Карибский сувенир - Иванов Юрий Николаевич. Страница 45

Трудно сказать, красив Парамарибо или нет. Пожалуй, все тропические города красивы. Они ярки своей богатой природой, растительностью. Таков же и Парамарибо; нам бросаются в глаза великолепные пальмы, рядами выстроившиеся вдоль домов; так же как и во многих африканских городах, на улицах столицы Суринама множество цветов, с любовью рассаженных в сквериках, вьющихся по деревянным решеткам, прибитым к стенам, свисающих гирляндами из распахнутых окон.

Я вспоминаю широченные авениды Ресифи, белые небоскребы Дакара, просторные площади Конакри, каменные улицы-щели Гибралтара… Нет, все не то. Здесь все другое. Здесь нет широких улиц. Улицы Парамарибо узкие; здесь нет небоскребов — одноэтажные и двухэтажные дома, деревянные, с маленькими окнами, прикрытыми от жары жалюзи. Дома ярко раскрашены: уж если дом красный, то он ярко-красный, если зеленый, то уж он зелен, словно молодая трава. В Парамарибо нет просторных площадей — площади города малы настолько, что кажется, будто бронзовым и мраморным памятником тесно на них… Улицы Парамарибо не кружатся, не вьются спиралями, как в некоторых южных городах, а ровные и тянутся параллельно друг другу: любую улицу можно окинуть взглядом из одного конца в другой. Одни из них обсажены пальмами, другие — ветвистыми деревьями различных пород, в густых кронах которых гнездятся различные птицы.

Словом, Парамарибо очень уютен.

— Ну, куда? — спрашивает Жаров.

— Пойдемте прямо, — предлагает Николай.

— Нет, отчего же… лучше налево, — говорит Брянцев.

С Хлыстовым он дружит уже четырнадцать лет, но редко бывают случаи, когда мнения и предложения Николая совпадают с мнениями и предложениями Брянцева.

— Тогда пойдем прямо, — решает Виктор.

Мы неторопливо идем по улице, а она так же неторопливо и неназойливо показывает себя, открывая нам свои маленькие уличные тайны. Вот на приступке дома сидит маленькая кукольная старушка и, приветливо улыбаясь нам всеми своими морщинами, дымит толстой сигарой, прихватив ее двумя оставшимися во рту зубами. Чуть дальше дремлет, прислонившись к шершавому пальмовому стволу, ушастый ослик. Увидев нас, он раскрывает рот и, как бы зевая, громко и скрипуче произносит: «И-ааа!..» — похлопав ушами, он снова открывает рот, но передумывает: уж больно жарко… Передумывает и, сомкнув мягкие пушистые губы, прикрывает глаза длинными ресницами… Тут же, у ног осла, дремлет и его хозяин — угловатый узкоплечий мужчина. Человек уткнулся носом в колени. В глаза бросается сопревшая от пота синяя рубаха с красной надписью на спине «кока-кола» и большие, потрескавшиеся от жаркого асфальта ступни, заботливо поставленные на смятую газету… Из дверей небольшого магазинчика с сумятицей иероглифов на вывеске выглядывает лобастая собачья башка. Собака лежит поперек двери, свесив голову и лапу с порога… Лежит и чуть морщит нос — наверное, видит во сне противную соседскую кошку. А посетители входят в магазин, переступая через пса, как через бревно, ничуть не опасаясь за свои ноги.

Сзади гремит, грохочет консервная банка. Это догоняет нас стайка мальчишек, встретившихся нам около самого порта. Забежав вперед, они кричат нам: «Ребята, смотрите! Бородачи, бородачи идут!» Оказывается, в Парамарибо никто из мужчин не отращивает бороды. И поэтому наши бороды производят на суринамцев большое впечатление. Мы идем по улице словно знаменитые киноартисты — нас всюду встречают любопытные взгляды. Мы все время на виду… От того первого крика «баба-мен» из маленькой парикмахерской, как черти из шкатулки, выскочили трое цирюльников. Они загородили нам дорогу и, звонко щелкая ножницами, предложили свои услуги. Мы отказались, но брадобреи не хотели лишить себя хорошего заработка, который сулили им наши бороды, и шли за нами, щелкая ножницами, два квартала. Эта история повторялась несколько раз. От одного слишком настойчивого парикмахера, тащившего за нами кресло, зеркало и все свои принадлежности, мы с полчаса прятались в универсальном магазине, а потом отсиживались в общественном туалете, осторожно выглядывая в окно — ушел или нет? К счастью, на него обратил внимание полицейский. И настойчивый цирюльник покинул свою позицию, погрозив на прощание в сторону туалета сухим черным кулачком, в котором были зажаты машинка для стрижки волос, две гребенки, кисточка и ножницы…

Так бродим мы по городу, заходим в некоторые магазины, где нам предлагают всевозможные товары, поставляемые в основном из Японии и Голландии; читаем забавные вывески над барами и кафе: «Гонконг», «Аллигатор», «Под пальмами», «Копенгаген» (два столика, покрытых мухами, четыре стула, в углу — стойка, за которой дремлет, положив голову на ладони, пожилой негр), «Синяя птица», ресторанчик «Иван», в котором нет ни одного русского блюда. В сквериках мы рассматриваем памятники: гипсовый — какому-то голландскому миссионеру, мраморный — усатому мужчине, на голом, плохо отшлифованном черепе которого превосходно устроилась крупная изумрудная ящерица. А вот бронзовый бюст человека, имя которого известно в Южной Америке не менее, чем Петр Первый или Суворов — в России. Это знаменитый полководец, снискавший себе громкую славу подвигами в борьбе угнетенных народов Америки против испанцев и португальцев.

— «Симон Боливар, — читает Валентин надпись на гранитном цоколе. — Гроза португальцев и испанцев… совершивший со своей освободительной армией героический переход через Американские Кордильеры…»

Мы переходим улицу, чтобы взглянуть на дом правительства, упрятавшийся в тени пальм. Вступив на проезжую часть, дружно поворачиваем головы налево… Д-зззы!.. Резкий визг тормозов: около нас замирает длинный, приплюснутый к асфальту «форд», в машине негодует шофер с усиками. Ах да! Простите; ведь здесь же левостороннее движение… Мы вежливо раскланиваемся с успокоившимся шофером и идем дальше. Доходим до середины улицы и дружно поворачиваем головы направо… В то же мгновение раздается отчаянный сигнал — мы отскакиваем, но все же мотоциклист-японец налетает на Колю Хлыстова. Тот каким-то чудом успевает одной рукой подхватить падающий мотоцикл, другой — летящего носом на асфальт мотоциклиста, а потом, прихрамывая, спешит за нами — черт бы побрал это непривычное движение!

Вечереет. Все тише на улицах. Закрываются магазины. С тротуаров исчезают прохожие, собаки, ослики. Все меньше и меньше автомобилей. В восемь часов улицы мертвы. Лишь из окон ресторанов доносятся приглушенные голоса, чуть слышна музыка да около кинотеатров прогуливается молодежь, дожидающаяся начала сеанса.

У нас еще есть время, и мы идем в кино. Сегодня в крупнейшом кинозале города показывают американский кинофильм «Мистер Тарас Бульба». Купив билеты, мы входим в прохладный полупустой зал, устраиваемся в удобных креслах и с интересом глядим на экран, готовясь встретиться с хорошо знакомыми, близкими сердцу героями. Мелькают кадры, играет музыка. На экране появляются то рекламно-красивые мужчины и женщины, то звероподобные физиономии одетых в невероятнейшие костюмы казаков. Пьяные оргии сменяются кровавыми стычками, стычки и пьянки сменяются «народными» украинскими плясками, более похожими на соревнования танцоров по буги-вуги или твисту. И снова пьяные дебоши, и снова натуралистически кровавые сечи… Сечи, во время съемок которых, пожалуй, было больше искалечено статистов, нежели во время настоящих битв запорожцев с поляками. Ну, а каков же сам «мистер» Тарас Бульба? В фильме он пьет литровыми кружками вино, купая в нем свои полуметровые усы, да в моменты протрезвления с кровожадным выражением рубит длиннющей кривой саблей «проклятых ляхов», которые словно снопы валятся под ноги взбесившихся коней. Почти весь фильм посвящен трагической любви американоподобного (черные блестящие волосы, высокий рост, ослепительно белые зубы, стопроцентная американская улыбка) Андрея к красавице польке. Мы покидаем кинозал и с полчаса молча идем по тихой улице, пытаясь изгнать из своей памяти душераздирающие крики истязуемых и умирающих людей, вытаращенные от ужаса глаза, раны, плещущие кровью.