Портфель капитана Румба (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 83

— Ладно, — пообещал брат. И почти сразу уснул.

Значит, все это не приснилось! Ой-ей-ей… Кто же там, в этом шкафу музейного вида?

Леша поднабрался еще побольше храбрости. К тому же при утреннем солнышке все не так страшно, как ночью.

— Ладно, выходите…

— Только вы не пугайтесь, пожалуйста, — попросили из-за двери.

Леша даже рассердился слегка:

— Вылезайте живо! Мы не нервные!

Но на всякий случай он нащупал под подушкой свою рогатку и шарик из высохшей глины.

Дверцы со скрипом (конечно же, с медленным таинственным скрипом!) растворились, и на свет выбралось… существо.

Представьте себе метровой высоты пузатый самовар с футбольным мячом вместо чайника. А еще представьте, что самовар этот и мяч обмазали клеем и вываляли в клочьях пыльной шерсти, пакли, паутины и всякого мусора, затем украсили мяч-голову большущими круглыми глазами. Зелеными, как бутылочное стекло. Угадывался у мяча и широкий рот, но не было даже намека на нос.

Подставки у мохнатого самовара не имелось, зато были тонкие черные ножки в облезлых, подвязанных веревочками калошах. Самоварных ручек-держалок и крана тоже не наблюдалось, но виднелись руки почти человечьи. Только мохнатые и с ладонями цвета старых картофелин…

Леша вдруг сообразил, что Даша тихонько визжит, а сам он сидит с рогаткой на изготовку.

— Руки вверх!

Существо послушно подняло руки с растопыренными пальцами.

— Не стреляйте, пожалуйста, я сдаюсь.

Зеленые глаза были испуганные и, кажется, печальные.

Леше стало неловко, и он опустил рогатку.

— Это я так просто… Дашка, не пищи!.. Кто вы такой?

— Видите ли… ых-пых… я… так сказать…

— Вы, наверно, инопланетянин?

— Ни в малейшей степени… Наоборот, я совершенно земное создание. Уроженец этого дома…

— А, понимаю! Вы домовой!

— М-м… если по должности, то, пожалуй, да… А если по происхождению, то не совсем… Вы позволите мне опустить руки?

— Да, конечно… Не обижайтесь.

— Видите ли, настоящие домовые — это порода домашних гномов. В свое время их предки из лесов перебрались в деревни и города и стали обитать рядом с людьми. А я… Мой папа был самовар, а мама — здешнее привидение. Они полюбили друг друга, и от их горячей любви родилось я…

— А где теперь ваши родители? — вежливо осведомился Леша. По правде говоря, его интересовало лишь привидение, самовар он и без того видел множество раз.

— Ых… увы… Папа состарился, его отправили в утиль, мама последовала за ним. Что с ними стало потом, я не знаю. Это было в давние времена… Меня зовут Ыхало…

— Очень приятно, — тихонько сказала Даша. Во время беседы она перебралась к брату и теперь храбро прижималась к нему.

— Я очень рад, что вам приятно! — обрадовалось Ыхало. — А то прежняя хозяйка меня терпеть не могла. Сперва боялась, а потом стала загонять шваброй в самые глухие закоулки. И совершенно не желала со мной разговаривать… Представьте себе, с той поры, как не стало Ореста Марковича, я впервые разговариваю с людьми.

— Вы приходите к нам почаще, — сказал Леша.

— Вы ужасно симпатичный, — сказала Даша.

— Благодарю вас… Только, простите, с меня иногда мусор сыплется, я давно не чистилось.

— Пустяки! — успокоила его Даша. — У нас новый замечательный пылесос. Фирмы «Филипс».

В это время за дверью раздался мамин голос:

— Эй, Лешки-Дашки, встать, как неваляшки! Я иду…

— Ай… — сказало Ыхало. Хотело забраться обратно в шкаф, но Даша воскликнула:

— Не бойтесь! Мама у нас хорошая!.. Садитесь вот в это кресло…

— Я стесняюсь…

Но деваться было некуда, потому что прикрывшиеся сами собой дверцы заело. Ыхало съежилось в старинном кресле, поджало ножки. Зажмурилось, потом приоткрыло один глаз.

Мама вошла. Она была в халате и со шваброй.

— Мамочка, ты только не волнуйся… — начал Леша.

Мама уронила швабру, слегка присела, взяла себя за щеки. Глаза у нее сделались круглые.

— Мамочка, ты только не пугайся… — опять заговорил Леша. — Это…

Мама качнула головой и сказала нараспев:

— Ка-ка-я прелесть…

— Оно тебе нравится?! — подскочила Даша.

— Я в полном восторге! — Мама сияла.

Ыхало выбралось из кресла и засеменило к маме. Потупилось.

— Позвольте представиться. Меня зовут Ыхало…

— Очень, очень рада! — Мама протянула руку. Ыхало дало ей свою ладонь. Мама затрясла ее, да так сильно, что… рука Ыхала оторвалась! Осталась у мамы в пальцах и шевелилась сама по себе.

— Ай! — ужасно испугалась мама. Уронила руку.

— Ничего, ничего! — Ыхало левой рукой подхватило упавшую правую, приставило к месту. — Не беспокойтесь, пожалуйста, это бывает. Дело в том, что когда я радуюсь, то обязательно размягчаюсь. Делаюсь похожим на маму, которая состояла из тумана… А если огорчаюсь и сержусь — наоборот, становлюсь как металлический папа… А сейчас я просто таю…

Мама отдышалась. Заулыбалась опять:

— Я тоже таю от удовольствия…

— Мама, Ыхало — здешний житель, — начал рассказывать Леша. — Его папа был самовар, а…

— Не надо ничего мне объяснять! — воскликнула мама. — Я все понимаю! Вы, Ыхало, душа этого дома! Не так ли?

— Гм… — Ыхало начало таять прямо на глазах. — Видите ли… я над этим, по правде говоря, не задумывалось. Но в ка-кой-то степени…

— Сейчас мы будем завтракать, — решительно сказала мама. И повернулась к двери. — Женя! Иди сюда! Познакомься, пожалуйста!

Появился папа. С намыленным лицом. От удивления уронил бритвенный помазок…

Леша и Даша умылись и почистили Ыхало пылесосом «Филипс».

После этого все уселись завтракать. Ыхало сначала смущалось, отказывалось от угощения, но, когда появилась банка с малиновым джемом, устоять не смогло. Намазало себе большой кусок батона. Призналось, что любит сладкое.

— А попробовать удается так редко… Старуха никогда не угощала. Иногда мне удавалось, правда, стащить у нее немного варенья. Конечно, это нехорошо, но я брало совсем чуть-чуть. А у старухи варенье все равно пропадало: наварит в громадном объеме, а потом выбрасывает, потому что съесть одна не в состоянии. И ни с кем не делилась. Весьма скупая была особа, прямо вам говорю…

— Судя по всему, она дальняя родственница Ореста Марковича? — заметил папа.

— Весьма дальняя. И ничуть на него не похожая… С Орестом Марковичем жили мы душа в душу. Он, бывало, работает над холстом, а я сижу в уголочке и наблюдаю. Случалось, он и совета у меня спрашивал… Вот помню, как он эту Большую картину писал…

И все посмотрели на картину, которая висела над диваном.

На картине были город и лес. Не город, окруженный лесом, а дома и большие деревья вперемешку — будто они вместе выросли из земли. Дома были старинные, красивые. Между ними — над ручьями, среди лесных зарослей — перекидывались горбатые мосты. А выше всех крыш и деревьев поднимался многобашенный замок — сам слегка похожий на громадное дерево.

Была в картине какая-то зыбкость и загадочность. Порой не разберешь: где кровли, а где верхушки лесных великанов. Что там темнеет: крепостная островерхая башня или пирамидальная ель? И что светится в чаще? Два окошка или глаза какого-то хитрого зверя?

Надо сказать, что перепутывались не только лес и город. С ними еще перемешивалось зеленоватое ночное небо. Просвеченные луной облака висели кое-где среди древесных стволов, цеплялись за высокие цветы и проплывали под мостами. А звезды дрожали на ветках и карнизах окон.

И было ощущение, что от картины идет еле слышный звон и стрекот, словно там среди травы не умолкают ночные кузнечики.

Это, наверно, вот почему! Казалось, что воздух вокруг леса-города хрустально затвердел, а потом раскололся на множество больших и маленьких кубиков и кубики эти кто-то слегка встряхнул, пошевелил. Теперь все виднелось как бы через множество стеклянных граней — немного запутанно и сбивчиво. Лунный диск, например, оказался надломленным в разных местах, а несколько кусочков от него откололись и светили отдельно… В общем, то ли сказка, то ли сон…