Картина с кляксой - Гусев Валерий Борисович. Страница 8

– Я понял, товарищ полковник. Вы – там, мы – здесь.

– Правильно поняли. У ниточки два конца. А сойдемся мы с вами у узелка. Действуйте. И вот еще что. Постарайтесь, чтобы информация о краже картин как можно дольше не предавалась огласке.

Мы с интересом слушали папу, а Алешка еще и со вниманием. Он умеет внимательно слушать. И делать из услышанного свои выводы. Как говорит мама: дикие, но симпатичные.

Вот и сейчас он хмыкнул пренебрежительно и сказал:

– Пап, твой майор Злобин самого главного подозреваемого не назвал.

– Да, – согласился папа, – он почему-то не догадался. Но я ему подсказал.

– Арестовали?

– Не успели. Студент Истомин еще до того, как была обнаружена кража, скрылся.

Тут и до меня дошло. Ведь это Истомин скопировал все украденные картины. Значит, он своими копиями заменил подлинники! Что-то не очень в это верится.

И папа сказал:

– Я не думаю, что Истомин так или иначе причастен к краже. Но поработать с ним надо. Через него можно установить настоящих воров.

– Ты думаешь, их много? – спросил Алешка.

– Конечно. Дело сложное, одному человеку с ним не справиться.

– Целая банда. – Он вздохнул. – Надо тебе помочь.

– Только попробуй, – сказал папа.

А мама одной рукой приняла от него допитый стакан, а другой показала Алешке убедительную фигу.

– Ты у своих детей многому научилась, – усмехнулся папа.

– У твоих. У своих я учусь только хорошему.

– Например?

– Я подумаю. До утра.

А когда мы забрались на свой любимый чердак, Алешка вполголоса передразнил папу: «Я не думаю на Истомина». А я – думаю!»

Если Алешке что-то взбредет в голову, то это надолго. Пока он во всем не разберется. Сейчас вот запал на эти музейные дела. А чтобы в них разобраться (даже я это понял), нужно очень многое знать. Информацию он обычно «снимает» тремя проверенными и надежными способами. Первый – подслушивание, второй – подглядывание, третий – расспросы. Этим третьим способом он папу замучил. Тем более что папа решил задержаться на даче на день-два.

– Пап, а как вообще краденые картины увозят за границу? Таможня дает добро?

Папе вопрос не понравился. Не думаю, что он решил, будто Алешка хочет заняться этим бизнесом. Тут много других причин для нахмуренности. Папа, правда, мог оставить вопрос без ответа или как-нибудь легонько соврать, но он никогда так не делает. Он всегда нам говорит правду. Даже если она ему очень неприятна.

– Дело в том, Лех, – невесело начал папа, – что нам не хватает честных людей. И бескорыстных.

– И в полиции тоже?

– К сожалению. И вот когда от нечестных людей зависит соблюдение закона, тогда и открывается путь к преступлению. Внятно изложил?

– Не очень, – признался Алешка. – Вот я украл картину и захотел ее продать в Париже или Европе. Что мне делать?

– Ну, для начала попробуй дать взятку нужным людям в Министерстве культуры. И они выдадут тебе документ: «Данные произведения не представляют собой культурной ценности». Или найди выход на нечестного таможенника, и он тебя пропустит с этой картиной хоть в Париж, хоть во Францию.

У Алешки мелькнула какая-то мысль – по глазам было видно, но он ее упустил.

– А если у меня денег нет, но очень хочется?

– Тогда найти нечестного художника, и он «запишет» твою картину.

– Куда запишет? – спросила мама.

– «Записать» – это значит поверх истинного шедевра сделать какую-нибудь нестоящую мазню. Которую на границе пропустят без всяких вопросов – нашей стране такие «шедевры» не нужны.

– Здорово! – как-то странно обрадовался Алешка. – Я щас приду. – Он выскочил из-за стола и исчез за дверью.

– Картину «записывать» побежал, – улыбнулся папа.

– Или в туалет, – сказала мама.

Вернулся он довольно скоро.

– Куда бегал? – спросил папа.

– Ворона каркнула.

– Тебе-то что?

– Наша ворона. Странно каркнула. Будто нашей мышкой подавилась.

– И кого ты спасал?

– Обеих. – И опять пристал к папе: – Ну вот, пап, я привез картину за границу. А она вся замазанная… Записанная всякой ерундой. Кому она такая нужна?

– Хороший специалист ее «расчистит» – аккуратно снимет верхний слой, и картина снова предстанет в своим истинном виде.

– Ничего себе! Это ж какая банда должна быть! Один картину украдет, другой ее «запишет», третий переправит за границу. Потом ее надо «расчистить» и еще надо ее продать!

– Да, Леш, этими черными делами занимаются не одиночки, а преступные группы. Причем международные. Вот мы с ними и боремся.

– И мы – тоже, – вполголоса сказал Алешка.

– Как интересно, – сказала мама. – Но очень поздно. Ребята хотят спать.

– Кто тебе сказал? – удивился Алешка. И зевнул до самого пупка.

– У вас завтра трудовой день.

– Будем подметать пол? Дима умеет, – поспешил Алешка.

– На нашей даче кончились грибы. Сходили бы в лес. А я бы сделала картофельные оладьи с грибной подливкой.

– Я согласен! – поспешил папа. – Я очень люблю картофельные оладьи с грибной подливкой.

– Да уж, – сказала мама, – это тебе не «жульен» в треснувшей кофейной чашке.

– Да уж, – сказал Алешка, – и не кисель в кипящей холодной воде.

– Это как? – удивился папа. – Кипящая холодная вода? Где ты ее видел?

– В магазине. Там в пакетиках продают кисель, который тетя Зина нас заставляла пить. На нем так и написано, прямо по-русски: «Растворить в небольшом количестве кипящей холодной воды».

– Может, кипяченой? – уточнила мама.

Может. Алешка очень рано научился читать. Но читает очень торопливо и из-за этого часто перевирает слова. Он и грибы так же собирает. Мы всегда ходим на свои заветные места и никогда не возвращаемся пустыми. Особенно Алешка – с его зоркими глазками. Полчаса – и корзинка полна. «Дим, тебе помочь?» Я, конечно, не отказываюсь, мне на грибы не очень везет. «Ты задумчивый, Дим, – говорит Алешка. – Ты не думай, ты собирай».

Вообще-то если по правде, то я рыбалку больше люблю. Сидишь себе на бережке, можно о чем-нибудь приятном думать, а в лесу только и думаешь, как бы не заблудиться, за корягу не зацепиться, на сучок не напороться…

– Пап, – сказал я, – а карасики жареные не хуже оладьев.

– Караси в пруду тоже кончились, – зачем-то возразил Алешка. – Одни бычки остались.

– Вот и хорошо! – обрадовалась мама. – Мы их завялим – вобла будет.

– Они еще мелкие, – почему-то упрямился Алешка. – А грибы крупные. И вставать рано не надо. – И он опять зевнул с таким азартом, что мама тоже не удержалась.

Вопрос решился. Как всегда, в Алешкину пользу.

– Тебе это надо? – спросил я Алешку, когда мы забрались на свои антресоли в виде чердака.

– Еще как! – И зевнул уже по-настоящему. – Во, Дим, луна засветилась, можно свечку не включать.

На чердаке и вправду было светло. Только свет был какой-то странный – не холодный, лунный, а багровый, прерывистый.

Алешка прилип к окну, доложил:

– Дим, на огороде деда Строганова здоровенный костер горит. Хрень какая-то.

Я согласился. Дед, конечно, с тараканами в голове, но не до такой же степени, чтобы посреди ночи печь на огороде картошку или жарить шашлык.

– Греется дед, – предположил Алешка. – Пошли посмотрим. Или тоже погреемся.

Что-то в Алешкином голосе было такое, что я послушался.

Отработанно, беззвучно мы спустились по штормтрапу в густые заросли малины, где уже успели протоптать надежную тропку. Пробрались на зады дедовой усадьбы. Ночь была очень росная, и мы промокли так, что впору было в самом деле погреться у костра.

Очень близко к нему подходить не стали – мало ли что – и заняли позицию для наблюдения за растрепанным прошлогодним стожком. Здесь было сухо, пахло прелым сеном и шуршали по своим делам мышки.

Костер был обильный, ярко светился в ночи. Возле него суетился дед, подбрасывая в огонь какие-то палки. В свете то красного, то багрового пламени маленький росточком дед казался сказочным гномом, который варит на костре свою волшебную похлебку. Дед то появлялся в свете пламени, то скрывался в темноте, откуда появлялся с охапкой дровишек.