Клад - Гусев Валерий Борисович. Страница 4

— Дядь, у тебя туалет в машине есть? Не могу больше!

«Дядя» так резко затормозил, что Рябчик чуть не вылетел в переднее окно. Пират поймал его сзади за шорты и вышвырнул из машины…

Рябчики хладнокровно и самодовольно осмотрели оставшееся за ними поле боя и смирно уселись на скамейке, ожидая дальнейших указаний, готовясь к новым победам.

А мы с Алешкой тем временем приоткрыли дверь сорок первой квартиры, осторожно заглянули в щель… И тут же оба вылетели на лестничную площадку: в глубине коридора, прямо против двери стоял настоящий скелет в старой шляпе и скалил оставшиеся зубы, между которыми торчал сигаретный окурок.

— Прелесть какая, — решительно сказал Алешка (глаза круглые, хохолок на макушке торчком), — я туда не пойду. Чего я там не видел? Это нехорошо — по чужим квартирам шляться.

— Испугался? Эх ты!

Алешка сощурил глаза:

— А ты? Нет, что ли? Тогда один иди.

Отступать было некуда. Нельзя перед младшим братом оказаться трусом. Я решительно шагнул к двери.

— Ладно, — сказал Алешка мне в спину. — Я тебя не брошу. Только ты первый иди.

И мы пошли.

Я вошел первый, за мной протиснулся Алешка.

Скелет вел себя смирно и молча смотрел на нас. Больше в прихожей и коридоре ничего не было. Только на полу стоял телефон. Я сделал несколько шагов, и они гулко отдались в пустой квартире под потолком.

— Давай разуемся, — прошептал Алешка, — а то тетя Оля услышит.

Мы сняли обувь и заглянули в комнату. И вдруг на кухне раздался шум. «Попались, — мелькнуло в голове. — Сейчас начнется!»

И мы бросились было к двери.

— Это холодильник! Не бойся, — сообразил Алешка. — Пойдем посмотрим. Только иди бесслышно.

Мы сторонкой обошли скелет, держась за руки, и прошли на кухню. В ней тоже ничего не было, кроме холодильника, который вздрагивал и сердито бормотал. Я открыл дверцу: там была бутылка из-под водки, хлеб, огрызок колбасы и вспоротая банка каких-то рыбных консервов.

В квартире стоял тяжелый воздух и было страшно. Но нужно было осмотреть комнаты.

Мы осторожно приоткрыли дверь в одну из них — ничего, пусто. На лакированном полу лежит мужской носок, а на подоконнике в пустой консервной банке — окурок. Я хотел было «изъять» его как вещественное доказательство, но подумал, что это может показаться подозрительным, и только осмотрел его. Сигарета «Ява», докуренная почти до фильтра, на котором явственные следы французской губной помады. Все ясно: курила женщина, средних лет, рыжеволосая, нервная, с решительным характером. Размер обуви — тридцать шесть с половиной; на левой щеке — родинка, в правой руке большая спортивная сумка.

Больше в этой комнате ничего достойного внимания не оказалось, и мы перешли в соседнюю. Эта комната была далеко не пустая. Напротив, все ее углы были завалены вещами. Да какими!

Алешка, как завороженный, выпустив мою руку, подошел к картонной коробке из-под телевизора. Она до самого верха была заполнена модельками машин, и все не нашими, импортными. Машинки не были совсем новенькими, но вполне в приличном состоянии. Великолепная коллекция — от самых первых, еще с паровым двигателем, до самых современных, больше похожих на реактивные самолеты без крыльев.

— Вот это да! — наконец-то обрел Алешка дар речи. — На всю школу хватит. — И он присел перед коробкой.

А я стал рассматривать дальше вещественные доказательства. Слева от коробки с машинками были грудой навалены женские меховые шубы. Страшно дорогие, это я сразу понял. Соседка однажды приносила маме такую померить. Маме она очень подошла. А потом она спросила, сколько стоит эта прелесть, и принялась хохотать, услышав ответ. Она до этого один раз только так весело смеялась — это когда Алешка, еще совсем маленький, сел в кастрюлю с тестом. А потом мама вернула шубу и стала красить глаза и ресницы… Под шубами еще что-то было. Мне очень хотелось посмотреть, но я боялся — вдруг там груда окровавленных тел! В этой квартире всего можно ждать. Не квартира, а склад. Ворованного, это точно. Где-то крадут, а здесь прячут. Это дело известное.

Я оглянулся на Алешку. Он, как шаман, сидел над коробкой, осторожно перебирал машинки и что-то шептал им ласковое. Тогда я зажмурился на всякий случай и откинул одну из шуб… Лучше бы я этого не делал: изумленным глазам моим открылись такие сокровища — куда там Али-Бабе с его разбойниками! В упаковке и без, там стояли друг на друге двухкассетники с компьютерными приставками, видеомагнитофон, маленький японский телевизор (я такой один раз видел в гостях у папиного товарища), какие-то электронные игры; аккуратными стопочками были сложены пестрые видеокассеты… Ничего себе!

Мне, как и тогда маме, захотелось смеяться и красить глаза. Я опустил полу шубы и перевел дыхание.

Алешка уже катал машинки по полу. Пора уходить.

— Давай еще поиграем, — нежненько попросил он.

— Ты что! Они в любую минуту могут прийти!

— Подумаешь! Скажем, что заблудились. И машинку попросим подарить. Давай?

— Соображаешь? Это же жулики!

— А чего они делают?

— Где-то воруют, а здесь прячут.

— А зачем? — Алешка спрашивал, а сам не выпускал из рук крохотную пожарную машинку с выдвижной лестницей и стволами-гидрантами.

— Потом продают.

— А зачем?

— Зачем, зачем! Чтобы на эти деньги купить себе другие вещи.

— А зачем? Скрали бы сразу, что им нужно. И все.

Логично, ничего не скажешь. И ответить нечего. Но я от всех этих «зачем» уже вспотел.

— Пошли скорей. Дома объясню.

— Давай одну машинку возьмем себе, раз уж они жулики. Им и так хватит.

— Ты что! Нельзя чужое брать — это называется воровство, когда берешь чужое без спросу.

— А им можно?

— Им тоже нельзя. Их за это в тюрьму посадят, за решетку.

— Кто посадит?

— Кто, кто — милиция.

— А она не знает.

Это Алешка верно подметил. Я и сам уже подумал, что все-таки нужно сообщить в милицию. Эти вещи явно краденые. Но тут Алешка снова отвлек меня.

— Ух ты! Какие картины красивые! — У противоположной стоны стояли аккуратным рядком старинные иконы в блестящих металлических рамках, виноват, окладах, наверное, золотых и серебряных. В некоторые из них были вставлены красивые камушки, которые сверкали красным, зеленым и голубым.

— Это не картины, — сказал я, — это иконы. Они в церквах висят. На них люди молятся.

— И что, в этих церквах они в Бога, что ли, верят? — снисходительно удивился Алешка. — Доверчивые какие. Ведь говорят же им русским языком, что Бога нет. Есть только светлый разум.

В Алешкином классе еще не ввели уроки слова Божьего. И он рос пока атеистом.

Я не дал Алешке вовлечь меня в несвоевременную, как это… теологическую дискуссию и потащил его за руку к двери. Он тянулся телом за мной, а душой оставался на месте, не отрывая глаз от коробки с машинками.

Не выпуская его руки и преодолевая заметное сопротивление, я надел туфли, вытащил Алешку за дверь и стал ее запирать.

— Стой! — вдруг заорал он так, что я подпрыгнул и выронил ключ. — Я, оказывается, обуться забыл.

Я уже начал сильно нервничать. Рывком распахнул дверь и подтолкнул Алешку. Он вошел в прихожую и стал, пыхтя, надевать кроссовки, путаясь в шнурках.

— Потом завяжешь, — сердито прошипел я. — Скорее!

И в это время зазвонил телефон на полу, рядом с Алешкой. Я не успел перехватить его руку, и Алешка снял трубку. Он и дома старается раньше всех подбежать к телефону, чтобы не пропустить что-нибудь интересное и быть всегда в курсе всех дел.

— Алло, — сказал он важно, — здесь Штирлиц. — И тут же сменил тон: — Сам не валяй дурака, сам рыжая, сам сматывайся, — и бросил трубку, пыхтя теперь уже от возмущения.

Я не сомневался, что звонил кто-то из компании Пирата. Оставалась только одна надежда — может быть, он решит, что ошибся номером. Если так, то сейчас снова раздастся звонок… И он раздался. Тут же.