Мама - Артюхова Нина Михайловна. Страница 11

Она открыла глаза. На стуле, рядом с кроватью, висел ее пестрый халат. Полоска лунного света дошла до середины дивана. На диване подушки смяты, одеяло откинуто. Кости нет.

Светлана лежала, прислушиваясь, минуту, две минуты. Потом надела халат и вышла в коридор. Там горело электричество и было очень холодно. Холод шел низом, вдоль пола, к ногам.

В кухне тоже было светло. На полу около раковины, веером, большая разбрызганная лужа. Костя стоял на подоконнике, форточка была открыта. Казалось, что его волосы дымятся, — это входил в комнату морозный пар.

— Слезай сию минуту! Закрой форточку.

Она сказала это совсем негромко. С таким же вот накалом приходилось говорить в школе, когда ребята делали какую-нибудь особенную гадость. И мальчишки сразу слушались, даже пугались немного.

Константин тоже, как бы испугавшись, захлопнул форточку и соскочил с окна.

— Иди в комнату и ложись. Почему у тебя волосы мокрые?

— Я умывался.

Светлана взяла его за плечи, повернула к двери. Твердые плечи, сильные руки, которые поддерживали ее, — их сила теперь была враждебна и даже вызывала страх.

Он вернулся в комнату и лег, не сказав ни слова.

Она вытерла пол около раковины, потушила свет в кухне и коридоре.

Теперь опять все началось сначала: они лежали в темноте, лежали, прислушиваясь к каждому шороху, и каждый знал, что другой не спит.

А луна совсем ушла из комнаты.

Потом Светлане почудилось, что Костя опять хочет встать и уйти. Она вскочила и повернула выключатель. Нет, он лежал спокойно. Он быстро поднял руку, защищая глаза от яркого света.

Светлана сказала с брезгливой гримасой:

— Спи, тебе завтра на дежурство идти. Ты завел будильник?

Будильник был заведен, как всегда, на шесть часов.

И опять молчание, темнота. Только смутные шорохи и тяжелые мысли.

Наконец она поняла, что теперь-то уж Костя по-настоящему заснул. И очень быстро заснула сама. И почти сейчас же — так ей показалось — зазвонил будильник.

Сразу проснуться не удалось. Когда проснулась, Константин в шинели и меховой шапке стоял у двери, собираясь уйти.

Он обернулся, увидел, скорее почувствовал — было еще совсем темно, — что Светлана смотрит на него.

Негромко щелкнула входная дверь. Шаги на лестнице, потом под окнами в саду.

Светлана закрыла глаза.

И сейчас же увидела Костю, торопливо идущего к остановке автобуса.

Помнит ли он все, что было? Если помнит — значит, сейчас думает о ее словах: «Ты мне отвратителен!» Если не помнит — старается догадаться: что же он мог сказать или сделать этой ночью?

У кого это написано: «Только женщина может жалеть, не унижая». Кажется, у Достоевского. Жалеть приходилось. Много лет назад, когда Надя ему больно делала. Еще острее — когда умирала Костина мать. А вот сейчас — жалко?.. Может быть, и да. Вот так пожалеть еще разика два — и что останется от любви?.. Не все женщины умеют жалеть, как им полагается!

Не все женщины… «А может быть, и не женщина я еще, просто девчонка глупая, готова из-за пустяков топорщиться… Может, ничего особенного не случилось?»

Странно все-таки… Костя старше на шесть лет — и всегда так и был старше. А вот когда поженились, будто сравнялись годами. Ну и пусть сравнялись, это даже хорошо, только не хочу я тебя такой унижающей жалостью жалеть!

Вот Надя ему ровесница, но она всегда старше казалась.

Что бы сделала Надя, если бы ее муж, вот как вчера Костя… Только не ее муж, Алеше это совсем не подходит, его и представить себе таким нельзя! Нет, если бы Костя…

Заснуть уже не удавалось, а заснуть хотела — чтобы не думать. Ночная темнота становилась прозрачной, уходила пятнами, в окно заглядывал белый день. Сколько планов всегда перед каждым воскресеньем! Как досадовали еще вчера утром, что Костя будет занят сегодня.

В одиннадцать собиралась позвонить Вадиму Седову. Как это все кажется незначительным теперь — все волнения на катке и детское желание во что бы то ни стало раздобыть коньки для Володи Шибаева!

Вот возьму и еще посплю — никуда не буду торопиться!

И заснула.

А когда встала наконец, в двенадцатом часу, само собой захотелось куда-то идти, что-то делать. Именно идти — просто чтобы дома не сидеть.

Позвонила Вадиму. Вадим сказал, что, к сожалению, пока коньки достать не удалось.

Тогда захотелось все-таки добиться своего. Зайти разве к Шибаевым, поговорить с матерью и отцом?

Рановато еще. Но в воскресенье по делу неудобно приходить вечером, надо днем. Сначала закупить все, что нужно, или сначала зайти?

Светлана долго стояла перед письменным столом, то открывая, то закрывая ящик и соображая, сколько взять с собой денег.

Деньги лежали в коробочке из-под печенья, лежали все вместе, общие с Костей деньги. Но как-то невольно всегда знала, какие Костины, какие свои. Когда тратила на хозяйство — не разделяла, а купить что-нибудь лично себе на Костины деньги было неловко.

Вообще-то денег получали много, сказочно много, в особенности Костя. Но и расходы первое время были большие: купили мебель, ведь пустая же комната, голые стены. Посуда, разные хозяйственные предметы… Костя даже занял у товарищей, теперь выплачивали понемножку, и пришлось экономить.

Поколебавшись, Светлана вложила в кошелек еще одну сторублевку из «своих» денег. Пачка десятирублевок — Костиных, — лежавшая рядом, заметно похудела за вчерашний вечер.

Пожалуй, теперь можно идти: Володя давно у своей бабушки — уезжает каждое воскресенье.

Уже войдя в переднюю к Шибаевым, даже еще раньше, чем вошла, Светлана поняла: не вовремя. Но ей уже открыла незнакомая женщина в шуршащем шелковом платье.

Вешалка в передней распухла от множества нацепленных на нее шуб, шарфов, меховых шапок. Внизу — целая коллекция галош. Из комнаты в приоткрытую дверь несется громкое пение, никакого отношения к музыке не имеющее. Пахнет чем-то острым, кислым, луком, консервами и еще… ну да, ясно, чем еще. Володина мать стоит в кухне. На кухонном столе, как на параде, выстроились пустые бутылки. Володина мать зажала в руке пучок зеленого лука и мелко режет его на дощечке.

Светлана хотела уйти, но Шибаева уже заметила ее. Растерялась немного, вытерла руки о фартук.

— Пожалуйста, заходите. К мужу товарищи пришли посидеть.

— Нет, спасибо, — сказала Светлана, — я на самую минутку, только вам два слова…

И здесь, около кухонного стола, рядом с блюдом, на котором были разбросаны остатки винегрета, Светлана рассказала о Володиной мечте. Все ребята катаются, а у него коньков нет.

— Вы понимаете, как ему обидно, ведь он так хорошо… и так старался работать…

Шибаева думала о своем, о том, сколько тарелок чистых нужно поставить для сладкого пирога и не придется ли еще сходить за вином.

— Да, вырос, — сказала она, — что ж делать. Нет, новых ему отец не будет покупать. Недавно валенки справили. С деньгами придется поосторожней.

Светлана смотрела на пустые бутылки и мысленно помножала их число на цены, которые примелькались уже на прилавках гастронома.

— Ну что ж делать, — сказала она. — До свиданья.

— Давайте я вас провожу. — Шибаева опять вытерла руки.

— Нет, нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Извините, что помешала.

Светлана повернулась к двери. Ей навстречу из коридора шел пожилой мужчина с красным лицом и осовелыми глазами. Чуть покачиваясь, он пел во всю силу легких:

Увидев Светлану, радостно улыбнулся, как донжуан-сердцеед, и громоподобно закончил:

Он широко расставил руки, как бы желая принять Светлану в свои объятия.

Светлана отстранилась от него и выбежала на площадку лестницы.