Каспар, принц котов - Морпурго Майкл. Страница 7

— Ну и что? — сказала она, пожимая плечами. — Подумаешь, великое дело!

Дома в Нью-Йорке гувернантка постоянно отсылала Лизибет в ее комнату — чтобы заставить заново переписать сочинение или потому что она наделала много орфографических ошибок. Мать тоже часто отправляла ее в ее комнату — то за беготню по дому, где полагается ходить шагом, то за шум, когда отец работает у себя кабинете.

— Ну и что? — Она, смеясь, пожала плечами. — Подумаешь, великое дело!

На отдых семья отправлялась на север, в штат Мэн, на своей трехмачтовой яхте, которая называлась «Эйб Линкольн», и там они жили в большом доме на острове, где, кроме их дома, не было других домов и вообще не было никого, кроме них, их гостей и слуг. Однажды она решила стать пиратом, повязала голову пестрым пиратским шарфом, взяла лопату и отправилась искать зарытое сокровище. Когда за ней пришли и стали звать, она спряталась в пещере и вышла оттуда лишь тогда, когда сама пожелала. Она знала, что дома на нее рассердятся, но не могла стерпеть, что ее зовут и окликают, «точно собачонку какую-то». Когда вечером она неторопливо вошла в дом, ее тотчас отправили спать без ужина.

— Да я все равно не хотела ужинать, — сказала она мне. — Подумаешь, великое дело! Правда же?

Мало-помалу из этих историй и десятков других у меня сложилось некоторое представление о жизни Лизибет и ее семьи. Я теперь смотрел на них совершенно другими глазами, когда они проходили мимо меня на завтрак, когда я открывал для них дверь или желал им доброго утра. Увидев меня в холле, Лизибет всякий раз широко улыбалась, а мистер Фредди подмигивал мне от входных дверей и иногда тихонько произносил «мяу», проходя мимо. Таких минут было довольно много, и я весь день ходил в приподнятом настроении. Жизнь вдруг сделалась приятной и веселой. Каспар снова был здоров, у нас обоих появился новый друг, и секрет наш был в безопасности. Все было прекрасно. Или так мне казалось.

Бегает без присмотра

А дальше события начали происходить непредсказуемо и очень стремительно. В нашем отеле выдался тихий конец недели, гостей было меньше обычного. Ни больших торжественных обедов, ни роскошных балов, ни изысканных приемов. Мы все, кто работал в отеле, предпочитали такие дни, даже если они иной раз тянулись довольно медленно. Всем было полегче и поспокойнее. Я особенно любил конец недели, потому что мы с Каспаром в эти дни больше времени проводили с Лизибет. Ей было до смерти скучно у себя внизу, и она часто тайком забегала проведать Каспара, иногда три или четыре раза в день, всякий раз оставляя мне записку. По воскресеньям я заканчивал работу раньше, поэтому обычно, когда возвращался, она уже ждала меня в комнате вместе с Каспаром. Иногда она тайком приносила несколько бисквитов или пирожное, спрятав их в салфетку. Она все время говорила, что я слишком тощий и меня надо подкормить, а так как я после работы был основательно голоден, то с ней не спорил.

Раз мы сидели в моей комнате воскресным вечером, поедая замечательно вкусный фруктовый кекс, как вдруг за дверью, в коридоре, послышался голос. Скелетина! Это была Скелетина! Она обращалась к Мэри О’Коннелл и явно пребывала в скверном настроении.

— Этот болван Джонни Трот — где он?

— Я не видала его, миссис Блейз, — отвечала Мэри. — Право не видала.

Шаги все приближались и приближались, связка ключей гремела громче с каждым шагом.

Скелетина уже разошлась вовсю:

— Ты знаешь, что он вытворил? Ну так я тебе скажу. Он всего лишь почистил черной щеткой коричневые ботинки лорда Маколея. Они теперь чернущие. А кто получает за это выговор? Я. Ну ладно же. Я с него шкуру спущу. Где он?

— Не знаю, миссис Блейз, ей-богу, не знаю. — Мэри, как могла, старалась ради меня.

Шаги зазвучали прямо перед моей дверью, а у меня тут в комнате Лизибет, и у нее на коленях умывается Каспар. Стоит только Скелетине открыть дверь — и я, как пить дать, вылетаю с работы. Сердце у меня колотилось так, что стук его отдавался в ушах. Я молился, чтобы как-нибудь, как угодно, Мэри удалось помешать ей открыть дверь.

И в эту самую минуту Каспар перестал намывать лапу, соскочил с колен Лизибет и издал протяжный угрожающий вопль. Это не было его обычное нежное «мяу»— это был яростный боевой клич, пронзительный и громкий, ужасающе громкий. Мгновение-другое за дверью стояла тишина. А затем…

— Кот! Чтоб мне света белого не видеть, кот! — заверещала Скелетина. — Джонни Трот держит в комнате кота! Да как он посмел? Как он посмел? Это запрещено правилами! Моими правилами!

В ужасе я глядел на Лизибет. Ни минуты не колеблясь, она подхватила кота и без всяких церемоний шмякнула его мне в руки.

— В шкаф, — прошептала она. — Лезь в шкаф. Быстро!

Оказавшись в шкафу, я скорчился там и принялся лихорадочно гладить Каспара, чтобы успокоить и не дать ему вновь заголосить. Потом я услышал то, во что просто не мог поверить: Каспар вопил по ту сторону дверцы шкафа, вопил у меня в комнате. Этого быть не могло, потому что он был со мной, в шкафу, у меня на руках, и он — совершенно определенно — молчал. Но при всем том он вопил— я слышал его собственными ушами! В панике и замешательстве я лишь через несколько мгновений сообразил, что происходит: Лизибет была там, у меня в комнате, и с совершенной точностью подражала воплям Каспара.

После Мэри рассказала мне — и рассказала всем нашим, — что именно произошло. Лизибет распахнула дверь перед Скелетиной, вопя и завывая ей в лицо точь-в-точь голосом Каспара. Скелетина с раскрытым ртом стояла на пороге, не веря своим глазам. Несколько мгновений она не в силах была вымолвить ни слова, только открывала и закрывала рот, как рыба в аквариуме, рассказывала Мэри. Потом Скелетина немного пришла в себя.

— Что, позвольте узнать, барышня… — выговорила она наконец. — Что, позвольте узнать, вы делаете здесь, в помещениях для прислуги? Вам не подобает здесь находиться.

В ответ Лизибет взвыла по-кошачьи.

— Я — кошка, — говорила она спокойным голосом в перерывах между воплями. — Я ловила мышь, а она спряталась сюда. Вот я и побежала за ней и поймала ее. Я, знаете ли, очень хорошо ловлю мышей. Я ее разом проглотила. В один прием. И скажу я вам, очень она была вкусная. Самая вкусная мышь на свете. Пока-а-а!

Тут она еще раз взвыла в лицо ошеломленной Скелетине и, подвывая на ходу, понеслась по коридору — мимо Скелетины, мимо Мэри, мимо всех остальных, которые к этому времени высыпали в коридор посмотреть, что за суматоха там приключилась.

Скелетина, похоже, сунулась головой в мою комнату, быстро оглядела ее, яростно хлопнула дверью и ринулась прочь по коридору, кипя от злости.

— Дети, мерзкие дети! — бушевала она. — По мне, так их вовсе не следует пускать в «Савой». От них только беспорядок, полный беспорядок! Если я чего не выношу — так это избалованного ребенка. А хуже всего — избалованный ребенок-американец, это же сущее дьявольское отродье. Носится без присмотра по моему отелю. Да как она смеет? — Она остановилась и, обернувшись, погрозила пальцем всем, кто был в коридоре. — А этому Джонни Троту, когда его увидите, скажите — пусть извинится перед лордом Маколеем и заново вычистит его ботинки. Да так, чтобы на этот раз они были орехового цвета и чтобы ни следа черноты не осталось, и пусть принесет и покажет их мне, перед тем как вернуть его светлости. И чтобы мигом, мигом. Так ему и скажите.

Как же мы все в коридоре хохотали, когда она ушла! Мы просто пополам сгибались, уже сил не было хохотать. Лизибет, которая и так была у нас всеобщей любимицей, теперь стала героиней, которой нет равных. Ее сообразительность, находчивость и бесстрашие спасли, казалось бы, безвыходное положение, возможно, спасли меня от увольнения и уж точно спасли Каспара.