Верный друг (сборник) - Карякин Петр Петрович. Страница 7

Оглянувшись, Володя увидел, как насторожился Буран. Он почуял добычу. В воздухе засвистели крылья, и утка шлёпнулась на воду рядом с чучелами. Что-то говоря по-своему, она раза два окунула голову в воду и стала плавать, как среди старых знакомых.

Боясь пошевелиться, Володя смотрел то на утку, то на отца.

— Стреляй же скорей! Стреляй! — нетерпеливо шептал он.

Но отец не торопился. Прошло две-три минуты, а мальчику казалось, что утка плавает перед ними не меньше часа, вот-вот снимется и улетит. А отец всё не стрелял. Володя отлежал ногу и стал постепенно вытягивать её, боясь зашуметь, но вдруг замер, услышав над головой характерный свист многих крыльев. Утка, отплыв от чучела, крякнула, поднялась над водой, но, как бы раздумав, снова села. И вся стая, услышав её призыв, описала полукруг и опустилась рядом. Тогда один за другим грянули выстрелы. У Володи зазвенело в ушах. Не успел он опомниться, как отец, выскочив из шалаша, вновь пальнул по поднявшейся уже стае. Буран помчался и с разбегу плюхнулся в воду. Через несколько минут он уже стоял у шалаша и, отряхиваясь, разбрызгивал по сторонам целый дождь холодных капель. Несколько капель попали Володе на шею, отчего по спине побежали мурашки. Четыре вытащенные из воды утки лежали на траве.

Вскоре прилетела вторая утиная стая. Отец только успевал стрелять. В ногах у Володи лежало теперь не меньше пятнадцати уток.

Отец передал ему ружьё. Не успел Володя как следует расположиться с ружьём, как послышался знакомый всплеск воды. «Прилетели», — сообразил он.

Действительно, на воде маячило больше десятка тёмных силуэтов. Которые из них настоящие? Чучел было восемь. Теперь плавало двенадцать. Но отличить чучела от настоящих уток неопытным глазом было трудно — все сероватые, у некоторых еле заметные светлые и тёмные полоски по бокам.

«Вот, наверно, эти», — решил Володя. И стал тщательно выцеливать, ловя на мушку двух крайних птиц. Затаив дыхание, он нажал на спуск. Трах! В плечо сильно толкнуло! Трах! — и опять толчок. С воды с криками взметнулись четыре тёмных силуэта. Буран, взвизгнув, кинулся вперёд. Мальчик, дрожа от нетерпения, смотрел на озеро. Там плавало семь уток. Восьмая колыхалась на зыби кверху брюшком. Буран, вытянув шею и отфыркиваясь, подплывал к ней. И вот уже добыча у него в зубах. Мальчик выскочил из шалаша. Собака принесла и положила перед ним на траву… безголовое чучело.

Володя, ничего не понимая, смотрел на «добычу». Потом поднял чучело, повертел его в руках. Собака стояла возле молодого охотника и, склонив голову на бок, заглядывала ему в глаза, сочувственно помахивая хвостом.

Бросив ненужное теперь чучело, Володя отвернулся и, сжав кулачки, чуть не заплакал от досады. Отец поднял с земли безголовую деревянную утку, осмотрел её и сказал:

— Молодец, сынок. Девять дробинок в боку и плюс оторванная голова. Это не так уж плохо.

— Чего же тут хорошего, — шмыгнул носом Володя, — ведь не настоящая же. Сам не знаю, как получилось.

— Ничего, — ответил отец, — тут и опытному глазу трудно разобраться, когда и утки и чучела все в куче. А стреляешь метко.

На востоке небо совсем порозовело. Вот-вот выглянет солнце. С дальних озёр доносились частые выстрелы.

— Идёт охота, — прислушиваясь, проговорил отец.

— Ты следи, — сказал он, — а я закурю.

Но не успел он свернуть папироску, как Володя выстрелил два раза в подлетевших уток. Одна закружилась на воде и утихла, вторая поднялась и, низко скользя над озером, упала в камыши. Буран долго искал её. Володя следил, как качаются верхушки камыша, раздвигаемого собакой.

— Неужели не найдёт? — проговорил он.

— Найдёт, — улыбнулся отец, разглаживая прокуренные усы. — Не такая собака Буран, чтобы не достать утку. Он чистокровный сеттер. Если даже утка на дне будет и то достанет.

Он не ошибся. Вскоре Володина добыча — два острохвоста лежали на берегу. Когда солнце выглянуло из-за ивняка, у охотников вышли почти все патроны.

— Давай собираться, — сказал отец, посмотрев на часы. — К восьми нужно успеть на работу.

К их приходу дома уже был готов завтрак. Володя, обжигаясь горячим чаем, захлёбываясь, рассказывал матери и сестрёнке про охоту и про то, как он подстрелил деревянную утку. Сестрёнка долго смеялась. А Володя сказал ей:

— Не смейся. Ты бы и в чучело не попала.

— Ну да, не попала бы! — возражала Надя, заливаясь смехом. — Я и не стала бы в него попадать.

— Ничего, — улыбнулся отец, — на охоте как на охоте. Всякое бывает.

На медведя

На ступеньках крыльца сидит крутоплечий дед. Серебристая, как степной ковыль, борода закрывает ему половину груди. Щуря под мохнатыми бровями выцветшие от времени глаза, посасывая коротенькую трубочку, он греется на солнышке.

А солнце то спрячется на минуту за край облака, то снова выглянет, разбрасывая зайчики на свежевыкрашенные ступеньки крыльца и на лысину деда.

Но вот облако уплыло, и яркие лучи солнца залили всё ровным тёплым светом. Благодать. Сняв с ног новые калоши, дед ставит пятки на горячий песок, ещё сильнее щурит глаза и улыбается.

Неподалёку от него играют дети. Возле двери амбара они поставили большой лист фанеры. На фанере нарисован углём зверь с когтистыми лапами и зубастой пастью. Зверь стоит на задних лапах. Это медведь. Ребятишек четверо. Они играют в охотников, по очереди подкрадываются к «медведю» и стреляют из лука. Командует ими, высокий загорелый парнишка в голубой майке — Федя Шмелёв — внук деда.

Он был с отцом на настоящей охоте и считает себя заправским таёжником. Его серые, широко открытые глаза под рыжими густыми бровями следят за движениями товарищей. И если он замечает ошибку, то тут же поправляет неумелого «охотника».

— Давай, Минька! Твоя очередь, — говорит он пухлому карапузу в кепке с длиннущим козырьком, из-под которого выглядывает только его облупившийся от загара нос.

Минька радостно улыбается, поправляет наехавшую на глаза кепку, поддёргивает за лямку штанишки и берёт лук. Согнувшись, то и дело поправляя кепку, он крадётся между деревьями. «Деревья» — это расставленные перед амбаром поленья: толстое сучковатое берёзовое полено — это берёза, сосновое — сосна.

Минька подполз совсем близко к амбару. Привстав на одно колено за «деревом», он накладывает на лук длинную стрелку из ивового прутика с блестящим наконечником. Он тщательно выцеливает «медведя», закрывая то левый, то правый глаз и прикусив кончик языка. Ребята лежат на траве и наблюдают за ним. Федя видит, что Минька замешкался, хмурится и кричит ему:

— Стреляй! Уснул, что ли? Медведь ждать не будет.

Минька сильней натягивает тугую тетиву и разжимает пальцы правой руки. Стрела, «вжикнув», унеслась к цели, но не долетела и уткнулась в землю.

— Э-э! Плохо, — говорит Федя.

Подбежав, он берёт у смущённого Миньки лук.

— Подходить к зверю надо вот так! — Федя, неслышно ступая, крадётся между «деревьями». Быстро вскинув лук, стреляет. Стрела впивается в чёрный кружок на груди «медведя».

— Хорошо! — кричат все ребята. — Прямо в сердце! — И осматривают попадание.

Минька зашёл с другой стороны фанеры, потрогал пальцем кончик высунувшейся стрелы, огорчённо шмыгнул носом, поддёрнул штаны. Сегодня он ни разу не попал в цель. От возбуждения и обиды его круглые щёки разгорелись, словно он долго сидел около огня.

Вслед за Федей стреляют Гриша и Лёнька. У одного стрела воткнулась в брюхо «медведя», у другого — в грудь.

— Неплохо — одобряет их главный охотник.

Минька, повернув кепку козырьком на затылок, чтобы не закрывала глаза, стреляет ещё три раза. Два раза — мимо, один раз попал в лапу.

— Ничего! Хоть в лапу, а всё-таки попал, — говорит вихрастый Лёнька, подбадривая малыша.

Минька доволен, сияет. Как же! Вчера даже в фанеру ни разу не попал, а сегодня вон — прямо в лапу!

Охота окончена. Ребята собирают стрелы, переносят дрова к поленнице.