Дети железной дороги - Несбит Эдит. Страница 22

Мама и дети помогли русскому упаковать его вещи, и все пошли на станцию его проводить.

Затем мама вернулась к старому джентльмену и сказала ему:

– Я не знаю, как благодарить вас за все, что вы для нас сделали. Но, видите ли… Мы живем очень уединенно. Я надеюсь, вы простите меня, если я не буду приглашать вас к нам в гости.

Детям эти мамины слова показались жестокими. Они нашли друга – и такого друга! Какое было бы счастье, если бы он чаще приходил к ним в гости.

Ребята не могли прочесть его мысли, но вот что сказал в ответ старый джентльмен:

– В таком случае, мне очень повезло, мадам, что хотя бы однажды я побывал у вас в гостях.

– Ах, – смутилась мама, – я, конечно, кажусь вам черствой и неблагодарной, но…

– Нет, вы по-прежнему кажетесь мне очаровательной и прелестной молодой женщиной, – с грустью произнес старый джентльмен и низко ей поклонился.

И когда они стали собираться, чтобы до заката еще посидеть на холме, Бобби вдруг увидела, какое у мамы лицо.

– Мама, ты выглядишь очень усталой, – сказала она. – Обопрись на меня.

– Это я должен предложить маме руку, – возразил Питер. – Пока папа не вернулся, я тут мужчина и глава семьи.

Мама улыбнулась и взяла за руки их обоих.

– Как же хорошо все это себе представить, – мечтательно сказала Филлис. – Вот он сейчас приедет к жене, которую так долго не видел. А ребеночка он и не узнает – так он подрос.

– Да, – улыбнулась мама.

– Боюсь, что папа меня тоже не узнает, – оживленно щебетала Филлис, – правда ведь я очень выросла и изменилась за то время, что мы тут?

– Да! Ой! Да… – старшие дети почувствовали, как мама крепко ухватилась за их руки.

– Бедная мамочка, ты устала! – вздохнула Бобби. – Филлис, вот что. Быстро беги к калитке, а я буду тебя догонять.

И она бросилась догонять сестру, хотя эти гонки были ей совсем не по душе. Знаете, почему Бобби устроила это бег наперегонки? Потому что ей показалось, что мама жалеет Филлис. А для нее самая большая радость заключалась в том, чтобы быть опорой для мамы. Даже самые любящие мамы на свете иногда не понимают своих детей.

Глава VIII

– Какую вы чудесную брошечку надели сегодня, мисс, – сказал носильщик Перкс. – Право слово, я было решил, что это живой лютик, и только сейчас понял, что это всего-навсего брошка!

– Да, – у Бобби зарделись щеки, так она обрадовалась его приходу, – мне тоже всегда казалось, что ее почти не отличишь от настоящего лютика, и мне до сих пор не верится, что теперь это моя брошка. А моя она потому, что мама подарила ее мне на день рождения.

– Вот как? Значит, у вас был день рождения? – в голосе носильщика слышалось такое удивление, как будто дни рождения бывают только у привилегированных особ.

– Да, был недавно, – кивнула Бобби. – А у вас когда день рождения, мистер Перкс?

Дети пили чай с мистером Перксом в комнате, предназначенной специально для носильщиков, в окружении ламп и дорожных альманахов. Ребята принесли из дому чашки и варенье. Мистер Перкс кипятил чай в банке из-под пива. Все были счастливы, и всем было уютно.

– Мой день рождения? – переспросил Перкс, наливая чай из пивной банки в кружку Питера. – Ах, вас еще не было на свете, когда я уже бросил праздновать мой день рождения.

– Но вы же ведь когда-то родились, – принялась глубокомысленно рассуждать Филлис, – может быть, двадцать лет назад, или тридцать, или шестьдесят, или семьдесят.

– Ну нет, малышка, я не такой старый! – улыбаясь, воскликнул Перкс. – Если уж тебе хочется знать, то мне будет тридцать два года – очень скоро, в этом месяце, пятнадцатого числа.

– А почему же вы не отмечаете?

– Так… У меня и без дней рождения забот хватает.

– Каких? Или это секрет? – допытывалась Филлис.

– Почему же секрет? У меня дети, жена.

Этот короткий диалог дал почву для долгих размышлений и бесед. В сущности, Перкс был для них самым близким и дорогим другом. Он не был таким мудрым, как хозяин станции, но с ним было проще. И, конечно, он не умел всего на свете, как старый джентльмен, но старый джентльмен появлялся редко, а носильщика можно было увидеть в любой день.

– Как жалко, кто никто не поздравляет его с днем рождения, – сказала Бобби. – Нельзя ли нам что-нибудь придумать?

– Вот что, – предложил Питер, – пойдемте на наш мост, постоим там и все обсудим. – И внезапно добавил: – Я тут получил в подарок удочку. От почтальона. У него заболела невеста, я принес для нее цветы, а он подарил мне удочку.

– За такие чудесные розы – какую-то удочку. Это же ничто! – презрительно фыркнула Бобби.

– И вовсе это не ничто, – стал возражать Питер, становясь в позу обиженного.

– Ты не права, Бобби, – вступилась за брата Филлис. – Послушай, как это было. Когда мы узнали, что невеста почтальона больна, мы пришли к нему с розами и ждали у калитки. Вы с мамой в это время жарили тосты. Он вышел и так нас благодарил, что никакие розы того не стоили. А потом вынес нам эту удочку. Это ведь не обмен, это от чистого сердца!

– Да, я не права. Питер, пожалуйста, прости меня! – проговорила Бобби.

– Ладно, – великодушно ответил Питер. – Прощаю, и забудь, а то ты теперь будешь сокрушаться всю жизнь, я тебя знаю.

На мосту, соединяющем берега канала, Питер намеревался опробовать удочку, но она оказалась слишком коротка.

– Что делать! – пожала плечами Бобби. – Давайте просто постоим и полюбуемся. Здесь так красиво.

Вечер был и в самом деле сказочно красив. Закатное солнце светилось во всем своем великолепии на фоне серых и малиновых холмов. Ни единое облачко не омрачало чудесного зрелища. Ветра не было, вода канала была гладкой и сверкающей, как паркет. Он походил на серую атласную ленту, протянутую среди зелени лугов, простиравшихся на этом и на том берегу.

– Красиво, конечно, – сказал Питер, – но мне хорошие вещи кажутся еще лучше тогда, когда я что-то делаю. Вон, видите, тропинка – где буксирный канат. Давайте попробуем удить оттуда.

Филлис и Бобби побоялись сперва идти на тропинку, вспомнив, как мальчишки-лодочники бросали в них угли.

– Там нет сейчас никаких лодочников! – успокоил их Питер. – А если и появятся, то у вас есть брат, который их проучит.

Сестры проявили великодушие и не стали напоминать ему, как он спасовал перед лодочниками в тот день, когда те кидались углями.

– Ну, тогда пошли, – в один голос сказали девочки и стали осторожно пробираться по крутому берегу к тропинке.

Дети аккуратно насаживали червяков и в течение получаса терпеливо забрасывали удочку. Но все безрезультатно. Хоть бы малая рыбешка клюнула, поселив надежду у них в сердцах!

Они вглядывались в медленное течение канала, который, как видно, не приютил в своих глубинах ни единого пескарика, и вдруг до них донесся весьма неприятный голос:

– Эй! А не пора ли вам убираться отсюда?

Дети увидели пасущуюся в десяти ярдах от них белую лошадь. Вскочив с места, они стали подниматься к мосту и заметили на воде баржу.

– Как только она проедет, мы опять спустимся, – сказала Бобби.

Но баржа остановилась под мостом.

– Смотрите, они сейчас встанут на якорь, – закричал Питер.

Он ошибся в том отношении, что лодки, курсировавшие вдоль канала, не были оснащены якорями – они были опутаны толстыми канатами, с помощью которых и пришвартовывались возле вбитых в землю столбов и опор моста.

– Что это вы там высматриваете? – раздался голос лодочника.

– Мы ничего не высматриваем, – ответила Бобби, – и не заслуживаем такого грубого обращения!

– Вот что, убирайтесь-ка вы отсюда сами! – закричал Питер, вспоминая рассказы о том, как ведут себя задиристые мальчуганы, и чувствуя себя наверху в полной безопасности.