Кладбищенский фантом. Кошмары Серебряных прудов - Устинова Анна Вячеславовна. Страница 23

— И на творческом конкурсе в университет такое засчитывается, — шепнула мне Жанна.

— Если бы еще поменьше желающих, — окинул я взглядом зал.

— Помяни мое слово, Федор, через месяц, по крайней мере, половина отсеется. К Новому году в студию будут ходить одни энтузиасты.

— Хорошо бы, — не хотелось мне бороться с таким количеством конкурентов.

— Кстати, особо отличившимся наш кабельный канал с удовольствием даст рекомендации на факультет журналистики, — словно отвечая на вопрос Жанны, объявил Геннадий Прохорович.

— А как насчет гонораров? — выкрикнул кто–то с места.

— Будет и это, — продемонстрировав крупные белые зубы, улыбнулся глава кабельного канала. — Но, так сказать, в крайне умеренных пределах.

— Главное, ребята, у вас появился блестящий шанс освоить сложную, но захватывающую профессию, — моментально вмешался физик и бурно сам себе зааплодировал.

Зал подхватил рукоплескания.

После главы канала выступили представители разных телевизионных профессий: оператор, режиссер, репортер и, наконец, женщина–гример. Причем каждый из них уверял, что именно его профессия самая интересная.

На этом первое заседание студии «Телепрофессии» объявили закрытым. А тем, кто решил заниматься всерьез, было велено подойти к сцене и записаться в секцию, которая показалась наиболее привлекательной. Мы с Жанной остались верны первоначальному выбору.

Когда мы уже вышли на улицу, она спросила:

— Ну что, посидим до прихода твоих у меня?

— Давай, — кивнул я.

— Тогда предлагаю не терять времени и общими усилиями сделать на завтра домашку. А то задали по алгебре кучу примеров.

План был хороший. Я согласился. Правда, не успели мы прийти и засесть за уроки, как позвонил отец:

— Федор, ты как там? Еще не совсем надоел Тарасевичам?

— Мы только вернулись с телекружка, — пояснил я. — Сейчас уроки собираемся делать.

— Вот молодцы! — очень обрадовался мой предок. — Тогда мы с матерью задержимся. Надо кое–что для квартиры купить.

— Валяйте, — ничего не имел против я. — Можете не торопиться.

— Тогда приедем, когда получится, — сильней прежнего обрадовался отец.

Мы с Жанной, поделив поровну примеры, засели за алгебру. Я давно уже знаю, что бригадный метод очень продуктивен для подготовки домашних заданий. В нашей прежней школе мы с Макси–Котом часто так делали.

Около семи Жанна спохватилась:

— Чуть про фотографа не забыли! Пошли, Федор. А то вдруг Никита Павлович уйдет раньше.

— А если предки вернутся, пока нас не будет? — спросил я.

— Оставь на двери записку, и все дела.

Так мы и поступили. Затем, прицепив на поводок Пирса, спустились вниз, вышли из подъезда и обогнули дом.

Уже успело стемнеть. Лишь собачья площадка была освещена двумя тусклыми фонарями.

— Ну? Есть? — осведомился я.

— Есть, — выдохнула Жанна. — Вон, смотри. Это Кузька. Видишь, такая лохматая.

Я поглядел. Навстречу нам мчалось и впрямь нечто крайне своеобразное, лохматое, как колли, но чуть меньше ростом, гораздо шире в кости и к тому же с типично боксерской мордой.

Пирс изо всех сил натянул поводок. Рискуя погибнуть от удушья, он с хрипом рвался вперед.

— Пожалуй, я отпущу его, — приняла решение Жанна и отстегнула карабин поводка от ошейника.

Кузька и Пирс поприветствовали друг друга радостным визгом и лаем.

— А хозяин–то здесь? — прошептал я.

— Здесь, — кивнула девочка. — Вот он.

И она быстрым шагом направилась к пожилому мужчине, стоящему под фонарем. Тот помахал ей рукой.

— Никита Павлович, а я вас вчера ждала!

— Извини, не смог. Очень поздно домой вернулся, — с виноватой улыбкой проговорил фотограф.

— Вы что–нибудь выяснили? — не сводила с

него глаз Жанна.

— Все оказалось так, как я думал, — будничным тоном изрек фотограф. — Обычные дела. Часть тиража бракованная. Краска затекла.

— Краска? — одновременно выпалили мы с Жанной.

— Ну да, — вытащил из кармана плаща газету Никита Павлович. — Видите? — ткнул он пальцем в фотографию. — Фактически клякса. Но форма забавная получилась. И впрямь на старушку немного похоже.

Мы посмотрели: действительно клякса. Но ведь раньше на этом месте была отчетливо видна старуха с тростью.

Глава VIII

ПОМНИ, ЧТО ТЫ — ПРАХ

На следующий день мы, сидя у меня в комнате, разглядывали ту же самую газету, но уже втроем. Третьим, естественно, был мой друг Макси–Кот, который сразу после уроков примчался ко мне с огромным рюкзаком за плечами. Мы просто обалдели, когда он вошел.

— Максик! — воскликнула Жанна. — Ты что, на Северный полюс собрался?

— Почти, — со стуком опустив на пол тяжеленный рюкзак, сказал Макси–Кот. — Только я ни при чем: это все мать.

— А что у тебя там так гремит? — поинтересовался я.

— Консервы, — ухмыльнулся Макс.

— Ка–акие еще консервы? — вылупился я на него. — Мы ж не в поход идем.

— Это ты матери моей объясни, — откликнулся он. — Я тоже ей говорил; что совсем не надо столько продуктов. А она знай свое твердит: видите ли, мне должно быть неудобно вас целых три дня объедать. Ладно, — поднял он с пола рюкзак. — Пошли я всю эту ерунду по–быстрому вытряхну. А то, глядишь, еще забудем, и что–нибудь протухнет.

Добравшись со своей тяжкой ношей до кухни, Макси–Кот выложил на стол две палки сырокопченой колбасы.

— Это разная, — по ходу разгрузки пояснял он. — Одна «Брауншвейгская», другая — «Праздничная».

Затем на столе оказались две банки шпрот, две банки вареной сгущенки и одна большая коробка шоколадных конфет, про которую Макси–Кот сказал:

— Это твоей маме от моих предков.

Я думал, что продуктовый набор исчерпан, однако мой друг жестом фокусника извлек из бездонного своего рюкзака огромную гроздь желтых бананов, два грейпфрута и один лимон.

— Все, — развел руками Макс.

— Неужели? — фыркнула Жанна. Затем задумчиво посмотрела на сгущенку. — Между прочим, с ней можно чай попить.

— И попьем, — согласился я. — Только пусть сперва Макси–Кот до конца разберется. Что там еще? — ткнул я носком тапочка в по–прежнему достаточно набитый рюкзак.

— Спальный мешок и личные вещи, — уклончиво отозвался Макс.

— Тогда просто отволоки рюкзак в мою комнату, — распорядился я. — И вообще, зачем тебе понадобилось переть с собой спальный мешок? Ты чего, на балконе спать собираешься?

— Не собираюсь, — ответил Макс, — но мать настояла. Говорит: «Возьми на всякий случай».

— Конкретно она на всякий случай тебя снарядила, — вмешалась Жанна.

— Какая разница, — отмахнулся Макси–Кот. — Главное, на три дня отпустили.

Тут он был совершенно прав. Мы с Жанной ужасно обрадовались его приезду и тут же поволокли его смотреть снимок в газете.

Макси–Кот, как и мы вчера, не поверил собственным глазам.

— Нет, но я точно помню: была тут старуха в черном. Я ведь тогда еще первый заметил, что она как–то не так стоит.

Нам ничего не оставалось, как согласиться. Реакция Макси–Кота даже как–то успокаивала. А то мы, честно сказать, вчера вечером снова готовы были подумать, будто с нами что–то не так.

— Слушай, Кот, — посмотрел я на друга. — Но если мы все видели тут старуху, каким же образом она теперь превратилась в пятно черной краски?

Макси–Кот ничего не ответил, лишь продолжал разглядывать фотографию. Наконец он уверенно произнес:

— Нет.

— Что, нет? — посмотрела на него Жанна.

— Ну, я сперва подумал, что фотограф нарочно залил старуху поверху краской. Но теперь вижу: тут действительно типографский брак.

— Значит, он взял у Жанны одну газету, а вчера вернул нам другую, — возникла версия у меня.

— А тебе, Фома, не кажется, что это полнейший бред, — откликнулся Макс. — Сколько же у них, по–твоему, должно быть вариантов одного и того же номера? Один, как у вас, с двумя мужиками, другой — со старухой, как принесла Жанна, и, наконец, вот этот. — Он потыкал пальцем в лежащую на коленях газету. — Без мужиков, без старухи, зато с пятном типографской краски.