Кладбищенский фантом. Кошмары Серебряных прудов - Устинова Анна Вячеславовна. Страница 26

— Мама, не надо драматизировать, — ответила дочь. — И вообще сейчас и не так уж поздно. — Она взглянула на часы. — Подумаешь, всего восемь.

— Совсем не подумаешь, — выпустила на нас густую струю табачного дыма Юлия Павловна. — Ты всегда к моему возвращению с работы бываешь дома или, по крайней мере, оставляешь записку, куда и насколько ушла и во сколько придешь.

— Ну, мама, — возразила Жанна. — Я думала, что мы вернемся еще до твоего возвращения.

— Ладно, пошли, — втолкнула ее в квартиру Юлия Павловна.

Пирс вбежал следом. Дверь захлопнулась. До нас снова донесся голос Жанниной мамы:

— Нет, все–таки я когда–нибудь из–за тебя умру. И ты, вернувшись домой, найдешь на пороге мой хладный труп!

Видно, на Юлию Павловну так действовала французская классическая литература. Мои предки в подобных случаях никогда столь красиво не выражаются. Хотя сейчас, наверное, тоже что–нибудь скажут по поводу нашего долгого отсутствия.

— Кот, готовься к скандалу, — предупредил я.

— Всегда готов, — сделалось героическое лицо у него.

А я подумал, что мать сейчас начнет говорить, что, мол, опять эта Жанна. И лицо у нее при этом будет такое…

Я отпер дверь собственными ключами. В квартире оказалось темно и тихо. Свет был только в большой комнате. Оттуда доносился негромкий звук телевизора. Мы с Котом ожидали, что кто–то выйдет нам навстречу, но никто не вышел. Стараясь не поднимать шума, мы разделись. Готовя оправдательную речь, я подошел к большой комнате и заглянул. Предки сидели перед телевизором.

Кашлянув, я сообщил:

— Мам, мы пришли.

— Прекрасно, — даже не удостоила меня взгляда она, а предок вообще не отреагировал. — Ужин на плите, — продолжала мать. — Если надо, разогрейте.

Я обернулся. Макси–Кот стоял рядом. У него глаза на лоб вылезли.

Когда мы дошли до кухни, он с изумлением осведомился:

— У твоих предков чего, новые методы воспитания? Я просто твою родительницу не узнаю. Она ведь на старой квартире, когда мы с тобой иногда пропадали, такое закатывала.

— Закатывала, — подтвердил я. — А сейчас они с отцом стали какие–то другие. Все вечера проводят у телевизора.

— Твои? Все вечера у телевизора? — еще сильней изумился мой старый друг.

— Именно так, как сейчас, — пояснил я. — Сидят и вообще ни на что, кроме телека, не реагируют.

— Прошлый раз твоя мать вроде была обычная, — отметил Макси–Кот.

— Потому что ты видел ее днем, — отвечал я. — А как перед телевизором сядет, мигом ото всего отключается.

— Отключка полная, — кивнул Макси–Кот. — Надо же, даже не спросила, где мы столько времени были.

— Главное, они все время смотрят наш районный кабельный канал, — поделился я. — Чего они в нем нашли? По–моему, там жуткую чушь показывают. Особенно по вечерам.

— Тот самый канал, где вы умудрились с предками разные передачи увидеть? — спросил Макси–Кот.

— Именно, — подтвердил я и продолжал делиться наболевшим: — Мать–то еще ладно. Она, в принципе, и раньше какие–то сериалы смотрела. Но меня отец удивляет. Перед переездом все уши прожужжал: до холодов обязательно лоджию застеклю. А теперь сидит, как истукан, и даже не вспоминает про свою лоджию. И вещи лежат неразобранные.

— Ну, ни фига себе, — покачал головой Макси–Кот.

Помешав картошку, которая разогревалась на сковороде, он медленно произнес:

— Слушай, Фома, а тебе не кажется, что у вас тут слишком много творится странностей. Кладбище, которое время крадет. Твои предки, уткнутые в телевизор. Старуха в черном.

— И еще — глазок, — добавил я.

— Какой глазок? — застыл с ложкой в руке Макс.

— У телевизора на панели, — принялся растолковывать я. — Понимаешь, он у меня вроде бы сам включается и выключается.

Макси–Кот вытаращился на меня. Я продолжал:

— Я сперва думал, что показалось. Ну, знаешь, сам машинально врубил и не заметил. Но когда несколько раз…

Внимательно меня выслушав, Макси–Кот медленно произнес:

— Знаешь, Фома, лучше всего вам было бы отсюда съехать.

— Съехать? — переспросил я. — С какой стати? Предкам тут нравится. Да они вообще ничего необычного не замечают. А если я расскажу, не поверят. Хватит с меня той передачи. И так по врачам затаскали.

— Да уж, Фома, — согласился мой друг. — Лучше тебе больше по этому поводу не выступать.

— Ну, предположим, они бы даже мне поверили, — снова заговорил я. — Сам ведь знаешь, как они ждали эту квартиру. Ни за что они теперь не съедут.

На супе запрыгала крышка. Схватив прихватку, я снял кастрюлю с конфорки.

— Кстати, картошка тоже готова, — сообщил Макси–Кот.

Мы уселись за стол.

— Ладно, — уже сидя, сказал Макс. — Завтра проведем на кладбище эксперимент номер два. Может, удастся выяснить, что тут у вас творится.

До позднего вечера мы с Котом просидели у меня в комнате, строя различные версии. Однако ясней нам ничего не стало. Одна надежда на завтрашний эксперимент. Может, хоть после него появится какая–нибудь зацепка.

Родители до самой ночи смотрели телек. Мать даже ужин таскала в большую комнату. Когда они легли, сказать не могу. Мы с Максом так и заснули под звуки какой–то передачи.

Несколько раз за вечер то он, то я посматривали на панель моего телевизора. Но глазок так и не зажегся. Поэтому друг мой с надеждой проговорил:

— Может, Фома, тебе хоть это вчера показалось.

— Хорошо, если так, — откликнулся я. — Но, по–моему, и без этого странностей предостаточно.

— Куда уж больше, — согласился Макси–Кот. — Честно тебе сказать, у меня самого уже крыша едет.

Я промолчал. Лишь про себя отметил, что если это в ближайшее время не кончится, крыша поедет абсолютно у всех.

Утром нас разбудил телефон. Звонила Жанна:

— Эй вы, сони. Дрыхнете?

— Сейчас встаем, — торопливо произнес я. — Жди. Как будем готовы, забежим за тобой.

— Идет. А я, пока вы там возитесь, Пирса выгуляю. А то мне больше туда его брать не хочется.

Не успела она это произнести, как Макси–Кот, уставившись на меня сонным глазом (второй в это время у него был еще закрыт), с важным видом изрек:

— Скажи ей: сегодня пса с собой не берем. Жанна, услышав, ответила:

— Поблагодари его, Федор, за мудрый совет. В трубке раздались частые гудки. А я, конечно же, передал Максу слова Жанны.

— Очень, я вижу, вы все тут предусмотрительные, — проворчал он и, подвигав кончиком длинного острого носа, вскочил с раскладушки.

Выйдя из комнаты, мы обнаружили, что предки мои еще спят. Это было нам даже на руку. В темпе умывшись и проглотив по бутерброду, мы оставили записку, что до обеда осматриваем окрестности, и почти бесшумно испарились из квартиры.

На сей раз мы основательно подготовились к эксперименту. В рюкзаке у меня за плечами лежали будильник, фотоаппарат с новой пленкой на двадцать четыре кадра и фонарик. Против последнего я сперва сильно возражал. Однако Макси–Кот заявил, что на этом кладбище черт знает что происходит со временем и он совершенно не удивится, если вдруг среди дня там внезапно настанет ночь. В конце концов фонарик присоединился к будильнику и фотоаппарату. Порывшись в бездонном своем рюкзаке, Макс вытащил еще складной ножик и, запихнув его в карман джинсов, пробормотал: «Кто знает, может, тоже сгодится». Я не замедлил отреагировать: «Ты еще копченую колбасу с собой возьми».

Кот даже и не подумал засмеяться, а наоборот, на полном серьезе произнес:

— Между прочим, не так глупо, как тебе, Фома, кажется.

С этими словами он отрыл среди обширных своих запасов шоколадку и тоже запихнул ее в мой рюкзачок, назидательно добавив:

— Лучше предусмотреть, чем недосмотреть.

Я деликатно осведомился, помнит ли Макс, что перед ним все–таки не вьючный осел или какой–нибудь там «корабль пустыни», но он лишь рукой махнул. Мол, от одной лишней шоколадки еще ни один человек не надрывался.

Звонить в дверь Жанне нам не пришлось. Видимо, услыхав, как мы бесшумно выходим, она мигом выскочила на лестничную площадку и сразу вызвала лифт.