Коллекция в бегах - Гусев Валерий Борисович. Страница 22

Алешка на этот стук всегда ворчит одно и то же:

– Завтракать каждый день я согласен, а умываться – что я, кошка, что ли? Я и так все время чистый. С утра и до обеда. Один дядька сказал, что человек – он как кусок мыла. Чем чаще моется, тем меньше от него остается. И без всякой пользы.

– Мойдодыр, – обычно добавляю я, сильно зевая, – плохой человек. Кривоногий и хромой.

Тут Алешка садится в постели и яростно подхватывает:

– Вот, Дим, этот пацан, у которого свечка в печку, он разве в этом виноват?

– А кто виноват? Крокодил? Который мочалки глотает?

– Если у мамы умывальник кривоногий и хромой, то чего можно требовать от ее сына? Вот я, Дим, весь из себя чистюля в нашу маму.

Ну, чистюля он относительный. В основном в отношении зубов. Он зубы чистит так, будто на охоту собирается, нападать на мелких хищников. А вот ноги, например… Как-то недавно мама забралась вечером, когда мы уже легли, вернувшись с пруда, на наш чердак и содрала с Алешки одеяло. И ахнула:

– Ты почему в носках улегся?

– Для тепла, – не растерялся Алешка. Потому что это были не носки. Это он по берегу пруда бродил. Забыл от ила ноги сполоснуть. Чистюля!

– Ладно, – зевнул Алешка. – Надо умыться: сегодня с утра гости припрутся.

– Какие гости? – удивился я. – Кого ты пригласил?

– Это не я пригласил. Это Арбуз Иваныч. Ментов на нас натравил.

Ничего не понимаю.

– Скоро поймешь, – пообещал Алешка. – Второй вариант пошел.

Когда мы спустились под березки умываться, то тыковок на диване уже не было. Они, наверное, с утра пораньше умелись на свой строительный объект со своими ведрами и швабрами. Мы не очень расстроились.

За завтраком Алешка все время поглядывал в окно. Будто в самом деле кого-то ждал. И дождался!

Возле калитки остановился милицейский «уазик», и из него вышла целая толпа народа. Майор в форме, капитан Павлик, два сотрудника без формы и двое гражданских лиц, наши соседи через два дома. И все они вошли на наш участок. У соседей были смущенные лица, а у капитана Павлика лицо – очень злое. Я никогда его таким не видел. Он шел рядом с майором и говорил жестко и упорно, словно дрова рубил:

– Это грязная провокация, товарищ майор! Я напишу рапорт министру!

– Разберемся. – Майор сам был несколько смущен. – Поступило заявление, я обязан провести служебную проверку. – И тут он почти наткнулся на нашу маму.

Она стояла у него на пути, уперев руки в бока и грозно сверкая своими красивыми глазами:

– И что все это значит?

– Майор Семенов. Служба собственной безопасности.

– А мы вас не вызывали.

– Поступило заявление на полковника Оболенского в том, что на его даче хранятся похищенные картины. Я обязан произвести у вас обыск.

– Охренеть! – сказала мама.

Майор чуть заметно улыбнулся, Алешка взвизгнул от восторга.

– Граждане понятые, подойдите поближе к этому штабелю и наблюдайте за прохождением обыска. Приступайте, товарищи, – кивнул он оперативникам.

Те стали перекладывать доски.

– Потом, – сказала мама, – когда обнаружите похищенные полковником милиции Оболенским картины, уложите доски на место. В том же порядке.

– Обязательно, мадам, – отозвались бравые опера.

По мере того как штабель перемещался на другое место, понятые – дядька в шляпе и тетка в очках – постепенно придвигались поближе и вытягивали свои шеи. Им, наверное, очень хотелось своими глазами увидеть, какие картины воруют полковники милиции. А вот операм явно этого не хотелось. По мере того как уменьшалось число досок в прежнем штабеле, они заметно веселели.

– Все! – сказал с облегчением один из них. – Пусто-пусто, товарищ майор.

Товарищ майор достал из папки листок – заявление – и глянул в него. Поскреб пальцем висок. Указал на наш ревущий диван и процитировал:

– «…либо в диване, стоящем под двумя березами». Загляните в диван.

– Осторожно! – предупредила мама.

– Кусается? – засмеялся один из оперов.

– Лает, – сказал Алешка.

– Вот я ему полаю!

Один опер приподнял сиденье, другой запустил под него руки. Диван рявкнул. Первый опер матрас выпустил, второй руки не успел убрать – взвыл, не хуже дивана.

– Все-таки кусается, зараза. – Он смотрел на поцарапанную ладонь.

– Это кошка, – сказала мама. – Она там живет. Без прописки.

– Или мышка, – сказал Алешка. – Она их там складывает на черный день. Или ядовитая змея.

Но опера тоже оказались с чувством юмора. Первый снова приподнял сиденье, второй наставил в щель пистолет и сказал:

– Выходить по одному, руки за голову.

– Горбатый выходит первым, – добавил Алешка.

Из дивана никто не вышел. Ни кошка с мышками, ни Горбатый со змеями. Обыск прошел бесславно. И, по-моему, все остались довольны его результатами.

Майор извинился за доставленное неудовольствие и, держа за уголок листок с заявлением, с угрозой сказал:

– Я этого анонима достану. Он у меня ответит и за клевету, и за введение правоохранительных органов в заблуждение.

– Он сам заблудился, – вдруг сказал Алешка.

Майор, может, и не обратил бы на его слова внимания, если бы не Павлик. Майор Алешку не знал, а Павлик знал его прекрасно. Он присел перед ним на корточки, поправил ему бейсболку и проникновенно попросил:

– Леша, не скрывай от нас истину.

Алешка, почуяв свою силу, немного поломался. Потом сказал:

– Ну ладно. Давайте мне бумагу, я тоже анонимку напишу. – И уселся на поющий диван.

Майор положил ему на колени свою папку, поверх нее – листок бумаги и авторучку. Но Алешка все-таки еще покочевряжился:

– На чье имя писать? На имя президента?

– Зачем уж так сразу, – испугался майор. – Пиши на мое. На майора Семенова.

Алешка закорябал ручкой по листку. Время от времени приподнимал голову и задумчиво спрашивал:

– Сименов или Сяменов, как правильно? Заивление или заевление? «Будка» с мягким знаком?

– С восклицательным! – Майор терпеливо подсказывал, а потом нетерпеливо выхватил листок (с «мягким восклицательным знаком» и с надписью «Ананимька Оболенскава»), глянул в него и показал Павлику. Павлик молча кивнул.

– Так, – майор обратился к своим операм, – в том же составе вот по этому адресу. Обыск, а по его результатам, возможно, и задержание.

Опера переглянулись. Поцарапанный диваном спросил:

– А в будке – собака?

– Змея, – пошутил Алешка. – Горбатая.

– Может, чаю выпьете? – спросила мама. – У нас еще оладьи остались.

– Но очень мало, – предупредил Алешка.

– Мы лучше доски опять на место сложим.

– Не надо, – сказала мама. – Все равно их при-едут забирать. Они нам не подошли. – Мама вздохнула – ее мечта о втором этаже с цветами и лягушками отдаляется все больше на неопределенное время.

Глава XI

Из князи в грязи

Как только оперативная машина отъехала, мы ринулись на чердак, наблюдать за действиями опергруппы. Мы не опоздали – машина остановилась возле красивой дачки, где жил наш славный Арбуз Иваныч.

Он выкатился к калитке, размахивая руками.

– Он думает, – усмехнулся Алешка, – что ему сейчас спасибо скажут.

– За что? – удивился я.

– За анонимку на папу, – спокойно объяснил Алешка. – Это ведь он ее написал.

– Зачем? – тупо спросил я.

– Ну, от злости, что папа его не послушал. А может, еще от чего. По приказу Леонарда, например. Я еще сам не все знаю. Не мешай мне смотреть. Самое интересное начинается.

Арбуз Иваныч размахивал руками и показывал на наш сарайчик, видно, все пытался доказать, что картины находятся там, например, у Алешки в тумбочке. Или у мамы в холодильнике. Потом майор что-то ему сказал. Арбуз вздрогнул и сделал шаг назад. И что-то начал говорить с возмущением. Стучал себя кулаком в грудь (даже слышно было), хватался за голову, а затем сделал руками широкий жест. Пожалуйста, мол, ищите, мне нечего скрывать.