Ступеньки, нагретые солнцем - Матвеева Людмила Григорьевна. Страница 20

Директор ещё некоторое время думал о нём. Но эти мысли были Борису Золотцеву неизвестны.

Вот что думал директор:

«Ты больше не будешь, Золотцев? Будешь ходить по ровной земле, не лазить по гаражам и по деревьям? Не станешь доводить, до слёз учительницу биологии, человека большой души, но слишком мягкого? Не будешь цеплять девчонок? Курить в уборной? Ездить без билета в троллейбусе? Не будешь? Так я тебе и поверил.

Нет, милый друг, будешь и лазить, и прыгать, и бегать, и орать, и с ума сходить. Будешь, потому что такой ты человек, Борис Золотцев, ученик пятого «Б» класса. А я буду мучиться с тобой, вызывать к себе, пытаться пробудить твою сознательность, и совесть, и чувство собственного достоинства. Словом, буду стараться сделать из тебя, Золотцев, человека. Это будет, не скрою, яростный поединок, потому что оба мы с тобой люди упорные, и у тебя свои задачи, пока еще глупые. А у меня — свои, в общем, умные. И скорее всего, Золотцев, победа в этом трудном поединке будет за мной. Я сделаю из тебя человека полноценного и уважаемого. Потому что я педагог, да ещё директор вверенной мне школы. Бывают и у меня поражения. Например, Шмырин. Но ты-то, Золотцев, другое дело».

При воспоминании о Шмырине директор нахмурился, стал как будто меньше ростом…

Золотцев, непривычно для самого себя тихий, шёл по школьному вестибюлю. Пусто, только нянечка тётя Тася вяжет в углу на скамейке. Вдруг в раздевалке мелькнула знакомая фигура в клетчатом пальто. Мелькнула и сразу пропала; хлопнула дверь, фигура выбежала на улицу и понеслась.

— Маслёнок! — ахнул Борис и помчался вслед.

Пятый «Б» давно ушёл из школы. Почему задержалась Маслова? Кого она ждала?

Золотцеву очень важно спросить, сказать, объяснить, он и сам не знает что. Он зовёт:

— Вика!

Она остановилась. Ждёт, что он скажет. А из него вылетают совсем не те слова:

— Чечевика! Фасоля!

Он совсем не хотел кричать эти слова, но кричит. Да так громко, что слышно не только на этой улице, но и на двух соседних.

Старушка с большой сумкой на колесиках спросила:

— Где чечевика, мальчик? Где фасоль?

— Не знаю, бабуся.

— Поймаю, Золотцев, получишь! — донёсся издалека знакомый голос Вики Масловой.

Директор школы Вячеслав Александрович слышал этот истошный вопль и видел, как мимо окна его кабинета промчалась пятиклассница Вика Маслова. За ней галопом, перемахивая лужи, нёсся Борис Золотцев.

Директор засмеялся и покачал головой.

Скоро будет карнавал

Галина Ивановна человек чёткий и во всём любит ясность. Сегодня после уроков она сказала:

— Мальчики! Скоро Восьмое марта. Как вы готовитесь?

Мальчишки переглянулись, некоторые подтолкнули друг друга локтями и молчали.

— Девочки! — продолжала Галина Ивановна. — Ещё раньше праздник Советской Армии. Как вы думаете поздравить мальчиков?

Девочки молчали. Потом Света сказала:

— Можно вырезать из бумаги звёзды и наклеить на окна, очень красиво.

— Во? фантазия! — сказал умный Серёжа. — На Новый год вырезали снежинки. На Армию — звёзды. А на Женский день — цветы. Да?

— Ты и такого не предложил, — обиделась Агеева, потом вдруг спохватилась: — И вообще мальчишки, как всегда, в стороне.

— Не ссориться! — Галина Ивановна говорит энергично. — Можно сделать один праздник, общий, весенний. И не будем ничего наклеивать на окна: эти наклейки загораживают свет, а потом никак не отмываются. Помните, после Нового года никак не могли избавиться от бумажных снежинок?

— А какой мы устроим праздник? — спрашивает Вика. — Танцы?

— Масловой только бы танцы, — хмыкает Золотцев.

Хорошо, что никто не догадывается, почему он всё время донимает Вику. Ни один человек.

Тимка сидит помалкивает.

Энергичный голос Галины Ивановны призывает к инициативе и самостоятельности.

— Ну, что же вы? Давайте, давайте! Поактивнее! Поживее!

— Можно устроить карнавал, — вдруг говорит позади него Катя.

Почему всем сразу понравилась эта идея? Зашумели, кто-то даже зааплодировал. Может быть, потому, что это предложила Катя?

— Я буду Буратино! — сказал Золотцев. — Вот такой колпак! Вот такой нос!

— Золотцев, тише, — привычно остановила Галина Ивановна.

— Как что, так Золотцев, — привычно отозвался Борис.

Дальше разговор шёл своим чередом.

— А я буду снежинкой, — сказала Света.

— Придумала! Снежинкой — это на Новый год. А теперь уже весна!

И все сразу услышали, как совершенно особенно кричат за окном воробьи.

— Ну тогда подснежником, — не смутилась Света, ей хочется быть нежной, невесомой.

— Я тоже подснежником, — это Эля Красикова. Ей хочется быть как Света.

— Не шумите, подождите, — стучит по столу Галина Ивановна. Только что она призывала их быть активнее, а у них энергии и активности хватило бы ещё на три класса.

Галина Ивановна опять стучит по столу ключом. Наверное, в столе скоро будет дырка от ключа — такой шумный класс пятый «Б».

— Я с вами замучилась!

— С нами все замучились, — охотно, с гордостью объясняет Золотцев. — Ольга Петровна от нас раза два даже плакала.

— Ну уж я плакать не стану, не дождётесь! — рассердилась Галина Ивановна.

— Не надо, — пожал плечами Золотцев.

Пока каждый не выскажется, они не успокоятся. Наконец унялись. Только Света сказали напоследок:

— Мне мама вышьет вот здесь, на рукавах, и вот здесь, на воротничке. Будет красиво, правда?

— И мне мама вышьет, — подхватила Эля.

Но Галина Ивановна перебила:

— Какой же интерес — мама вышьет, мама сделает. А давайте всё сделаем сами. Кто как умеет, так и сделает. Костюмы, маски, шапочки.

— Пирог можно испечь, — сказала Катя. — Девочкам собраться и испечь. Мы в той школе делали.

— Опять девочкам? — Это, конечно, Света.

— А у нас зато Тимка может кино показывать! — крикнул Золотцев. — Он сам кино снимает, а вы и не знаете! Его сестра Ленка моей сестре Ленке в детском саду сказала.

— Тима, это правда? — спрашивает Галина Ивановна. — Ты снимаешь кино?

И все сразу опить зашумели:

— Тимка! Снимает кино!.. Во! Какое захочет, такое и снимет!.. Будем смотреть кино!..

— Тима покажет нам когда-нибудь своё кино, — сказала Галина Ивановна. — Договорились. Тима?

Тимка кивнул.

Что было в той записке?

В этот день Люба разочаровалась в Славке.

Началось с того, что она специально разыскала его за домом и рассказала про старика Курятникова.

— Представляешь, Славка! Мы ему разве для этого пилили? Нашёл рыжих, да, Славка?

А Славка повёл себя странно. Он не возмутился и не стал вместе с Любой ругать Курятникова. Как будто не понимал, что именно этого она от него ждёт. Он смотрел на Любу внимательно и мирно. Она остановилась, как будто наскочила на стену. Она, когда искала Славку, надеялась, что он, услышав про Курятникова, рассвирепеет, расколотит Курятникову окно или пойдёт и выкинет все остальные дрова из курятниковского сарая. А Славка ничего. Смотрит мечтательно, как будто никакой Любы здесь нет, ничего она не говорит. Люба не понимает, как это можно.

— Как ты можешь, не понимаю! — выкрикнула она.

— Подожди, Люба. Ну чего кричать? Ну, жулик Курятников, ну и фиг с ним. Я тебе его раз говорил: фиг с ним. Вот возмущается! Ты мне другое скажи. Ты читала записку?

— Какую записку?

— Я в твой ящик опустил записку, ещё когда мы с тобой дрова пилили, в тот вечер. Я думал, ты пойдёшь домой и возьмёшь, и прочтёшь. От смущения Славка провертел в варежке дыру, розовый палец торчит наружу. — Там были важные слова, в записке.

— Не получала. Славка, как же так? Куда же она девалась?

— А что там было написано, Славка?

Но он молчит. Разве можно пересказать записку? Если бы он мог это сказать, он, наверное, не стал бы записку писать.

Любе грустно. Ей так давно хотелось, чтобы какой-нибудь мальчик написал ей настоящую важную записку. Давно-давно, ещё до войны, она один раз даже попросила: