Коллекция в бегах - Гусев Валерий Борисович. Страница 21

– Щаз! – возмутился Алешка. – Нам сказано: в собственные руки его величества.

– А ты чего такой чумазый?

– Так надо, – Алешка глазом не моргнул. – Маскировка.

Он умеет на глупые вопросы давать глупые ответы.

Охранник вытащил изо рта жвачку, прилепил ее к забору и достал из нагрудного кармана рацию:

– Макс, тут какие-то мелкие кенты до шефа рвутся. Какой-то заказ доставили. Прут вовсю, что только в его руки. Сейчас спрошу. – Повернулся к нам: – Что в заказе-то?

– Дверные петли, – сказал я. – Кованые.

– Из драгметалла, – добавил Алешка.

– Какие-то петли, – сказал охранник в рацию. – Доложи.

Он сунул рацию в карман, а жвачку, отлепив от забора, – в рот.

Ворота были сплошные, и разглядеть, что там за ними – какая обстановка, не представлялось возможным.

Рация запищала, жвачка снова влепилась в бетонную стену забора.

– Понял, – сказал охранник, зашел в свою будку, нажал кнопку – в воротах отворилась дверь. – Заходите. И стойте у крыльца.

Мы вошли. Тоже ничего особенного. Территория вымощена серым пластиком, довольно жалко изображавшим природный камень. Местами кучерявилась в квадратных загородочках зеленая травка. Ступени парадного крыльца со всякими «финтиклюшками» покрыты тоже зеленым ковром, вроде паласа. По бокам крыльца – высокие фонари, почти как старинные. И повсюду – внимательные глазки видеокамер.

А у задней крепостной стены – распахнутые ворота гаража. И в глубине его – знакомый красный «Форд» рядом с длинной, черной, неизвестной иномаркой.

Мы остановились у первой ступени как бедные родственники. Вскоре большая дверь расступилась надвое и в проеме возник мистер Леонард в своей широкополой шляпе.

– Хай! – сказал он. – Уот дую уонт?

На понт берет, подумал я.

Прикалывается, подумал Алешка и ответил на чистейшем английском с оксфордским произношением:

– Фейсом об тейбл! – и почему-то добавил: – Ю!

Как ни странно, Леонарду это понравилось, он рассмеялся и спустился к нам.

– Ну, коробейники, кажите ваш товар.

Я положил сверток на ступень, развернул тряпочку. Леонард внимательно осмотрел петли, даже немного потрогал и сказал:

– Неплохо. Средневековый дизайн. – И не оборачиваясь, крикнул: – Макс!

В дверях, как чертик из табакерки, нарисовался Макс – типичный лакей во фраке.

– Забери, – Леонард кивнул ему на петли. – Курьерам выдай бонус.

Макс ушел, забрав петли, а к Леонарду почтительно подошел «жвачный» охранник и стал что-то шептать ему в ухо. Леонард сначала слушал презрительно и невнимательно, а потом стал поглядывать на нас с каким-то интересом. Как лисичка на курочек.

– Вы кто такие? – спросил он наконец.

– Оболенские! – гордо ответил Алешка.

– О! Князья?

– Менты!

– Вот так вот? Это ты грозился вызвать ОМОН? – Леонард ткнул в мою сторону пальцем.

– Я пошутил. Наш батя сейчас в командировке. В Германии.

Зачем я соврал – не знаю сам. Наверное, мне какая-нибудь интуиция подсказала.

Тут вернулся Макс и вручил нам по пятьдесят рублей.

– Такие деньги! – ахнул Алешка.

Причем ахнул так достоверно, что Леонард расплылся в довольной улыбке.

– Но денег нам не надо, – продолжил Алешка плести свои сети. – Нам надо что-нибудь другое.

– Например? – усмехнулся Леонард. – Банка пива? Сигареты?

– Нет, что вы! Мы не пьем и не курим. Просто у вас такой красивый дворец снаружи, что очень хочется посмотреть на него внутри.

Я бы не сказал, что Леонард при этих словах изменился в лице, но что-то в его лице при этих словах дрогнуло. В глазах на секунду мелькнуло не то опасение, не то подозрение.

– Нехорошо напрашиваться в гости, – произнес он поучительно, – нужно ждать, когда позовут.

– Мы подождем, – сказал Алешка. – Чава-какава. Бонжур.

– Олег! Проводи ментов Оболенских.

Охранник пошел с нами к воротам, не отставая ни на шаг. И не спуская с нас глаз. Наверное, боялся, что мы сопрем со двора какой-нибудь пластиковый булыжник. А Леонард так громко, что даже мы услышали, скомандовал своему Максу:

– Звякни этому Ваньке-дураку. Пусть действует по второму варианту.

Мы вышли за ворота. Охранник направился в свою будку, на ходу отлепив комок жвачки.

– Лех, – сказал я, – мы с тобой на двоих стольник заработали. Считай, ни за что.

– Мы, Дим, гораздо больше заработали, – как-то очень серьезно сказал Алешка. – Теперь главное – не потерять.

Умеет он загадки загадывать… Но и отгадывать – тоже…

Когда мы добрались до дома, во дворе у нас, под березами, уже трескотня стояла – тыковки тусовались.

– Где бегали? – спросила нас мама. – А что ты такой чумазый? – Это Алешке вопрос.

– Он молотобойцем работал, – объяснил я. – Саблю ковал. Для Ильи Муромца.

– Сковал? – спросила мама.

– Сковал, – ответил Алешка.

– Тогда я за Илью спокойна. Иди, умойся.

– Да, обязательно. Даже с мылом. Тогда и тетушка Марта будет за меня спокойна.

Мама даже оглянулась: и где эта тетушка Марта? Не углядела. Зато тетушки-тыковки сидели рядышком на диване, затаив дыхание. Возле них опять стояли ведра с краской, торчали из ведер кисти и валики. Со своим имуществом явились головки приклонить.

Вообще, они что-то сейчас были не очень резвые. Пирожками не хвалились, на «ридну Украйну» в гости не звали.

Оказалось, что мама уже накормила их обедом. А нам остался только чай. С лепешками. Но мы не особо расстроились. Во-первых, в нас еще Кощеева похлебка булькала, а во-вторых, Алешка сказал:

– А мы себе яичницу сделаем. С колбасой. Давай, Дим, действуй.

– А колбасы нет, – сказала мама.

– А мы и без колбасы не заплачем. – Алешка бодро махнул рукой. – Мы голой яичницей обойдемся.

– А яиц тоже нет, – сказала мама. – Я забыла купить. Давайте я вам по-быстрому «вармишель» сбацаю. Но «мармалада» нет.

Тыковки переглянулись, покивали друг другу. Одна достала из ведра упаковку с яйцами, другая – колбасу. Неплохо подготовились. Они что, пришли навеки поселиться?

Пришлось опять ставить на всех самовар. Мы поужинали и напились чаю под березками. Алешка почему-то начал заливисто зевать и тереть глаза кулачками. Вовсю показывал, что очень устал и безумно хочет спать.

Мама отдала тыковкам папину подушку и наш старый плед. Извинилась, что ничего другого больше не нашлось.

– Ничего, хозяюшка, мы привычные. У себе в Украйне мы так прямо и почивали под уишнями.

– А под березами еще лучше, – сказал Алешка и зевнул так, будто хотел всех нас проглотить. У него даже за ушами что-то громко треснуло.

– А почему под березами лучше? – спросила Паша (или Глаша).

– Вишни в открытый рот не падают.

Тыковки посмеялись и, под недовольное ворчание дивана, улеглись, укрылись пледом.

И мы тоже пошли спать. Когда мы с Алешкой забрались на свой второй этаж, зевота у него кончилась.

– Ты, Дим, особенно-то не спи, – сказал он.

– Это еще почему?

– Второй вариант проспишь.

Я его не послушал и уснул довольно быстро. И спал до утра довольно крепко. Только иногда вздрагивал во сне, когда под березами тоскливо охал наш говорливый диван – наверное, тыковки ворочались в беспокойном сне, переживая за своего начальника Ван Ваныча.

Уже под самое утро мне показалось сквозь сон, что Алешка вылез из-под одеяла и тихонько спустился вниз. Ну да, это понятно – чаю надулся. И я опять крепко заснул. И опять мне сквозь приятный утренний сон показалось, что откуда-то вернулся Алешка, устраивается под одеялом и что-то, довольный, ворчит себе под нос. Вроде того:

– Иван-дурак… Второй вариант… Тыковки полопались…

Потом он хитро хихикнул, зевнул и успокоился…

Утро началось очень весело. Мама напевала песни своего детства и пекла оладьи. Они у нее получаются не хуже, чем пирожки у тети Моти со станции. Устав, мама все-таки села на кошку. Не промахнулась. Кошка до этого крепко спала – ночью она охраняла наш сарай от мышей и лягушек и, конечно, к утру уставала. Она на маму обиделась, истошно взвыла и прыгнула из-под мамы почти до потолка. Даже все-таки не почти. Мы с Алешкой проснулись от того, что кто-то или что-то ударилось в наш пол. Или в потолок с точки зрения первого этажа. Мы, просыпаясь, подумали, что это мама стучит нам длинной шваброй: пора вставать, умываться и завтракать.