Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года) - Автор неизвестен. Страница 6

Так, в пути целых шесть месяцев пробыв, перевалив через девяносто гор, перегнали откочевавшие байсунцы в страну калмыков скот, привели караваны свои. Некоторые баи впереди скота ехали — дорогу указывали. Прибыв на место, в землю калмыцкую, в государство Тайча-хана, [9] в Чилбирские степи, баи-скотоводы, землепашества не знавшие, всходов хлебных никогда не видевшие, посчитали их по невежеству своему за кормовую траву, — пустили на посевы свой несметный скот. Потравили, потоптали они калмыцкие хлеба, беду стране причинили, сами о том не ведая! Остановились баи в той степи Чилбир-чоль, на берегах озера Айна-коль разбили кочевье свое. А скот байсунский все идет и идет непрерывным черно-черным потоком, прах в небо взметая, движется, как несметная саранча — уничтожает хлебные посевы. Передние стада байские давно уже на берегах калмыцкого озера Айна-коль пасутся, а задние еще только выходят из далекой земли конгратской!..

Ну, и пусть они себе идут спокойно, пусть баи стоят себе в степи Чилбир, на озере Айна-коль, пасут и поят прибывающие свои стада, юрты ставят, в порядок себя приводят, а вы послушайте о том, что дальше было, о калмыцкой стране послушайте.

Увидав, что пришлые баи посевы их погубили, побежали калмыки к шаху своему — Тайча-хану. Пришел к нему один из потерпевших аксакалов-арбобов и говорит:

— С жалобой пришел я, повелитель-шах!

Сердцем своему рабу внемлите, шах!

Был я свеж лицом, как яблоко — румян,

Весь я высох, сморщен от забот, мой хан!

Сгорбила беда мой крепкий стройный стан:

Прибыл к нам народ из чужедальних стран,

Им язык какой-то непонятный дан.

То ли их страна зовется Туркестан,

То ль Байсун-Конграт. А вера их — Коран…

Как же вы о них не ведаете, шах?!

Видно, перед богом много я грешил:

Небосвод меня ударом оглушил,

Страх нагнав, меня он разума лишил.

Сесть на наши земли тот народ решил!

Счесть их скот — нехватит времени и сил!

Весть такую к вам я принести спешил.

Скот их все посевы наши потоптал!

Сокол был, но крылья быстрые сломал;

Был тулпар, копыта сбил и захромал;

Были сыты мы, — ты подати взимал…

Можно ли терпеть, чтоб столь великий шах

Ничего в делах своих не понимал!

Подати с чего тебе теперь платить?

Смертный голод нас не минет посетить.

Чайрикеры все решили уходить.

Что мы будем делать, семьи чем кормить?..

Пришлый тот народ богат и родовит,

Женщины у них — красавицы на вид.

Подле Айна-коля табор их стоит,

Их скотом Чилбир, как саранчой, покрыт.

Ничего не знает столь великий шах!..

Тем скотом потравлен дочиста посев.

Пришлый тот народ, на наши земли сев,

Съест и нас самих, всю нашу пищу съев!

Разорен калмык, велик народный гнев.

Ничего не знает столь великий шах!..

Вопли, плач народа у меня в ушах,

От такой беды я высох и зачах.

Если всходы все потравлены в полях,

Сам уразумей, какой в дехканстве страх!

К осени не будет ни зерна в шатрах,

Перережем скот на первых же порах,

Всех пожрем собак, мышей и черепах:

Мы не на подножных ведь живем кормах,

Мы не на твоих питаемся пирах!

Государство наше разорится в прах,

Перемрут, гляди, твои калмыки, шах!

Стон стоит в стране, смятение в умах.

Хоть о том подумай при таких делах,

Как страну теперь удержишь в удилах?

Ведь стряслось такое бедствие в полях!

Я не об одних толкую бедняках, —

И арбобам всем и аксакалам — страх.

Восседаешь ты на дорогих коврах,

Редкие ты носишь перстни на руках,

Весь в парче узорной, в бархате, в шелках, —

Но подумай сам, как столь великий шах

Ничего не знает о своих делах!

Голову иметь ведь надо на плечах!..

С шахом аксакал беседовал в шатре,

Шах сидел, поджавши ноги, на ковре,

Пил вино и сласти ел на серебре, —

Вдруг он слышит шум и крики на дворе.

Стражу оттеснив от кованых ворот,

В ханский двор ворвался трудовой народ —

Пастухи, дехкане, люд мастеровой.

Все шумят, кричат, проклятий полон рот.

Вышел шах во двор, — толпа вопит, орет:

«Все мы передохнем, видно, не в черед!

Чем теперь питаться подданным твоим?

Из чего тебе теперь платить чиким?

Все потрясены мы ужасом таким!

Жалобу тебе приносим, — говорят, —

Ведь ни колоска не скосим! — говорят.

С баев получить мы за ущерб хотим,

Неужель простишь ты наш убыток им?

Мы такого шаха сбросим!» — говорят.

Услыхав эти слова, ус покручивая, калмыцкий шах, к аксакалам и арбобам своим обращаясь, такое слово сказал в ответ:

— Много я богатства разного припас,

Я одет в парчу, и в бархат, и в атлас.

В шелковой чалме ношу большой алмаз,

Грозен я — и строго спрашиваю вас:

Баи эти к нам откуда вдруг пришли?

Как такой разор в стране произвели?

Самовольно как селиться тут могли?

Из какой-такой пришли они земли?

К вам, большим и малым, мой вопрос таков.

Вы должны ответить без обиняков.

Неужели дам в обиду бедняков?

Не щадя ни юных и ни стариков,

Накажу байсунских баев-чужаков,

Подыму их плач до самых облаков, —

Будут меня помнить до конца веков!

Кто прикочевать позволил им сюда!

Баям в полной мере гнев свой покажу —

По заслугам их пытать я прикажу,

Самых знатных биев изобью, свяжу,

Как собак, на цепь в зинданы посажу!

Я ль трудом дехкан своих не дорожу?

Всех, кто потерпел, сторицей награжу.

Стану ль потакать такому грабежу?

Кто их подпустил к родному рубежу?

Справедливый суд-расправу я творю,

Я на знатность пришлых баев не смотрю.

Слушайте, дехкане, что я говорю:

Баев именитых в прах я разорю,

Их стадами вас я ублаготворю,

Преданных моих дехкан я поощрю.

Верьте мне, дехкане, своему царю!..

Палачи мои и миргазабы, эй!

Что вы тут стоите, словно бабы? Эй!

В степь Чилбир скачите! На коней, живей

Выведать на месте все, да поскорей!

Выбрать самых знатных байских сыновей,

Самых их богатых биев и тюрей —

Захватить их в плен, заложниками взять,

Как баранов, их арканами вязать,

Гнать ко мне, в пути — камчами истязать,

Слова о пощаде не давать сказать!

Буду им носы и уши отрезать,

Вырывать глаза и души их терзать,

Буду сечь башки и буду вешать я, —

Должен ведь своих дехкан утешить я!

Дерзких я узбекских баев проучу!

Скот нагнали свой сюда, как саранчу.

Потравили хлеб! Ужели я смолчу!

За убытки с них семижды получу!

Я великий шах, и хоть ношу парчу,

Шахский свой рукав по локоть закачу,

В знатной их крови одежды омочу, —

До конца свой гнев я истощить хочу!..

Палачи мои! Любой из вас — батыр!

Дать коням ячмень да подмешать аир!

Поживее в седла, вихрем — в степь Чилбир!

С пришлых баев-беков поспустите жир!

Изгоню пришельцев — и устрою пир.

Пир такой, какого и не видел мир!..

Выпал снег — свой след оставит караван.

Вызнать, кто калмыцких разорил дехкан!

Буду я к виновным беспощадно лют!

Раз мои калмыки слезы горько льют,

Я, как шах, утешу трудовой свой люд!..

вернуться

Калмыцкие удельные князья носили титул «тайчжи», а царевичи из правящего рода Чингис-хана именовались «хунтайчжи». Собственное имя калмыцкого хана в «Алпамыше» — Тайча-хан — является отражением этого феодального титула.