Зеркальное время - Хольбайн Вольфганг. Страница 75

Дверь стояла открытой, изнутри пробивался мягкий желтый свет.

А перед хижиной стояли два тролля.

Юлиан чуть не закричал от отчаяния и ужаса. Он сразу же узнал обоих троллей —это были Майк и то мерзкое создание, в которое когда-то у него на глазах превратилась его маленькая подруга. Разумеется, Кожа­ный принял единственно верное решение: вместо того чтобы ввязываться в бой, он явился сюда, чтобы дождаться Юлиана на месте.

Юлиан угрожающе занес осколок над головой и шагнул к ним. Кожаный зашипел, махнул лапой в его сторону — и попятился назад. Его место занял второй тролль, встав между Юлианом и дверью.

На мгновение Юлиан увидел перед собой не отвра­тительное красноглазое создание, а ту белокурую девочку, которая завороженно слушала его рассказы.

Но Кожаный быстро отогнал от него это видение, молниеносно выбросив в его сторону лапу. Юлиан был на волосок от его когтей и отделался лишь новым ожогом.

Одновременно второй тролль вцепился в него с другой стороны, и Юлиан вскрикнул, когда раскаленная лапа сомкнулась на его запястье. Запахло паленой кожей, и ему пришлось призвать все свое самообладание, чтобы не разжать пальцы и не выронить осколок. Он дал троллю отчаянного пинка, но тот не ослабил хватку. Напротив, он замахнулся на Юлиана и второй своей огненной лапой. Когти его нацелились мальчику в лицо, а оскаленные челюсти оказались так близко от горла Юлиана, что он ощутил его раскаленное, воняющее серой дыхание.

Но внезапно позади тролля возникла рослая фигура, схватила тролля и одним рывком отдернула его назад.

Это был глотатель огня. Не обращая внимания на ожоги, он поднял его вверх и изрыгнул ему в морду струю огня.

Тролль взвыл и начал брыкаться. Артист пошатнулся и со стоном упал на колени, но не выпустил тролля. Наконец он совсем упал, придавив тролля своим телом. Движения его замерли, как и его стон, но руки так и остались сомкнутыми, словно стальные клешни.

Юлиан содрогнулся от ужаса. И затем медленно шаг­нул к Кожаному. Предводитель троллей все еще пре­граждал ему путь к двери, угрожающе выставив когти. Но в глазах его наряду с ненавистью и неутолимой яростью появилось нечто новое. Он бросил взгляд в сторону второго тролля и умирающего глотателя огня, затем посмотрел на Юлиана и, наконец, на осколок зеркала в его руках.

Юлиан медленно надвигался на него. Пальцы его так крепко стиснули осколок, что острые края впились в кожу. Кровь закапала на землю.

Тролль поднял голову, посмотрел вдаль и увидел пламя пожара над крышами ярмарки у колеса обозрения. Его грозный рык перешел в жалобный стон.

Затем он опустил руки и отступил в сторону. Юлиан медленно прошел мимо него и шагнул в хижину.

Его отец стоял перед зеркалом и неотрывно глядел в него. Помещение было наполнено мягким желтым све­том, который исходил не от какого-то источника, а просто пребывал всюду, подобно теплому солнечному свету. Юлиан закрыл за собой дверь, и шум битвы и гудение разгорающегося пожара остались снаружи.

— Я принес его. Мартин...

— Я знаю, — перебил его отец.

— Я ничего не мог поделать, — прошептал Юлиан. — Он пожертвовал собой. Без него у меня не получилось бы.

Юлиан увидел, что он уже вставил в зеркало второй осколок. Стекло было испещрено тонкой паутиной трещин и разломов, и Юлиану показалось, что в глубине стекла пробегают огоньки —совсем как тогда в варьете, когда все началось. Только на сей раз это был теплый, очень мягкий свет, а вовсе не пожирающее пламя.

Он протянул осколок отцу. На зеркальной поверхности остался след тонкого красного ручейка.

— Он в крови, — сказал отец.

— Это ничего. — Юлиан не сразу понял истинный смысл слов отца. — Что было, то было, — сказал он и почувствовал себя беспомощным, неспособным по-насто­ящему утешить отца. — Прошлое нельзя повернуть назад.

— Может быть, все-таки можно, Юлиан.

Медленно, почти благоговейно он повернулся, шагнул к зеркалу и приставил к мерцающей поверхности по­следнюю ее часть. Юлиан замер.

Ничего не произошло. Он сам не знал, чего ждал, но был уверен, что что-то должно случиться, хоть что-нибудь: задрожит земля, разверзнется небо, или все вокруг погаснет, или все станет как раньше. Но ничего подобного не случилось. Единственное, что бросилось Юлиану в глаза, — зеркало вдруг словно срослось и снова стало целым. Все трещинки и разломы исчезли, как будто их и не было. Перед ними висело совершенно неповреж­денное, скромное прямоугольное зеркало.

И отец стоял тут же, целый и невредимый.

У Юлиана свалилась гора с плеч. До сих пор он сам себе не признавался в этом, но был убежден, что отец его умрет в тот же миг, как только зеркало будет составлено заново и прекратятся злые чары.

— Все... кончилось? — тихо спросил Юлиан.

Отец молчал, и Юлиан через некоторое время по­вернулся и приоткрыл дверь.

Снаружи царила мертвая тишина. Шум отдаленной битвы смолк, как и треск пламени. Юлиан распахнул дверь пошире и вышел наружу.

Пламя погасло. Колесо обозрения больше не вращалось и не разбрасывало искры. В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Казалось, само время замерло и задержало дыхание.

Потом Юлиан повернулся и увидел рядом с собой черную фигуру с огненными глазами. Ему следовало бы испугаться, но единственное, что он почувствовал, глядя на Кожаного, было тихое изумление. Тролль тоже смотрел на него, не отрывая взгляда.

— Да, Юлиан, все кончилось. — Его отец вышел из хижины. — Это последняя ночь. Проклятие снялось.

Юлиан посмотрел на него и на сей раз не смог сдержать слез.

— Тогда ты...

— Ничто не может длиться вечно, — сказал отец. В голосе его не было ни нотки страха или горечи. — Идем, надо идти. Есть еще одно дело, которое непременно нужно сделать.

Они пошли, тролль тоже отправился вслед на ними. Юлиан только теперь заметил, что отец держал в руке тряпичного тролля, в котором был когда-то спрятан ос­колок зеркала.

Они шли в сторону колеса обозрения. Вокруг стояла зловещая тишина. К ним постепенно присоединялись люди — дети и взрослые, а также тролли. Юлиан, его отец и Майк оказались во главе целого шествия, когда подходили к стеклянному лабиринту.

Навстречу им шли Алиса и Рогер. При виде их у Юлиана дрогнуло сердце, но тут он заметил, что Алиса ранена, и вся его нелепая ревность улетучилась. Он испуганно подбежал к Алисе и хотел что-то сказать, но она подняла руку, чтобы остановить его, и направилась к его отцу:

— Отец! Слава Богу, ты жив! Вы... сделали это?

Отец?

Юлиан посмотрел на нее, потом на своего отца и наконец на Рогера. Неужели Алиса действительно сказала «отец»?

Рогер тихо засмеялся:

— Разве ты до сих пор не догадался, что она твоя сестра?

Его сестра? Алиса была его сестра?!

И он вдруг повернулся на месте и бросился к Алисе. Его разрывали противоречивые чувства —отчаяние и гнев, смех и слезы. Он вдруг понял, откуда взялось это чувство, что он знает ее, что он почти ее часть, отчего это необъяснимое доверие, которое он всегда испытывал вблизи нее.

— Ты... ты моя сестра? — спросил он, запинаясь. — Отец... мой отец и твой тоже? Ты...

Он совсем запутался и смолк, а Алиса смотрела на него со смешанным чувством радости и сострадания и вдруг подошла к нему и обняла его так крепко, что он чуть не задохнулся.

— Но почему же ты мне не сказала?

— Она не могла тебе сказать, — объяснил Рогер. — Я упросил ее не делать этого. Мне казалось, будет лучше, если ты этого не узнаешь. — Он криво усмехнулся. — Разве я мог подумать, что ты начнешь ревновать ее ко мне? А потом уже было поздно.

В полной растерянности Юлиан отступил на шаг и смотрел попеременно то на Рогера, то на свою сестру.

— И ты действительно первой прошла сквозь зерка­ло? — спросил он.

Алиса кивнула. Лицо ее снова опечалилось.

— Да. Может быть, ты хоть теперь поймешь, почему отец никогда не допускал, чтобы ты прошел сквозь зеркало. Он не смог бы перенести потерю еще одного ребенка.