался.

Другой на его месте, может, струсил бы, улепетывать стал. А Прокоп Егорыч грудью на Ершова наскакивает. Хочется ему красного командира достать.

Ершов сам не из трусливых. Одного наотмашь рубанул, второго. А третий — сам Копач, вот он.