На синей комете - Уэллс Розмари. Страница 18

— Она током бьётся! — закричал он. — Как электрический стул! [11]

Трубка висела на проводе и покачивалась, а из неё доносился громкий металлический треск и грохот. Потом сквозь шум пробился голос: «Да! Алло! Слушают вас! Индейская роща! Кто говорит?»

Голландец аккуратно, двумя пальцами, поднял трубку.

И попросил позвать моего отца. Дважды произнёс фамилию но буквам: О-Г-И-Л-В-И. Потом нахмурился и, прикрыв трубку ладонью, прошептал:

— Он там больше не работает.

— Выясни, куда он поехал, — попросил я дрожащим голосом.

— Парень на том конце почти не говорит по-английски, — пояснил Голландец. И снова заговорил в трубку, медленно и отчётливо: — Куда поехал мистер Огилви? Где я могу его найти?

Голландец повторил оба вопроса дважды. Тишина. Наконец на другом конце провода что-то ответили, Голландец кивнул и снова набрал справочный номер, чтобы выяснить телефон другого ранчо, «Берег лагуны». Монеты одна за другой проваливались в щель телефона-автомата. До моего слуха доносились гудки — значит, где-то зазвонил телефон. Где-то там, где сейчас может быть папа.

Голландец снова просил позвать папу, снова внятно произносил его имя, препирался, и через долгие десять минут ему дали название третьего ранчо.

Я глаз не сводил с Голландца. Похоже, он понимал, как колотится сейчас моё сердце — вот-вот из груди выпрыгнет. Терпеливо, с улыбкой, он выяснил и набрал новый номер.

— Ковбой, знаешь поговорку «Бог троицу любит»? — спросил он меня, поджидая, пока ему ответят. — На этот раз тебе повезёт.

Снова гудки. Потом — даже я услышал — девушка-оператор произнесла: «Компания «Джон Дир»».

— Будьте добры, Оскара Огилви, — попросил Голландец нежнейшим, любезнейшим голосом.

— Минуту, — сказала невидимая, неизвестно как выглядящая девушка. Голландец подмигнул. Затем раздался ответ: — Мистера Огилви сейчас нет в городе, сэр. Он проверяет оборудование в Тарзане. Вы сможете застать его по этому номеру на следующей неделе.

— А как позвонить мистеру Огилви в Тарзану? — спросил Голландец.

— Я не знаю, вправе ли я дать вам такую информацию. — Девушка замялась.

Сердце у меня упало. Эта Тарзана, должно быть, где-то далеко. Может, даже в Африке. Что мне делать? Ходить по улицам, пока не найду папу?

Но Голландец не сдавался. Он представился девушке, назвав своё имя и фамилию, а потом сказал:

— Простите мою наглость, мэм, но мне бы очень хотелось назвать вас по имени. Итак, вас зовут…

— Милли, — произнесла девушка без особой охоты. — Ну, полное имя другое, а все зовут Милли.

— Понимаете, Милли… Дело в том, что сейчас рядом со мной стоит сын мистера Огилви. Оскар Огилви-младший. Он только что прибыл на поезде из Чикаго.

Мальчику всего одиннадцать лет. Он худой, как цыплёнок, поверьте мне, Милли. Сейчас Рождество, и ребёнку нужен папа. Милли, помогите нам, умоляю. Мы будем вам очень признательны.

Я знал, что Милли не устоит перед обаянием Голландца. И оказался прав.

Она обещала всё выяснить и перезвонить — эти автоматы даже звонки умели принимать! Пока мы ждали, несколько человек хотели тоже воспользоваться телефоном, но Голландец качал головой и, кивнув на меня с печальной улыбкой, говорил: «Увы, простите. Ждём звонка от врача». И люди без лишних вопросов покорно шли искать другой телефон-автомат. Милли перезвонила через полчаса.

Голландец схватил трубку; он не сказал ни слова — только слушал. Затем повернулся ко мне со словами:

— Милли говорит одновременно с нами и, по другому телефону, с твоим отцом. Оскар, он почему-то считает, что это розыгрыш.

— Какой розыгрыш? — Из глаз у меня брызнули слёзы.

— Погоди, не реви. — Голландец положил ладонь мне на плечо. — Так. Послушай. Мистер Огилви полагает, что если ты и вправду его сын, то знаешь, где умерла твоя мама.

— На фабрике «Люцифер». Там делали пиротехнику. В окно влетела шаровая молния, — проговорил я торопливо.

Голландец повторил всё это в трубку. Через полминуты он произнёс:

— Ковбой, твой отец уже едет сюда. Жмёт педаль и летит к тебе. Из Тарзаны. Там выращивают лимоны. Но путь из этой Тарзаны неблизкий, по просёлкам. Придётся ждать.

Мы направились к киоску, где продавали булки с сосисками.

— Он сменил три места за неделю, — недоуменно проговорил Голландец, а потом весело прибавил: — Но твой папка молодец. Похоже, нашёл приличную работу.

Голландец купил мне длиннющую сосиску и шоколадку «Херши» в придачу. Потом приобрёл утренний выпуск «Лос-Анджелес таймс». Даже здесь, за тысячи километров от Кейро, моё лицо было на первой странице газеты.

— Ух, ты! — Поражённый Голландец покачал головой. — Только посмотри! Ковбой, ты получишь десять тысяч баксов [12], если вспомнишь, кто тебя похитил!

На прощание я снова обнял Голландца. На этот раз я уже не плакал.

— Если с тобой что-то стрясётся, непременно звони, — велел он. — У старика моей подружки дом в Пасадене. Большой дом, целых двадцать комнат. Там меня и найдёшь.

Легко перекинув чемодан с левой руки в правую, он помахал мне и широким спортивным шагом устремился через толпу к выходу. Я долго махал и даже шёл за ним, лавируя среди сотен людей, спешащих на поезд и встречающих своих близких, среди носильщиков с тележками, — до высоких арочных дверей. Я видел, как он шагнул с жёлтого кирпичного тротуара и мгновенно скрылся… Без следа. Мне стало невыносимо одиноко.

Я присел на ступени и сосредоточился, высматривая папу. Я даже не знал, какого цвета у него машина и с какой стороны он должен подъехать. Я смотрел во все глаза, но голову слегка опустил и втянул в плечи — не хватало ещё, чтобы кто-нибудь узнал меня и отвёл в полицию. Ведь «Лос-Анджелес таймс» наверняка читает много народу.

Песочно-жёлтого цвета вокзал с высокими, с пятиэтажный дом, башнями сиял на ярком полуденном солнце. Вдоль улицы росли пальмы, и их жёсткие листья глухо постукивали на ветру. Я съел булку с сосиской, оставив шоколадку на потом, и теперь бдительно наблюдал за подъезжающими машинами. Всё в Калифорнии мне было в диковинку. Зима, Рождество, а день жаркий, и воздух над раскалённым асфальтом чуть подрагивает и закручивается в спирали. А ещё на улице много военных — солдат и матросов. Тоже непривычно. У нас в Кейро их редко увидишь.

Прошёл час. Поглядывая на дорогу, я перечитывал заметку о рассерженном Петтишанксе, который удвоил вознаграждение за сведения о грабителях. Десять тысяч долларов! Полиция в растерянности. Я старался не думать о мистере Эплгейте, о том, как он лежал мёртвый на полу в вестибюле банка. Вспомни, Оскар! — говорил я себе. — Надо вспомнишь! Их лица, их имена! Ты же их видел! Ты их слышал!

Но ничего не вспоминалось. Ничегошеньки.

На другой стороне улицы мальчишка-газетчик размахивал дневным выпуском «Лос-Анджелес таймс». Я старался смотреть на часы на башне не очень часто, чтобы не расстраиваться. Жара жарой, но сейчас зима, и очень скоро стемнеет.

Газетчик продолжал размахивать своим товаром, выкрикивая:

— Война! Страну лихорадит! Читайте свежие новости! Война!

Что за война? Неужели сегодня началась какая-то глупая война? Своего лица на первой странице газеты я не увидел. Интересно, есть ли новости из Кейро? Может, грабителей уже поймали? И кто-то получил десять тысяч долларов?

Б этот момент к тротуару на другой стороне улицы подрулил сильно подержанный пикап с ржавым кузовом и надписью «Джон Дир» на дверце.

— Папа! — закричал я. — Папа! Я здесь!

Папа вышел из кабины. Меня он почему-то не слышал. Зато смотрел в толпу, выискивая меня глазами. Он смотрел на ступени вокзала. Он смотрел прямо на меня. Но меня не видел…

— Папа! Я здесь! — орал я.

Он не слышал.

Папа снял кепку, почесал затылок, и тут я заметил, что он совершенно лысый. Лысый! Мой папа, у которого всегда была копна волос! Куда они делись? И ещё он в очках! Откуда очки?