Клад - Гусев Валерий Борисович. Страница 28

— Останешься без круглых колес и без гусениц.

— Ну, ладно, — вздохнул дядя Коля. — Если что не так — ты отвечаешь… Свети.

Он попробовал винты отверткой — не вышло. Взял зубило и стал постукивать по нему молотком… Чуть стронулся один винт, другой… дядя Коля навалился на отвертку, и первый винт с сухим скрипом полез из камня.

— Придерживайте плиту, — глухо, прерывисто дыша, сказал дядя Коля. — Делать нам, дуракам, нечего! — Мы с папой ухватились за плиту и почувствовали ее тяжесть. Последний винт вылез с визгливым скрежетом, и мы, чуть приподняв плиту, сдвинули ее, опустили и прислонили к стене. За плитой было темное отверстие, из которого пахнуло ледяным холодом. Я отодвинулся подальше — все-таки было немного страшновато. Я думал, что сейчас увижу босые костлявые ноги скелета… Но когда дядя Коля направил фонарик вглубь, там показался черный каменный ящик…

— Гроб, — гулко сказал Алешка.

— Саркофаг, — поправил его папа. В «ногах» саркофага, с самого края, стоял какой-то темный бесформенный предмет.

— Портфель, — сказал Алешка недрогнувшим голосом. — Или сумка.

— Саквояж, — шепотом поправил его папа. — И тут по ступеням с грохотом запрыгал вниз сорвавшийся камень. Мы все тоже подпрыгнули. Но это был всего-навсего учитель. А не привидение. Он остановился на верхней ступеньке, у двери, подождал, пока камень доскакал донизу, и робко доложил:

— Сударь, там наверху какие-то люди… Вас спрашивают…

— Пусть войдут, — распорядился Алешка. — Все готово. — Подземелье разом заполнилось шумом, голосами и светом. Даже тесно стало. Как мы узнали позже, сюда ввалились представители администрации района, милиции, прокуратуры, управляющий банком с курчавой секретаршей («какашка в кудряшках» — сразу невзлюбил ее Алешка), журналисты.

Они нетерпеливо толпились и во все глаза пялились на саквояж, который пытались вытащить из ниши два здоровенных мента. Саквояж был хорош — вроде тех сумок, что так полюбили спекулянты, даже с двумя ручками. И был так же плотно набит чем-то очень тяжелым. Вспотевшие менты напряглись, ощетинились и рванули разом… И полетели в угол подвала, не выпустив из рук гнилые ручки и весь верх саквояжа, оторвавшиеся от его дна…

На пол подземелья обрушился водопад всяких сокровищ. Прямо под ноги Алешке. Он так и стоял по колена в золоте, серебре и алмазах. Под вспышками блицев…

— Во так вот! — сказал вывернувшийся откуда-то пьяный дед Пиля. — Малец, с тебя причитается, — и выразительно щелкнул пальцем по горлу.

Чего тут только не было: монеты, подсвечники, что-то вроде короны в драгоценных камнях, разные украшения, медальоны, рукоятки шпаг, усыпанные блестящими бриллиантами, какие-то шкатулки, цепочки…

И стояла тишина. Только в дальнем углу, где все еще лежали ошарашенные менты, все время что-то так и капало.

Наконец все опомнились. Стали все переписывать, описывать и складывать в брезентовые мешки, которые подставляла «кудряшка». Она вообще вела себя странно — все время топталась на месте как конь, будто писать хотела. Потом вдруг отставила одну ногу в сторону и так и стояла растопыркой, пока Алешка не ущипнул ее за лодыжку. Она взвизгнула и оторвала ногу от земли. Алешка молча поднял с этого места золотое колечко с камушком и бросил его в мешок. Управляющий сразу же погнал секретаршу из подземелья. Она заплакала от злости, но не ушла.

А на Алешку набросились журналисты, и он провел блиц-интервью.

На вопрос лысого корреспондента «Эха Москвы», что он сделает с сокровищами, Алешка со скромным достоинством ответил, что передает их в дар государству (попробуй не передай, прочитал я в его глазах).

— Какой ты молодец! — похвалил его лысый корреспондент. — Как правильно воспитала тебя мама.

— Еще бы? — гордо сказал Алешка. — У нее в крови педагогическая косточка.

Корреспондент поперхнулся и замолчал. А что тут скажешь, если в крови — косточка.

Тогда Алешке под нос сунула микрофон бойкая красавица с красными волосами («Проктер энд Гембл»):

— А что ты купишь на причитающиеся тебе двадцать процентов?

— Коммерческая тайна, — уклонился от прямого ответа Алешка и, томно сославшись на усталость, прекратил интервью.

Когда все сокровища уложили в мешки, запломбировали, поставили плиту на место, еще раз все внимательно осмотрели, мы наконец-то выбрались на свет божий.

Все кладбище было оцеплено омоновцами. Стояли машины с мигалками и бронетранспортер.

— Как бандитов ловить — не дозовешься их, — проворчал Алешка, — а как сокровища делить, они тут как тут.

Мешки погрузили в броневик, и он поехал за машиной с сиреной и мигалкой в город. Оцепление сняли. Все приглашенные разбежались по своим машинам и помчались следом. Кладбище опустело. Стал слышен шум ветра в деревьях и птичий щебет с карканьем ворон. И только бедный учитель все еще стоял в сторонке. Алешка подошел к нему и отдал пачку каких-то исторических бумаг, на которые никто из официальных лиц не обратил внимания, учитель жадно схватил их задрожавшими от счастья руками, сунул под пиджак и помчался домой. В сундук складывать.

— Может, он от такой радости выздоровеет и станет нормальным, — грустно сказал ему вслед Алешка.

— Скорее наоборот, — вздохнул дядя Коля и стал собирать инструменты.

Мы взяли свою тачку и пошли на ферму. И что-то не было в душе никакой радости… Одна пустота.

К вечеру погода испортилась. Сначала налетел на ферму холодный ветер. Потом пошел дождь — сперва маленький, как из лейки, а после — как из ведра.

Мы зажгли свечу в нашей любимой бане и затопили печь. В темном окне и по стенам сразу заиграли огоньки и тени. Дождь ровно шумел по крыше. И в этой романтической обстановке Лешка приступил к своему рассказу. Он начал его в элегическом духе старинного романа:

— Давным-давно, множество лет назад, еще в преждевременные годы семья Оболенских решила убежать в Париж…

— Во Францию, — уточнил папа.

— В Париж, — уверенно настоял Алешка, — а не во Францию. — Папа насторожился, внимательно посмотрел на него:

— А что, Париж далеко от Франции?

— Не знаю, — сердито отрезал Алешка. — Я там не был.

— Оно и видно, — со вздохом вставила мама.

— Может, вы сами тогда расскажете? — выручил его дядя Коля.

— Раз вы такие умные. И вежливые, — добавил Алешка. — Ну вот, они решили убежать на время в… Париж… или во Францию. Сначала они спрятали свои сокровища в одном месте. А потом, когда пошел о них слух по деревне, передумали. Они уехали не все. Кто-то здесь остался. И он перепрятал сокровища и написал своим родственникам письмо, чтобы они тоже об этом знали и не искали в первом месте. Это письмо, как вы знаете, попало в руки учителю. Но он его не понял, а там прямо сказано, что «все наше достояние мы переправили к дедушке». Я тоже сначала не догадался. А потом учитель сказал, что дедушка давно на кладбище и покоится в часовне, и сразу начал соображать. И когда увидел плиту с надписью: «…милый Дедушка…», сразу все понял. Только сначала беспокоился, что сокровища давно уже кто-то скрал…

— Скрал? — возмутилась мама. — Что за слово?

— А как правильно? — обиделся Алешка. — Спернул, что ли? — Дядя Коля хмыкнул.

— Если бы кто-нибудь его «скрал», вся округа бы знала.

— И я так подумал. И решил не торопиться, пока бандитов не повяжем. Чтобы они у нас клад не отобрали. Ну, а остальное вам известно, — скромно завершил он свое повествование. Как просто у него все получилось.

На Алешкино имя открыли счет в том самом банке, где он проливал крокодиловы слезы и морочил голову фрекен Бок. На этот счет ему положили двадцать пять процентов стоимости клада. Это была огромная сумма. И Алешка по праву стал самым солидным и уважаемым клиентом. Правда, как-то он сказал мне, что вообще-то, как прямой наследник, имеет право на весь клад или на всю сумму его стоимости. Но раз уж государство нуждается, он возражать не станет. Не жадный. Не обошлось в банке и без скандала. Когда Алешка узнал, что в нем работает эта жуликоватая «кудряшка», он категорически отказался доверить свои капиталы такому ненадежному учреждению. И только после заверения директора в том, что «кудряшка» сегодня же вылетит из банка, наш «крутой мен» сменил гнев на милость.