Обыкновенные девчонки (сборник) - Ильина Елена Яковлевна. Страница 39

— Ох, — сказала бабушка, — три чашки вез и то не довез. Надо было их в мягкое уложить.

— Нет, — сказал папа, — эту я уж такой и купил. С трещинкой.

Бабушка покачала головой:

— Ох, горе-покупатель!

Но мама почему-то обрадовалась. Она поставила в ряд на стол все три чашки и стала их разглядывать, то отодвигая, то придвигая к глазам.

— Вот за это спасибо! — сказала она. — Молодец! Просто молодец. Какой рисунок чудесный. А эта пиала с трещинкой — прямо чудо! Лучше всех. Так мне это пригодится!

— Для эскизов, мамочка? — спросила Катя.

— Ну конечно!

— Ага! — сказал папа. — А вы еще меня ругаете, что я недогадливый.

— Нет, ты очень догадливый! — убежденно сказала Катя. — Правда, мамочка?

— На этот раз — правда.

— То-то же, — сказал папа и, наклонившись, достал из чемодана целую пачку каких-то снимков. — Видите белое озеро? Это и есть залежи галита.

Все посмотрели. На снимке виднелся пологий склон песчаного холма, а вдали белело озеро.

— В окрестностях этого озера нас однажды застигла песчаная буря, — спокойно, как будто между прочим, заметил папа. — А вот это гипс.

Он положил на ладонь прозрачную, как стекло, пластинку, провел по ней ногтем, и на пластинке осталась тоненькая черточка.

— Постой, — сказала мама, — гипс гипсом, а почему ты мне ничего не писал про эту песчаную бурю?

— А чего ж тут писать? Дело обычное, — пожал плечами папа. — Буря как буря. Вот тебе, Ириша, та рубашка, от которой я рукава оторвал. Посмотри, можно их назад пришить? А то Мишуку эту рубашку переделай…

— Ладно, ладно, ты мне зубы, голубчик, не заговаривай, — усмехнувшись, сказала мама. — Теперь я вижу, что обо всем самом главном ты мне не писал.

— Ах, Ириша, — папа с досадой махнул рукой, — ну зачем я буду вам писать, что по пути вот к этому самому озеру, — и он постучал пальцем по снимку, — на нас обрушились целые тучи песка?

— Как это «тучи»? — удивилась Катя.

— Ну как тебе объяснить, дочка? Вот представь себе. Вышли мы на рассвете, еще по холодку. Потом встало солнце. Тени осталось только, что от нашего грузовичка да от верблюдов. Ну, жарко в эту пору там всегда бывает. Но в этот день было что-то невероятное. До того душно, тяжко, будто в духовке.

Вдруг небо пожелтело, стало тихо… Ну, необыкновенно тихо, словно все вокруг притаилось. И тут налетел порыв ветра, закрутился песок, понеслись песчаные вихри, взвились этакими языками. Ну, думаем, буря идет. И вправду — пяти минут не прошло, слились все эти песчаные вихри в одну сплошную завесу, и несется эта завеса прямо на нас. Мы, конечно, остановились. В такую бурю идти никак нельзя. Надо переждать. И вот представьте себе: самое страшное — это когда видишь, как пугаются верблюды. Они начинают кричать так тревожно, так жалобно, что прямо сил нет слушать. И сами, без всякого понукания, ложатся на землю… Ну, мы укрыли их брезентами и тоже улеглись под склоном бархана. Лежим ничком и ждем, что будет. И вот становится совершенно темно, как ночью. Свист, вой, гуденье… Это значит — она идет как раз над нами.

— Кто? — шепотом спросила Катя.

— Буря. Черная песчаная буря. Часа три пролежали мы так, закрывшись руками, не смея поднять головы. А когда наконец буря пронеслась и мы встали на ноги, наступило самое, я бы сказал, скверное. Все приметы дороги исчезли, как будто их никогда и не было. Где был песчаный холм — там котловина, где была котловина — там холм. Вот и попробуй разыщи базу или колодец. Три дня мы блуждали в пустыне, пока наконец не вышли по компасу на берег Сыр-Дарьи. Ну и пили же мы тогда! Прямо на коленях стояли у воды и черпали воду ладонями. А рядом, захлебываясь от жадности, пили наши верблюды. Еще бы! Знаете, какой у нас был водяной паек в эти дни? По кружке в сутки. И на питье и на мытье. Да уж тут, по правде сказать, не до мытья было. А верблюды наши бедные ни капли воды не получали.

— Ах ты, батюшки, — сказала бабушка. — И чего тебя, Сереженька, все в пустыню да в пустыню носит? Неужто этой соли твоей поближе нет?

— Есть, да не та, — сказал папа. — А если бы вы знали, какая там вода, в этой Сыр-Дарье! Желтая, мутная. Прямо — жидкая глина, а не вода. А все-таки казалась вкуснее вкусного.

— Папочка, — сказала Катя, нежно поглаживая отца по рукаву, — хочешь, я тебе водички принесу, холодненькой?

Папа засмеялся:

— Нет, я бы лучше сейчас горячего чайку выпил. Все, дочка, хорошо в свое время.

Бабушка засуетилась:

— Что ж ты молчишь, Сереженька? У меня и чайник давно вскипел.

— Ну вот и хорошо. Тащите-ка, ребята, чемодан в переднюю, эти все рубашки — с рукавами и без рукавов — мама в шкаф запрячет, а камешки свои я к себе в стол уложу. И айда чай пить!

— Постой, папочка, — сказала Катя. — А как же Миша сказал, что ты черепаху привез? Где же она?

— В корзинке, — ответил за папу Миша. — Только она какая-то странная — все спит и спит. Уж я к ней стучался-стучался, а она и голову не показывает. Может быть, у нее и нет головы, папочка?

— Есть, только маленькая, — сказал папа. — Потерпите, ребятки. Она выспится, привыкнет к новому месту и покажет, что у нее есть и голова и лапки.

Мама собрала папины вещи и, открыв шкаф, стала раскладывать их на полке.

— Нет, — вдруг сказала она, обернувшись к папе, — и подумать только, что в эти дни мы даже не знали, в какой ты беде!

— И хорошо, что не знали, — сказал папа. — Мне было бы гораздо хуже, если бы я еще думал, что вы тут беспокоитесь. Ничего, поверь мне, я ко всему этому привык. И вот сейчас — ведь как я рад, что вернулся домой, а весной обязательно опять потянет туда же, в эти песчаные степи…

Папа подумал и потрепал Мишу по плечу.

— А настанет время, — сказал он, — мы и забудем, что такое пустыня. Проложим каналы, по каналам вода пойдет в пески, а вдоль каналов поднимутся деревья. Леса вырастут. Сады… И не будет больше пути ни песчаным бурям, ни суховеям. Вот какие дела, друзья хорошие!

Тут бабушка выглянула из-за двери и спросила:

— Ну что, все убрали, друзья хорошие? Идите-ка чай пить. Все готово. Какое я для тебя, Сереженька, варенье припасла! Не чета твоим куракатам.

Стелла Кузьминская

Надежда Ивановна сидела в пионерской комнате за столом и что-то писала, когда дверь приоткрылась и вошли две пионерки. Это были Настя Егорова и Валя Ёлкина.

Надежда Ивановна подняла голову:

— Что вам, девочки?

Настя и Валя смущенно переглянулись.

— Ну что же вы? Говорите, зачем пришли, — сказала старшая вожатая.

— Надежда Ивановна, — начала Валя, — мы больше не хотим Стеллу Кузьминскую.

Надежда Ивановна удивленно посмотрела на девочек:

— Что значит «не хотим»? Почему?

Девочки молчали.

— Уж если начали, так говорите.

— Мы больше любим Катю Снегиреву, — пояснила Валя.

— Больше любите Снегиреву? — спросила Надежда Ивановна. — Что ж, очень хорошо. Но разве этого достаточно, чтобы отстранить Кузьминскую?

— Достаточно! — уверенно сказала Настя. — Катя у нас все равно самая главная. Кузьминская только на словах председатель совета отряда, а до отряда ей и дела нет.

Надежда Ивановна внимательно слушала девочек.

— И потом, Стелла уж очень воображает, — сказала Валя. — Вот мы и хотим опять устроить выборы.

— Перевыборы, — поправила подругу Настя. — Мы хотим выбрать Катю Снегиреву. Только она об этом еще не знает.

Надежда Ивановна покачала головой.

— Надо, чтобы совет дружины вам это разрешил, — сказала она. — Без совета дружины нельзя. — И, нахмурив брови, она добавила: — К выборам, девочки, надо относиться серьезно. Это не игра. Раз вы уже выбрали Стеллу Кузьминскую — значит, считали ее достойной. Ее выдвинула такая серьезная, толковая пионерка, как Лена Ипполитова. Что ж, и Лена считает, что председателя совета отряда нужно переизбрать?

Валя посмотрела на Настю и легонько толкнула ее локтем. Настя кивнула головой и ответила не колеблясь:

— Теперь уже и Лена видит, что Стелла не годится в председатели совета. Не подходит. Лена сама говорит: «Я ошиблась».