Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 23
Митька подумал и сказал, что в сосну тоже не надо. А то опять лес загорится.
— После такого дождя ничего не загорится, — возразил Алик.
Дождь лупил тугими струями по фанерной палубе, и в рубке гудело.
Потом туча ушла за озеро и уволокла за собой ливень — словно на помощь пожарному десанту.
Все выбрались из рубки. Юрки первые прыгнули с борта и, взявшись за руки, побрели по мелководью к берегу. Вечерний воздух был свежий, послегрозовой. Гарь исчезла. Над дальним лесом еще курились дымки, но были они уже слабые и нестрашные.
Звонко тенькала пичуга…
Потом был вечер, такой, как хотели, — спокойный и хороший.
Потом был вечер, такой, как хотели, — спокойный и хороший. Растянули палатку, сварили картошку, посидели у огонька. Дед спел песни про беспутного папу-туриста и про бабушку, вступившую в секцию альпинистов. Алик рассказал о стычке марсиан с жителями Сиреневой галактики…
Когда заря спряталась за деревья северного берега, а за Совиным мысом заиграла огоньками деревня Павлово, все решили, что пора спать. Дед, Алик и Юрки ушли на судно, а Кирилл, Митька, Саня и Валерка улеглись в палатке. Завернулись в одеяла, а под голову положили спасательные жилеты. Пол у маленькой палатки качался, как палуба во время недавнего плавания, — так показалось Кириллу, когда он засыпал. Ну и пусть качается…
Проснулся Кирилл среди ночи. Он подумал сначала, что мама будит его, чтобы успокоить Антошку. А оказалось — Митька. Он осторожно толкал Кирилла в спину, шептал в самое ухо:
— Кир… Кир…
— Ты что, Маус?
— Кир, давай выйдем, а?
— Куда? Зачем?
—. Ну выйдем…
Кирилл понял наконец: Митьке очень надо выйти из палатки, но он боится один. Ох ты, горюшко…
— Ладно, пошли, — пробормотал Кирилл.
Они выбрались из сонного тепла, и свежий воздух показался Кириллу зябким. Митька тоже стал ежиться и поджимать то одну, то другую ногу, Кирилл взял его за теплое плечо. По влажной траве они пошли к ближним кустикам. У самых кустов Митька освободил плечо, нерешительно оглянулся на Кирилла, сделал еще два шага в чащу и торопливо зажурчал там.
Кирилл усмехнулся и, чтобы Митьке не было страшно, стал насвистывать «Капитан, капитан, улыбнитесь…».
Через несколько секунд Митька подбежал.
— Никто тебя там не укусил? — сурово спросил Кирилл. — И когда твои глупые страхи кончатся?
Митька вздохнул, ухватил Кирилла обеими ладонями повыше локтя, подумал и сказал:
— Скоро, наверно…
Они пошли рядышком к палатке. Но шагов через пять Митька вдруг остановился и прошептал:
— Смотри, как в книжке…
— Что? — не понял Кирилл.
— Ну, все… вокруг. У меня книжка есть со сказками, и там такая картинка.
Небо было сиреневым, с еле заметными звездочками. Верхушки сосенок в этом небе казались черными, будто нарисованные пушистой кисточкой, которую макнули в тушь. Сильно опрокинутая половинка луны висела над верхушками: заберись на сосну — дотянешься… Вполне-вполне могло случиться, что в этой темной чаще, под таким хитровато-молчаливым месяцем вдруг проснется, шумно переступит громадными куриными ногами и заскрипит замшелая избушка с неярким окном.
Однако Митьке говорить про избушку не стоило. Кирилл сказал:
— Это же хорошая сказка. В ней всякие добрые чудеса. Ты не бойся.
— А я не боюсь… если с тобой, — заверил Митька-Маус и плечом прижался к руке Кирилла.
— Холодно?
— Не-а… Пойдем, посмотрим на наш корабль.
Кирилл вдруг заметил, что в самом деле уже не холодно. И спать совсем не хотелось.
Они обогнули палатку и вышли на склон. За редкими соснами лежала бухта. Вода отражала небо — светлое, как запотевшее зеркало. «Капитан Грант» казался таким же черным, как деревья. На палубе рубки видны были два силуэта, и даже сюда, на склон, доносился громкий шепот. Это Юрки отводили душу после долгой молчаливой ссоры.
Кирилл с Митькой спустились на кромку берега и вошли по щиколотку в теплую, будто подогретую воду.
— Эй вы, чего не спите? — окликнул Кирилл.
— Мы на вахте, — объяснил Юрка Кнопов.
Из рубки донесся сердитый голос Деда. Дед хотел знать, скоро ли кончится топанье по палубе, шастанье по берегу, громкое шептанье, переклички и все прочее, что мешает спать порядочным людям.
— Не хочется спать! — громко объяснил Митька, — Мы гуляем. Давай еще посидим у костра! Иди к нам!
Дед сказал, что он сейчас придет, но сидеть после этого Митьке будет очень неудобно и спать придется на животе.
— Нет, правда! — настаивал Митька. — Давайте еще посидим!
— Будешь ты спать, обормот?
— А ты мне споешь колыбельную?
Дед выбрался из рубки и, плюхая по воде, побрел к берегу. На ходу он обещал Митьке такие ужасы, что вся средневековая инквизиция побледнела бы от восхищения и зависти.
Кончилось, однако, тем, что опять развели костер, вскипятили чайник, выпили по две кружки земляничного отвара и уговорили Деда взять гитару.
— Колыбельную тебе? — спросил он у Митьки.
— Лучше про туристов, — сказал Валерка. — Смешную.
— Понятно, — отозвался Дед и стал смотреть в огонь. Он довольно долго так смотрел. Потом тронул струны, и они загудели в незнакомом сдержанном марше. Дед запел без всякой улыбки, глуховато и даже сумрачно:
Помиритесь, кто ссорился,
Позабудьте про мелочи,
Рюкзаки бросьте в стороны —
Нам они не нужны:
Доскажите про главное,
Кто сказать не успел еще.
Нам дорогой оставлено
Полчаса тишины…
Стало тихо, угли только потрескивали. Кирилл напряженно ждал: в песне было что-то знакомое и беспокойное. Будто это не только песня.
От грозы черно-синие,
Злыми ливнями полные,
Над утихшими травами
Поднялись облака.
Кровеносными силами
Набухают в них молнии,
Но гроза не придвинулась
К нам вплотную пока…
Дали дымом завешаны —
Их багровый пожар настиг,
Но раскаты и выстрелы
Здесь еще не слышны:
До грозы, до нашествия,
До атаки, до ярости
Нам дорогой оставлено
Пять минут тишины.
Потом Кириллу не раз придется петь эти слова, и всегда у него будут холодеть руки и щеки. Но в первый раз, у костра, нервный холод обжег его так, что остановилось дыхание.
…До атаки, до ярости,
До пронзительной ясности
И, быть может, до выстрела,
До удара в висок —
Пять минут на прощание,
Пять минут на отчаянье,