Огонь в затемненном городе (1970) - Рауд Эно Мартинович. Страница 23

— Соблюдайте порядок и двигайтесь пристойно, — добавил он. — Не лезьте все скопом, как стадо баранов.

Это, конечно же, был намек на наше мяэканье. Никакой нотации на тему об оскорблении главы государства инспектор читать не стал. Он вообще не сторонник читать мораль. Гораздо охотнее он воспитывает при помощи шуток, и его шутки бывают очень ядовитыми. Если же видит, что шутка не помогает, тогда он наказывает. Громких слов он никогда не говорит — это привилегия нашего директора.

Вообще-то мы любим своего инспектора.

СЛЕДСТВИЕ

Гимназия замарала свое имя…

Произошел невиданный скандал…

У нас нет ни малейшего понятия об элементарных правилах вежливости…

Мы должны не знать, куда девать глаза от стыда…

Виновных надо найти, и для этого каждый честный и добросовестный учащийся должен прийти на помощь дирекции…

Блеявших надо строго наказать…

Таковы основные мысли гневной речи, которую наш директор произнес перед всей гимназией на другой день после визита доктора Мяэ.

И сразу же было начато следствие.

Первый этап расследования возложили на классных руководителей, так что в нашем классе этим делом пришлось заниматься учительнице Паэмурд. Говорили, что директор велел составить список «подозрительных», которых он позже будет допрашивать сам.

Должен заметить, что учительница Паэмурд весьма упростила свою задачу. Каждому ученику она задавала один и тот же вопрос: «Ты блеял?» Причем она вела свой опрос не по алфавитному списку, а начиная с первой парты.

— Пайю, ты блеял?

— Нет.

— Орунурк, ты блеял?

— Нет.

Каждый раз в ответ звучало «нет». Честно говоря, такое расследование выглядело довольно забавно. Неужели учительница Паэмурд надеялась, что кто-нибудь из нас добровольно скажет «да»?

— Пихлат, ты блеял?

Очередь дошла до меня.

— Я не мяэкал.

— Как?

— Нет.

Может быть, мой доброжелательный читатель желает знать, блеял ли я на самом деле? Нет, я действительно не блеял. И вовсе не из трусости. Ведь не требуется никакой особенной смелости, чтобы в кромешной тьме слегка проимитировать овечий голос. Но мне просто было не до того — слишком волновался из-за Олева.

— Кивимяги, ты блеял?

Нервы мои натянулись, как струны. Вдруг кто-нибудь сейчас встанет и скажет: «Кивимяги не мог блеять, его вообще не было в зале!» Тогда Олева сразу бы могли заподозрить не в мяэканье, а гораздо худшем — в том, что он совершил на самом деле. Тогда ему пришлось бы предстать перед директором в качестве подозреваемого номер один, а уж директор прижал бы его по всем правилам искусства расследования, и история могла кончиться очень печально.

— Я не блеял, — сказал Олев, чистосердечно глядя при этом в глаза учительнице.

— Мяги, ты блеяла?

— Нет.

Опрос продолжался.

Я облегченно вздохнул.

Учительница Паэмурд уже опросила два ряда.

— Лиивик, ты блеяла?

Теперь очередь дошла до последнего ряда, где сидели Мээли и Линда.

— Нет, — ответила Мээли, как и все остальные.

Но учительница не разрешила Мээли сесть, а продолжала смотреть на нее в упор.

— Почему ты покраснела?

— Я не знаю.

— Может быть, все-таки ты блеяла?

— Не блеяла.

— А чего же ты покраснела еще больше?

Молчание.

Все оживились — в монотонном расследовании наступил волнующий момент. «Могла ли Мээли блеять?» — спросил я сам себя. Она вообще очень скромная девочка и всегда легко краснеет. Так было и в тот раз, когда Олев вручил ей ветку рябины. Но несколько звонких «мяяэ» действительно раздалось с того места, где стояла Мээли. А сейчас ее щеки горели как угли.

— Я жду ответа, — настаивала учительница Паэмурд.

— Я же сказала.

— Что ты сказала?

— Что я не блеяла.

— Я спросила: почему ты покраснела?

— Но я действительно не блеяла, — сказала Мээли и ударилась в слезы.

— Вот тебе и пирожки с повидлом! — заметил Атс, который и в гимназии не освободился от своей привычки бросать на уроке скудоумные реплики.

И тут вдруг вмешался Олев:

— Это же истязание!

Я посмотрел на Олева. Пожалуй, я никогда еще не видел его таким рассерженным.

К счастью, учительница не обратила особого внимания на выступление Олева, лишь предупреждающе постучала карандашом по столу.

Олев заметил, что я уставился на него, и пояснил шепотом:

— Если Мээли что-нибудь теперь сделают, виноват буду я.

Конечно, в этом была известная доля правды. Если бы Олев не устроил короткого замыкания, не было бы ни этого концерта, ни расследования, которому теперь подверглись все. Но я не поверил, что Олев так рассердился только из-за этого. Мне вдруг показалось, что за этим таится нечто иное. Мне показалось, что Мээли просто нравится Олеву.

После того как мы нашли полевую сумку, нам, честно сказать, не приходилось видеться с Мээли помимо школы, да и в школе-то мы не очень дружили. Иногда у меня даже возникало впечатление, что Мээли почему-то сторонится нас. Но сейчас вдруг я сочувствовал ей, как самому лучшему другу.

Мээли продолжала плакать.

— Садись, — сказала наконец учительница, — и успокойся.

Очевидно, она сама поняла, что зашла слишком далеко.

Наступила очередь Линды.

— Вескоя, ты блеяла?

Линда поднялась из-за парты.

— Учительница, — сказала она, — во время речи доктора Мяэ Мээли стояла прямо позади меня…

— Ну и что же?

— Я совершенно уверена, что Мээли не блеяла.

На несколько минут воцарилась тишина.

— Хорошо, — сказала учительница. — Я тебе верю.

Линда такая девочка, которой всегда верят.

Учительница Паэмурд наспех опросила остальных учеников и, конечно, услышала от каждого в ответ: «Нет». Тогда она вздохнула и сказала:

— Хорошо, что, по крайней мере, в нашем классе никто не замешан в эту дурацкую историю.

Ох, святая наивность!

Но, может быть, учительница Паэмурд сознательно хотела быть наивной. В чужую душу ведь не заглянешь.

Позже выяснилось, что в других классах расследование тоже ничего не дало. Добровольцев, которые признались бы, не нашлось, не нашлось и доносчиков.

Олев мог быть спокоен. Из-за него никто не пострадал, если не считать нашего директора, который не получил ожидаемого повышения. Более серьезных неприятностей для него не последовало. Очевидно, Мяэ по-родственному замял дело.

РАЗГОВОР С ЛИНДОЙ

После расследования прошло два долгих дня, а я все никак не мог выбрать подходящий момент, чтобы вернуть Линде ее заколки. Из соображений конспирации я не хотел этого делать при свидетелях, но, как назло, мне все не удавалось застать Линду одну, без девчонок.

Тогда я решил отправиться в гимназию немного пораньше и выбрал такую дорогу, чтобы обязательно встретиться с Линдой.

Со стороны это выглядело как совершенно случайная встреча, но Линда все-таки спросила:

— Ты меня ждал?

Я достал из кармана заколки и отдал ей:

— Хотел вернуть их тебе.

— И только поэтому ждал?

Она задала вопрос, на который мне было совсем нелегко ответить. Так я и не ответил, лишь сопел себе под нос.

— Ты мог бы отдать их мне в школе, — сказала Линда.

— Так-то оно так, — стал объяснять я, — но там с тобой вместе всегда другие девочки. Они могли бы бог знает что подумать.

— Что же они, по-твоему, могли бы подумать?

Уже во второй раз я задолжал Линде с ответом и снова запыхтел, на сей раз даже немного рассерженно.

— Не надо бычиться, — сказала Линда.

— Я вовсе и не бычусь.

— Нет, бычишься.

— Да будет тебе известно, что я абсолютно не бычусь, — произнес я резко и излишне громко.

— Извини, пожалуйста, — сказала Линда. — Мне просто так показалось, потому что я видела тебя и другим.

— Ну, знаешь, в конце концов…

Тут я подумал, что сам-то не знаю, что же может быть в конце концов. Но Линда улыбнулась и совершенно неожиданно закончила мою фразу: