Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года) - Автор неизвестен. Страница 3

Хакимбеку в ту пору семь лет исполнилось. Был у него от деда его — Алпинбия наследственный бронзовый лук, весом в четырнадцать батманов.

Взял семилетний Хаким тот четырнадцатибатманный лук, поднял — натянул тетиву, стрелу пустил. Молнией полетела стрела — сбила макушку Аскарских гор. Слава пошла о Хакиме: батыр! Удивлялись люди: «Весу в луке четырнадцать батманов! Не только мальчику, — иному батыру и то не под силу. Откуда в мальчике мощь — невозможно понять!» — Друзья ликовали, враги горевали. Собрался весь конгратский народ и решил:

— Считалось в мире девяносто без одного алпов — батыров самых могучих. Рустам-Дастан [5] был первым среди них. Теперь пусть алпом станет наш семилетний Хаким. О подвигах его мы скоро узнаем. Пусть он зовется Алпамышем!

Так вошел Хаким в число девяноста прославленнейших в мире батыров…

Сидел однажды Хакимбек, мудрую книгу читал, — речь в ней шла о скупости и о щедрости. Спрашивает Байбури у сына:

— Скажи, сынок, если ты неглуп: кто щедр, а кто скуп?

Алпамыш встал и сказал:

— Если войдет к человеку случайный гость, — во-время он иль не во-время будь, — и у хозяина место есть и гостя он примет и, честь оказав ему, отправит с честью в обратный путь, — такого человека щедрым надо считать. А если у человека в доме и место есть и чем угостить, а он гостя того не оставит на ночлег, не предложит ему присесть, не накормит, — такой человек — скупец… И, если человека не давит нужда, и зякет он платит исправно, — это человек со щедрой душой. А если он имеет большой достаток, а зякет платить не хочет, — то он — скупец, — душу свою погубит.

Задумался бий Байбури:

— Я богатый бай, но я — шах Конграта. Зякет мне кому платить? Выше меня никого нет: Но не сочли бы люди скупцом моего младшего брата Байсары. Пусть он мне платит зякет!..

Призвал Байбури четырнадцать своих махрамов, приказывает:

— Поезжайте к моему младшему брату, махрамы. Боюсь, чтоб не опозорил он себя, — чтоб не прослыл он в народе нашем скупейшим среди скупцов, не закоснел бы в скупости, — душу свою не погубил бы. Разговор поведите осторожно, чтобы не обиделся брат мой. Хоть одного паршивого козленка, хотя бы для вида, пусть он мне пришлет в зякет…

А Байсарыбий в ту пору с десятью тысячами юрт конгратского племени стоял на летовке на озере Коккамыш, где народ его богател, пуская скот привольно пастись на тучных пастбищах.

Сидел Байсары со знатными байбачами в своей бархатной юрте, пил кумыс, — охмелел, веселился. Приезжают к нему махрамы Байбури. Байские сыновья приняли их коней, ввели махрамов в юрту. Байсары место им указал, — поклонились махрамы, поблагодарили — сели. Спросил их Байсары, хорошо ли ехали, с каким делом пожаловали. Передали махрамы слова Байбури. Очень обиделся Байсары, — сказал:

— Э, до этой поры зякета с нас никогда не брали. Но очень, видно, вознесся мой старший брат. Зякетом уже притеснять меня хочет!

И приказал он бывшим возле него байбачам.

— Схватите этих бастрыков!

Перехватали байбачи махрамов: семерым колья в животы вбили, уши и носы поотрезали, запихали им в рот: «Жри! Вот тебе зякет, шах Байбури!»

Посадили махрамов на коней задом наперед, привязали к седлам, — погнали коней в Конграт.

Но не успокоился от этой мести Байсарыбий. Слишком задела его обида. Собрал он свой десятитысячеюртный народ, поведал все дело и такое слово сказал:

Байсары-бий такие слова сказал, а народ — молчит. Видя, что все, на почетном месте сидящие, большими людьми себя считающие, набрали песку в рот, — некий аксакал Яртыбай, [6] с места встав, такое слово сказал Байсарыбию: