Свое имя - Хазанович Юрий Яковлевич. Страница 32

Прошло не меньше получаса, а Митя продолжал без устали орудовать лопатой. Теперь, кроме скрежета железа и грохота, отчетливее было слышно его дыхание.

У Алеши от усталости заныли ноги, заболела шея. Он посмотрел вокруг, ища места, где бы присесть. В это время вверху звучно стукнула дверца топки, и Митя, дробно стуча каблуками о железные ступеньки, спустился с паровоза. На спине потемнела майка, смуглая шея медно блестела от пота. Раскинув руки, он глубоко вздохнул, повернулся и увидел Алешу.

По вытянувшемуся от удивления лицу Мити струйками катился пот, крупные росинки блестели на темных, взлетевших кверху бровях.

— Привет гвардейцу тыла! — сказал Алеша.

— Ты? — растерянно спросил наконец Митя и вдруг закашлялся.

— Разве не узнаешь?

— Давно тут?

— С самого начала… Удивительно, почему ты здесь, а не на бронепоезде? — не без ехидства спросил Алеша.

— Хитрость! — подмигнул Митя. — Там вояки могут свистнуть лопату — главное кочегарское орудие…

— И часто ты так?

— Что?

— Ну, упражняешься, — сказал Алеша и, не скрывая усмешки, воспроизвел движения, которые Митя делал на паровозе.

— Между поездками часок-другой стараюсь… — простодушно сознался тот.

— Да, ты явно прогрессируешь! — с откровенной насмешкой проговорил Алеша, щуря зеленоватые глаза.

Митя, по-своему поняв его слова, оживился.

— А ты думал! Тренировка — великая штука. Лучше, я считаю, тут попотеть, чем терпеть срам в бригаде, выслушивать шуточки Чижова. И, знаешь, с каждым разом все меньше промахиваюсь… Ну чего ты? Смотришь так, вроде не узнаешь меня.

— Выходит, я помешал тебе, — упавшим голосом серьезно сказал Алеша после молчания.

— Вот еще! — засмеялся Митя. — Хватит на сегодня. Жарко. — И, подойдя к Алеше, положил ему на плечи горячие руки. — Я ж тебя, злодея, сколько не видел! Пошли ко мне.

«Государственный деятель»

— Давай в боковушку, — сказал Митя и толкнул широкую низкую дверь.

Это была крохотная, почти квадратная комнатка с оконцем, глядевшим на огород. Помещались здесь небольшой верстак со слесарными тисками, узкий шкафчик, в котором, как на магазинной полке, были разложены инструменты, и старый, но крепкий табурет. С потолка на фарфоровом блоке спускалась лампочка под эмалированным абажуром, похожим на тарелку.

До войны Тимофей Иванович проводил в боковушке свободные часы — чинил по просьбе Марьи Николаевны хозяйственные вещи, сооружал действующую модель приспособления, которое в депо теперь называют «машинкой Черепанова».

Не было ничего интереснее для Мити, чем смотреть, как рыжий грубый кусок железа превращается в красивую, тонкую и блестящую вещь. Митя мог часами следить за большими, неторопливыми руками отца. Все у него выходило так споро и ладно, что даже на душе делалось весело и казалось, что и у тебя все получится так же легко да красиво.

— Вот где благодать! — сказал Алеша, оглядывая боковушку и вытирая лоб.

Митя пододвинул ему табурет, а сам примостился на узком подоконнике.

— Садись. Что нового?

— По-моему, у тебя нового больше…

Конечно, у Мити было больше нового, но говорить о работе не хотелось: через две минуты Алеша начнет зевать.

Алеша, в свою очередь, думал о новостях, вспомнил стычки с матерью и Верой (не рассказывать же о них!) и, чтобы отвлечь Митю, подошел к верстаку, спросил:

— Кто это тут мастерит?

— Я, — немного смутился Митя. — Так, сообразил одну штуку. — Он поднял над верстаком посудину из плотной белой жести, похожую на чайник, но не круглый, а продолговатый, с длинным тонким носиком. — Что такое, знаешь?

— Лейка, — нетвердо сказал Алеша.

— Паровозная масленка!

— Та же лейка, только для масла. И что же?

И, хотя Алешины глаза красноречиво говорили: «Стоит ли заниматься такой ерундой», Митя рассказал о первой поездке, о злополучной масленке и о том, что он придумал. С масленкой его конструкции пятен можно не бояться!

— Пустяковина, а сильно захотелось сделать. И можно бы лучше, да слесарь я липовый. Только и видел, как батька работал…

— И вдруг «масленка Черепанова»! — вспыхнул Алеша. — Как тормоз Матросова, например. Колоссально! Эх, сообразить бы нам вдвоем что-нибудь такое… — Он щелкнул пальцами. — И представляешь, наши имена рядышком. Вот было бы гениально! — Алеша повел в воздухе рукой, словно выписывая свою и Митину фамилии, и даже причмокнул языком.

Митя снисходительно улыбался: все больше знакомых черточек прежнего Алеши обнаруживал он в друге. Но Алеша уже погас, задумался, сказал печально:

— Ты вот выдумываешь, изобретаешь, а я не могу.

— Просто ты не задумывался.

— Да я и не сумею, наверное…

— Чепуху городишь! Если ничего не делать, понятно, ничего и не получится… Так и будешь болтаться все каникулы?

Упершись локтями в колени, Алеша сумрачно смотрел в пол.

— Не тянет меня никуда, — признался он. — Понимаешь, никуда.

— Так не бывает.

— Бывает, как видишь, — с грустной усмешкой сказал Алеша. — И вообще, настроение дурацкое. От отца ничего…

— Мой тоже одну открытку написал и молчит. Что поделаешь! Послушай… — У Мити вдруг живо заблестели глаза. — Раз никуда не тянет, значит, тебе все равно. Иди к нам в депо. Другого такого дела не найдешь. Что ни возьми, все с транспортом связано — главный нерв. Понравится, точно говорю. Только решай скорее, сколько можно тянуть!

«К нам в депо, — завистливо подумал Алеша. — Хорошо тебе…»

Он долго не отвечал. Сидел, подперев щеки ладонями, и молчал. Митя не торопил: когда человек принимает такое решение, не нужно мешать.

— Ты говоришь, на паровоз, — негромко начал Алеша. — А я вот думаю, думаю и не пойму: стоило девять лет учиться, чтоб в угле копаться?

Митя сполз с подоконника и широко раскрытыми глазами уставился на Алешу.

— А что еще кочегару делать? — продолжал Алеша, запрокинув красивую голову. — Для этого и пятиклассного образования, по-моему, многовато…

На смуглых щеках у Мити пробился румянец, забегали твердые бугорки желваков. Он зашагал по боковушке: два шага от окна к двери, два — от двери к окну. Подошел к верстаку, зачем-то взял молоток, легко подбросил его в руке.

Алеша, следя за его порывистыми, нервными движениями, улыбнулся:

— Не с помощью ли этого орудия собираешься спорить?

Митя рассерженно бросил молоток на верстак.

— «Образование, образование»! — сказал он злым, севшим вдруг голосом. — Вроде оно у тебя такое, что и носить при себе тяжело. Академик!

— Скажешь, без девяти классов ты не справился бы? — ввернул Алеша.

— Если бы только уголь кидать. А кочегару, было бы тебе известно, и головой приходится работать. Понятно, можно, как медведь в цирке, заучить движения, а можно с сознанием все делать. И тут образование твое пригодится…

— Самообман, — бросил Алеша.

— Самообман — это шляться без дела, ныть и настроения всякие выдумывать. Железнодорожный генерал Матросов, которого ты помянул, изобретатель тормоза, начинал, между прочим, кочегаром. Могу дать книжку про него.

— В какое время он начинал? — насмешливо воскликнул Алеша и хлопнул себя по коленке. — Он, может, малограмотным пришел на паровоз. Так прикажешь повторять этот путь?

— А на фронте ты бы сразу генералом?

— Не будем об этом, — отмахнулся Алеша. — Я считаю, государству даже невыгодно: люди с девятиклассным образованием кочегарами копаются.

— Государственный деятель! — раздраженно фыркнул Митя, подошел к окошку, повернулся к Алеше спиной.

Там, за окном, было зелено, солнечно, и боковушка впервые в жизни показалась ему неимоверно тесной и сумрачной…