Подарок тролля - Топелиус Сакариас (Захариас). Страница 8

И Кирре бросался вниз головой в объятия юной елочки. Но она никогда не колола его иголками, хотя других не пощадила бы. Ах, ах! Сколько радостей выпало на их долю тем летом! Бельчонок и юная елочка только и делали, что проказничали. Вокруг шумел лес, щебетали птицы, а ветер играл на верхушках деревьев. Кирре раскачивался на елочкиных ветвях, бросал шишки в пробегавшего мимо зайца или карабкался по стволу. Елочка боялась пошевелиться, она была счастлива.

Но в жизни всегда бывает так, что, когда радость достигает вершины, наступает беда. Так случилось и теперь. Однажды Кирре ускакал в лесную чащу и больше не вернулся. Папа-белка с мамой-белкой целый день искали его в лесных дебрях: лазали по деревьям и кустарникам. Курре и Карре тоже кричали и звали его, но Кирре не откликался, он исчез. Юная елочка молча стояла на своем месте. Она тоже готова была бежать и искать своего друга, но не могла. Она знала, что хорошо воспитанная елочка должна оставаться на своем месте. Так тысячелетиями поступали все юные елочки, так поступают они и теперь. Потому-то и маленькая елочка стояла неподвижно, хотя сердце ее болело.

«Может, Кирре еще вернется назад?» — думала она, чтобы утешить саму себя.

Но папа-белка покачал головой и сказал:

— Какой-нибудь охотник застрелил нашего Кирре.

Это случилось поздним летом, уже красные ягоды брусники рассыпались по кочкам. Лесные звери торопились. Перелетные птицы готовились к отлету, ветер сотрясал ветви деревьев, а большинство животных начали подумывать о зимней одежде. Белки собирали в своих кладовках большие склады шишек — зимний запас. И ни у кого не было времени думать об исчезнувшем Кирре. Одна лишь юная елочка испытывала чувство утраты и горя. Она чувствовала себя такой одинокой! Но когда она рассказала другим деревьям о своей утрате, они засмеялись, и с того дня юная елочка ни с кем больше не говорила о Кирре.

И вот мало-помалу наступила белоснежная зима. Земля покрылась белоснежным ковром, лиственные деревья дрожали от холода, а белки надели серые зимние шубки. Однажды пришли в лес два человека с топорами на плечах.

— Смотрите, какое стройное рождественское деревце! — сказали они и, срубив, положили юную елочку среди других елок на сани, чтобы отвезти в город на продажу. Она была так печальна!

«Теперь мне больше никогда не увидеть Кирре», — думала она — ведь втайне она еще надеялась, что Кирре когда-нибудь вернется в родные края.

Она обхватила ветвями матушку, большую ель, на макушке которой находилось беличье гнездо.

«Не давай им увезти меня», — молила она.

Но мама-ель не могла ей помочь. Ветви юной елочки были слишком слабы, некоторые обломились и упали в снег, и самую юную елочку уже повезли далеко-далеко, до самого городского рынка. Там елочку купили и темным зимним утром повезли в большой дом. Елочка была совершенно не в себе, иначе бы она подивилась всей той суете, которая царила на улицах, и всем тем диковинам, которые стоило там посмотреть. Но она могла лишь тосковать и думать.

Елочку оставили в зале, она была целый день совсем одна, но в сумерках пришли родители детей, чтобы нарядить елку. На ее ветви повесили яблоки, позолоченные орехи, флажки, разноцветные розы и золотые звезды, конфеты и свечи. На самой верхушке укрепили сверкающую золотом звезду.

— Это — Вифлеемская звезда, — объяснила старшая сестра собравшимся детям, которые, от радости всплеснув руками, стали разглядывать елочку. Они были в таком восхищении, что не могли вымолвить ни слова.

Но когда в залу вошел рождественский соломенный козел с Дедом Морозом на спине и всем принес подарки: одному — лошадь, другому — лодку, третьей — красивую куклу, — то-то было радости! Дети танцевали вокруг рождественского деревца и пели веселые рождественские песенки.

Однако же юная елочка по-прежнему стояла словно во сне: блеск свечей, игры и неистовое веселье детей только мучили ее.

— Ах, попасть бы домой, — вздыхала она.

— Давайте принесем белку, пусть тоже посмотрит на рождественское деревце!

И один из мальчиков помчался за клеткой; там на задних лапках сидел светлоглазый бельчонок, держа в передних сухарик. Он посмотрел на рождественскую елочку, а елочка посмотрела на него. О, как она задрожала! Но на этот раз от радости. Ведь в клетке сидел Кирре, Кирре — живой и здоровый! И сразу на душе у елочки посветлело и потеплело. Она не смела шевельнуться, ее ветви были увешаны лакомствами и украшениями, но она не отрывала взгляда от бельчонка, удивляясь, что тот не узнает ее.

Кирре втягивал носиком запах ели, который не вдыхал с того самого дня, как его унесли из леса. О, как это было чудесно! Ему вспомнились дом на макушке высокой ели, папа и мама, Курре и Карре. Он подумал о маленькой серьезной елочке, которая росла рядом с большим деревом. И чем дольше он разглядывал рождественское деревце, тем более знакомым казалось оно ему. Он перекувырнулся в своей клетке, уселся на хвостик и, навострив ушки, поклонился точь-в-точь так, как некогда дома, когда играл на ветвях юной елочки. И она поняла, что бельчонок узнал ее. Вокруг рождественского деревца со своими подарками играли дети. Ярко горели свечи, от рождественской каши, стоявшей на столе, шел пар… Но бельчонку и юной елочке казалось, что они снова дома, там, где по вересковой пустоши носится и прыгает заяц, а высокие деревья шумят на ветру. Бельчонок и елочка стали кивать друг другу, или, вернее, кивал бельчонок, потому что елочка не смела пошевелиться. На своем, только им понятном лесном языке они тихо беседовали друг с другом, так тихо, что ни один человек ничего не услышал.

— Как ты здесь очутился? — спросила юная елочка.

— Ах, это печальная история, — вздохнул бельчонок. — Ты, верно, помнишь, что маленьким я был совсем диким и своевольным?

— Да, да, помню, — ответила елочка. — Твоя мама частенько жаловалась, что у нее с тобой хлопот больше, чем с остальными малышами.

— Так оно и было. А в один прекрасный день мне стало скучно в родном лесу. Я носился с дерева на дерево, перепрыгивал с одной пустоши на другую и все дальше уходил от дома. Внезапно, сидя на ветке, я увидел внизу, у корней дерева, два свирепо сверкающих глаза. Я тотчас догадался, что за мной следила кровожадная куница. Мама часто предостерегала нас от этой хищницы. Я знал, что она еще более жестока, чем человек. Сердце ушло у меня в пятки, и я перепрыгнул на другое дерево, но куница быстро лазала по деревьям и погналась за мной. У меня и сейчас мурашки бегают по спине, когда я вспоминаю об этом. Так примчались мы к берегу реки, я — впереди, куница — по-прежнему за мной. Тут я прыгнул на низенькую вербу, простиравшую свои ветки над берегом. Куница ринулась за мной, ветки не выдержали и — плюх! — я полетел кувырком в воду! Но это меня и спасло. Совсем рядом со мной плыл обломок доски. Я влез на него и, держа курс с помощью хвоста, гордо проплыл мимо куницы. Эта обжора, совершенно озадаченная, осталась на берегу, а я плыл все дальше и дальше. Вероятно, я доплыл бы до самого конца света, если бы мальчишки с этой усадьбы не заметили мой кораблик. Они подгребли ко мне на лодке, крепко ухватили меня и, не выпуская из рук, принесли к себе домой. И вот теперь я здесь.

Тут Кирре кончил свой рассказ и перевел дух.

— Теперь твой черед рассказывать новости, — сказал он елочке.

И она начала рассказывать:

— Старшая твоя сестра Курре вышла замуж. Всех белок из ближайших окрестностей пригласили на свадьбу. Пир был на славу. Я заглядывала в гнездо — более роскошного пиршества я в жизни не видала. Потом Курре со своим муженьком перебралась в совершенно новое гнездо в сосняке по соседству. Там, должно быть, особенно хорошо с шишками. Мама-белка считает, что Курре сделала неплохую партию.

— Как приятно, — сказал Кирре, — расскажи еще!

И юная елочка стала рассказывать, как хорошо в лесу зимой, когда снег покрывает землю, а деревья сбрасывают свои лиственные наряды. Она говорила о том, как грустно было расставаться с перелетными птицами. Они и сами печалились, когда улетали в чужие страны. А Кирре слушал, широко открыв глаза. Он так несказанно радовался! И время от времени вдыхал запах ели.