Мы с Костиком - Петкевич Инга. Страница 16

Он ел кашу и сам не заметил, как съел её всю до капли, и Кузьма тоже съел — даже не пришлось кричать петухом и бить в таз. Мать очень этому обрадовалась и опять набросилась на Кузьму. Она целовала его и тормошила. Никифор было напомнил про рубашку, но она только отмахнулась, что рубашка — это ерунда, а вообще-то Кузьма у неё самый лучший, самый красивый и самый необыкновенный, и она никому его не отдаст. Она прижала Кузьму к себе, будто и правда его у неё отнимали, и так, вместе с ним, закружилась по комнате. Никифор как раз вылезал из-за стола, и они столкнулись, и мать чуть не упала.

— Да не болтайся ты тут под ногами! — испуганно закричала она.

— Я не болтаюсь, — обиделся он. — Сами вы болтаетесь.

Около крыльца сидела большая лягушка. Тут же валялась сетка из-под мячика. Никифор взял лягушку, она была мокрая и скользкая, подумал, взял сетку, положил в неё лягушку и всё вместе повесил на крыльцо.

— Пусть пообсохнет, — сказал он и представил себе, как мать вдруг заметит лягушку и как она при этом завизжит.

Ещё лучше бы подсунуть лягушку Кузьме в кровать. Только визжать будет всё равно одна мать, Кузьме всё нипочём: лягушка так лягушка, — он бы и её, наверное, сжевал.

Ведь сжевал он однажды стрекозу, которую Никифор с таким трудом поймал и берёг, чтобы показать отцу.

Никифор уже приближался к клубничным грядкам, когда мать вдруг забарабанила в окно.

— Ты куда, ты куда! — Она распахнула сразу обе рамы. — Сегодня отец приезжает, хоть бы для него поберёг. За всё лето ни одной ягодки не попробовали, зелёными поедаешь…

— Как сегодня? Почему сегодня? — только и смог сказать он и сразу же бросился обратно к крыльцу — выпускать лягушку.

Быстро перебрал в уме все свои недельные прегрешения. Про куру никто не знает, про костёр, наверное, забыли, варенья столько и было, а клубника… клубника, может, ещё и поспеет. Немного успокоился и стал готовиться к приезду отца. Первым делом проверил банку с червями — почти все были живые, и только два уползли. Потом собрал по саду игрушки Кузьмы, подмёл дорожки и даже почистил зубы. Когда всё было готово, сел на крыльце и стал ждать. Но как только сел, сразу же понял, что готовился он слишком рано, а впереди длинный-предлинный день, который надо ещё прожить.

Делать было нечего. Солнце, нужное для клубники, как назло, ушло за тучи, и ждать становилось всё труднее. А тут ещё мать со своим топором.

— Если ты сегодня же не вернёшь топор, я всё расскажу отцу!

Он слез с крыльца и молча пошёл прочь.

— Топор, топор… — ворчал он. — Будто без топора не проживём. Другие бы давно забыли… Кузьме небось всё можно, к нему так не пристаёт…

А на улице его уже поджидали. У забора на велосипеде сидел здоровенный парень. Грелся на солнышке.

— Ну, принёс? — не открывая глаз, спросил он.

Никифор достал из кармана кусок свинца и протянул парню. Тот быстрым небрежным жестом подхватил свинец и сразу же опустил ноги на педали.

— А топор? — спросил Никифор.

— Топор? — удивился тот. — Какой топор? А, топор… Так бы и говорил… Нет больше топора. Тю-тю топор.

Никифор нахмурился.

— Да ты не накачивайся, не накачивайся, — усмехнулся парень. — Я за твоим топором, может, двое суток охотился… Там двойное дно, понимаешь, двойное… Ползу это я по дну и ничего не подозреваю — и вдруг дыра. Глянул я в неё и вижу топор. Лежит он там преспокойно на втором дне. Ну, сам посуди, не могу же я за ним на второе дно опускаться, да и дыра от топора слишком маленькая, не пролезешь… Вот и выходит, что близок локоть, да не укусишь…

И парень захохотал. Никифор было рассердился на него, но тот хохотал так заразительно, что Никифор тоже стал смеяться. Только парень вдруг, будто что-то вспомнив, помрачнел. Он оттолкнулся от забора и быстро укатил вдоль по улице.

Никифор проводил его глазами… Больше всего ему хотелось бы прокатиться сейчас с парнем, но тот не взял его. И он вздохнул и нехотя направился к мальчишкам, которые давно уже галдели на сваленных в кучу брёвнах.

— За мной! — вдруг закричал Загроба и, размахивая саблей, помчался куда-то по улице.

— Ура! — подхватили остальные и, размахивая чем попало, помчались за ним следом.

Никифор не успел ничего понять, как бежал уже сзади. Он бежал вместе со всеми и уже размахивал руками и кричал «ура». Потом в руке его оказалась палка, и он рубил кусты, где притаилась засада, и строчил из пулемёта, и кричал, сам не зная что…

Как вдруг всё остановилось. Никифор огляделся: они стояли у тех же брёвен, просто обогнули два квартала и вернулись назад. Все были возбуждённые и красные, кричали и галдели, и вдруг опять сорвались с места и помчались.

Никифор озадаченно глядел им вслед. «Может быть, они от меня что-то скрывают? — думал он. — Может, у них от меня военная тайна, и вот сейчас без меня…»

Но мальчишки опять возвращались.

«Нет у них ничего», — решил он и пошёл своим путём.

Улица спускалась под горку и кончалась зелёным болотистым лугом, по которому протекала маленькая речка.

Около последнего дома стояла опрокинутая лодка, а около лодки рыжий дядька варил на костре смолу. Никифор присел рядом и стал смотреть, как дядька палкой мешает в ведре чёрную густую смолу, а смола тянется за палкой, как тянучка.

— Сидит кошка на окошке и хвост, как у кошки, да не кошка. Что такое? — вдруг спросил дядька.

Никифор опешил и покраснел, соображая, кто же это может быть.

— Кот! — сказал дядька и захохотал.

— Это не загадка, — рассердился Никифор.

И он бросил дядьку, спустился с горушки и стал пробираться по жёрдочкам, стараясь не промочить в болоте ноги. Около речки было сухо. Женщины на мостике полоскали бельё. Они хлопали по воде бельём и так громко разговаривали, будто было их вовсе не трое, а намного больше. Вниз по течению какой-то совсем глупый мальчишка ловил рыбу.

Никифор постоял, ожидая, когда его пропустят на другую сторону, но женщины на мостике даже не обратили на него внимания. Тогда он лёг на живот и стал смотреть в воду, но и там сегодня не было ничего интересного — так они шумели.

Никифор прислушался.

— И вот они приходят, — возбуждённо рассказывала одна. — А у меня хоть шаром покати. Туда, сюда… яички, хорошо, нашлись, так я сразу сковородку на огонь, а пока да что — картошечки, да с укропчиком, да с селёдочкой… И так они у меня наелись, так наелись…

— Всё хорошо, когда всё хорошо… — вздохнула другая.

— А я тут на кладбище была, — начала третья и вдруг перестала плескать, и все другие перестали. Они склонились друг к другу и что-то таинственно зашептали.

— Кукушкины дети, кукушкины дети… — донеслось до Никифора.

Мы с Костиком - img24.png

Он оглянулся, через болото шли мальчик и девочка. Они были босиком и поэтому шли прямо по болоту, а не по жёрдочкам. Девочка была постарше. На обоих были только серые вылинявшие трусы, и сами они были какие-то вылинявшие и серьёзные. В руках у девочки был таз, доверху наполненный всякой закоптелой посудой, мальчик нёс такой же чёрный от копоти чайник и сковородку. Они спокойно прошли мимо и разместились в отдалении. Никифор видел их впервые и сразу же очень удивился и, забыв про сандалии, пошёл к ним прямо по болоту. Болото оказалось неглубоким, и он всего два раза провалился по колено и вылез наконец на сухую землю, где кукушкины дети уже чистили свои кастрюли. Его, конечно же, не могли не заметить, но почему-то на него даже не посмотрели. А он всё стоял над ними…

— Я тоже могу чистить кастрюли, — наконец выпалил он.

Они переглянулись, подняли глаза и внимательно осмотрели его с ног до головы.

— Ты промочил сандалии, — взрослым голосом сказала девочка.

— Ну и что? — не понял Никифор.

— Тебе попадёт от мамы, — сказал мальчик.

— Ты не жалеешь свою маму, — сказала девочка.