Зеленый круг - Каста Стефан. Страница 28

— Еще дальше, в ту сторону! — кричу я. — За темными полосами.

Дэвид поднимает плуг и дает задний ход. Снова опускает и жмет на газ. Трактор, фыркая, поворачивает и едет вперед. Я подхожу и показываю, куда именно нужно ехать. Серо-коричневые оттенки в бороздах становятся все ярче.

— Земля! — кричу я и хлопаю в ладоши. — Мы нашли землю!

Я вижу, как Дэвид с Габриэлем в кабине тоже смеются, а потом Дэвид сильнее нажимает на газ, так что мотор издает громкий рев. Через секунду он пару раз кашляет и замолкает. Дэвид снова поворачивает ключ зажигания. Мотор громко рычит, но не заводится. Габриэль открывает дверь кабины и спрыгивает ко мне вниз.

— Опять что-то не так, — говорит он, залезает на переднее колесо и открывает капот. Затем откручивает крышку бака и заглядывает внутрь.

— Пусто, — вздыхает он. — Топливо закончилось.

— Может, здесь где-нибудь есть еще? — спрашиваю я. — У бабушки с дедушкой был свой дизельный насос. Во дворе стоял огромный бак с дизельным топливом.

— Поищем, — говорит Дэвид. — Тут он тоже должен быть.

— Вот досада, — сетует Дина. — Едва пошло что-то похожее на землю.

Она наклоняется и осторожно переворачивает кусок почвы.

— Представь себе, мы могли бы здесь что-нибудь выращивать.

— Баклажаны! — говорю я.

В эту ночь ко мне приходит бабушка. Я не уверена, сон ли это, — на сон не похоже. Скорее, видение. Бабушка стоит посреди огорода. В руке у нее корзинка с малиной. В огороде растут капуста, укроп, горох, бобы, огурцы, мангольд [10], морковь, репчатый лук, свекла, пастернак, руккола, обычный зеленый салат и многое другое, названия чего мне неизвестны. Она смеется, глядя, как я подбегаю к кустам малины и принимаюсь срывать и уплетать ягоды.

— Такой вкусной малины, как у тебя, нет нигде! — говорю я.

— Все дело во времени, — говорит она. — За малиной i нужно много ухаживать.

— Ни у кого нет столько времени, как у тебя.

— Это потому что у меня мало дел, — смеется бабушка.

Я тоже смеюсь, ведь мне известно, что бабушка трудится как пчелка и занимается хозяйством с раннего утра до позднего вечера. Пока я лежу в гамаке и читаю комиксы про Дональда Дака, она успевает переделать тысячу дел.

Мне хочется рассказать ей, как я сама растопила дровяную плиту и сварила суп из мидий, но не получается.

— Скоро созреют баклажаны, — говорит бабушка, кивая на грядку.

Она удивительно ловко готовит баклажаны. Режет их в длину, раскладывает на газете и солит. В следующий раз, проходя мимо, она их отжимает, а чуть позднее складывает в большую гусятницу. Там баклажаны пропитываются маслом, пока бабушка, как фокусник, вдруг — раз! — и добавляет к ним фарш, помидоры, оливки и гору репчатого лука.

— Сим-салабим, — произносит бабушка и ставит гусятницу, от которой исходит чудесный аромат, на стол.

— Ты готовишь самые вкусные в мире баклажаны! — говорю я.

— Твой дедушка их очень любил, — отвечает бабушка.

— Это потому что он был из Греции, — говорю я.

Эту историю я знаю наизусть. — Бабушка, а трудно их выращивать? — спрашиваю я.

— Есть немного, — отвечает она. — Все дело во времени. За ними нужно много ухаживать.

— Совсем как за малиной, — смеюсь я.

— Все-то ты знаешь, — говорит бабушка.

— А у нас дома только тряпичные цветы, — вздыхаю я.

Едва я начинаю объяснять почему, раздается первый взрыв. Через кухонное окно я вижу, как взлетают на воздух овощи вперемешку с комьями земли. Когда я поднимаюсь и подхожу к окну, вижу, что в огороде, где только что росли овощи, зияет огромная воронка. Я собираюсь рассказать об этом бабушке, но она исчезла. Осознаю, что лежу в спальне на втором этаже, и успеваю понять, что все-таки это был сон — и тут где-то совсем близко гремит еще один взрыв. Дом вздрагивает, дребезжат стекла в окнах. Ребята уже проснулись.

— Что происходит? — бормочу я.

— Война, — говорит Дэвид.

— Не может быть.

— Мы считаем, что это какая-то давнишняя война, — объясняет Габриэль.

— Как это? — спрашиваю я, все еще находясь между своим сном и кошмарной явью.

— Такое оружие применяли давным-давно. Они стреляют из пушек.

Последние слова Габриэля тонут в мощном взрыве.

— Пушки?! — ошалело говорю я.

Но, кроме взрывов, больше ничего не происходит. Оста ток ночи мы проводим без сна и готовимся к худшему. Прячемся за кроватями. Все превращаемся в слух. Сердце дрожит в груди, словно напуганный зверек. Но война замирает и отдаляется. Остается лишь пустота, вакуум поглотивший наше «здесь и сейчас» — наше Время.

Восходит солнце — круглое, раскаленное, сумасшедшее Мощный, словно от софитов на съемочной площадке свет пробивается сквозь шторы. Когда солнечные лучи падают на сухие листья некогда живой изгороди, раздается шипение и пахнет паленым. Мы стараемся не покидать дом, а если приходится, накидываем на себя всякое старье. Невыносимая жара еще хуже, чем дождь. Трудно дышать, словно лучи не только уничтожают старую листву, но и выжигают в воздухе кислород.

— Никогда еще так сильно не припекало, — задыхаясь, произносит Дина.

— Наверное, начинается лето, — предполагаю я.

Вечер освобождает нас из заточения, и мы садимся перед домом. Все еще жарко, на земле пузырится желтоватая жижа. Двор окутан дымовой завесой. Над равниной парят миражи: крупные города, деревни, стада пасущихся животных… Можно увидеть огромных ящериц и динозавров, слонов и иногда крокодилов — гигантских животных, созданных по воле солнца.

Но ландшафт по-прежнему безжизненный, выжженный, истощенный.

— Почти как в самом начале, — говорит Дэвид, — когда жизнь только зарождается.

— Или в конце, — добавляю я, — когда жизнь угасает. Мы сидим и молчим. Наблюдаем за небрежной игрой миражей.

— Или и то и другое одновременно, — через некоторое время говорит Габриэль. — Когда одно заканчивается, другое начинается.

Мы ищем дизельное топливо. В хлеву, в гараже и даже на чердаке. Обходим двор несколько раз, ищем за постройками, изгородью и в зарослях, но не находим ни бака, ни канистр, ни бочки.

— Странно, — говорю я. — На ферме всегда есть запасы топлива.

— Может, оно закончилось? — предполагает Габриэль.

— Тогда должны остаться пустые емкости.

— Скорее всего, его украли, — говорит Дэвид. — Кто-то здесь побывал и прихватил весь бак.

Я киваю.

— Это все объясняет.

— Возможно, когда-то случился топливный кризис.

— Ну и что нам делать? Без бензина это настоящий каменный век, — говорю я.

Словно старый театральный занавес, на двор опускается темнота. Вокруг нас — хоть глаз выколи. Раньше мы хотя бы различали очертания деревьев, строений во дворе, элементов ландшафта. Теперь вообще ничего не видно. Абсолютная темнота, неумолимая и оглушающая. Мы передвигаемся на ощупь, постоянно касаясь друг друга, чтобы не потерять контакт и не заблудиться в этом море мрака.

— Похоже, Землю заволокла какая-то дымка, — говорю я. — Поэтому не видно звезд.

— А как же Луна? — спрашивает Дина. — Ее-то все равно должно быть видно.

— Наверное, она упала, — говорит Дэвид.

— Хватит прикалываться, — шипит на него Дина.

— Все равно странно, — говорит Габриэль. — Луну должно быть видно.

На рассвете я просыпаюсь от пронзительного крика. Сперва мне кажется, что кричат где-то в доме. Я сажусь в постели и прислушиваюсь. Вспоминаю детский плач: он шел откуда-то из-под пола. Не оттуда ли слышен и этот крик? Тишина. Все спят, лишь Габриэль беспокойно ворочается, как будто вот-вот проснется. Крик повторяется. Он явно не из подвала. Пронзительный, почти панический визг. Словно кто-то очень напуган или ужасно страдает. Наконец до меня доходит, кто это может быть. Я вскакиваю с кровати и сбегаю по лестнице. Бросаюсь к входной двери и распахиваю ее настежь.