Карибский сувенир - Иванов Юрий Николаевич. Страница 47

— «Ты не хмурь печальные глаза!» — сказал ему в ответ Николай текстом известной пиратской песни. — Мы тебе из джунглей костыль из красного дерева привезем…

Слова о костыле не взбодрили Брянцева: он вздохнул и отвернулся от иллюминатора. Наверное, опять склонился над очередным актом…

А мы уже спешили по утренним улицам Парамарибо к конторе мистера Лихтфельда, откуда нас обещали подбросить па автомобиле до местечка Ойткэйк, к утреннему боту, курсирующему по реке Сарамакке…

Бот маленький и пузатый. Он только что пришел с низовий реки, и на деревянную пристань высыпали смуглые креолы, плечистые, мускулистые негры, хлопотливые индонезийцы. Многие из них спешили в Парамарибо на базар и несли корзинки, бидоны, вязанные из травы кошелки, наполненные различными продуктами.

Хрипло откашлявшись, бот издал прощальный гудок и отвалил от пристани. Сильное течение реки толкнуло его в деревянные обшарпанные борта, в тупой форштевень, обитый ржавой железной полосой. Но ботик, с чавканьем выплевывая из трубы охлаждения мутную, грязную воду, выбрался на середину реки.

Наше путешествие по реке, стиснутой с двух сторон густым, опутанным лианами лесом, было коротким. Через час мы уже покинули бот, а еще через несколько минут нас окружила шумная толпа мальчишек. Перебивая друг друга, они предлагали показать нам все достопримечательности местечка Сантигрон: жилища буш-негров, дома яванцев и креолов, плантации риса и сахарного тростника.

— Мы хотим посмотреть крокодилов, — сказал Николай, и ребята растерянно замолчали: тут дело посложнее, чем дома и плантации.

— Аллигаторов? — переспросил один мальчуган и решительно дернул Николая за руку. — Идемте. Я покажу…

Сантигрон — небольшой городок, с небольшими домами и несколькими магазинами. Городок тихий, спокойный, населенный трудолюбивыми буш-неграми, обрабатывающими плантации, находящиеся вблизи от поселка. Предводимые нашим симпатичным тонконогим гидом, мы быстро вышли на окраину Сантигрона и остановились перед небольшим домом, около которого лежала легкая долбленая пирога, а к стене было прислонено весло.

— Здесь живет караиб, — сказал мальчишка, сделав большие глаза, и, кивнув на бревно, вошел в жилище.

— Караибы прекрасные охотники, — сказал я с уважением.

— Да, я где-то читал про них. Стреляют маленькими отравленными стрелками, выдувая их из трубок, — тихо сообщил мне Николай. Потом добавил: — Когда-то я мечтал увидеть живого индейца.

Я тоже мечтал о такой встрече. Мечтал, и вот сейчас эта встреча произойдет. Но где же он, американский индеец? Караиб?

Ожидая хозяина, мы осмотрели жилище. Стены дома искусно сплетены из пальмовых листьев и соединены узкими рейками, а крыша опускается от самого конька до земли. Над входом висит веревка с сырым бельем, а у дома под крышей лежит несколько сухих тыкв — в них хранят воду.

А вот и хозяин дома! Из дверей, нагнувшись, вышел высокий скуластый мужчина. Чуть приплюснутый нос, плотно сжатые, резко очерченные губы и спокойный, внимательный взгляд подчеркивали характер человека — решительный, волевой.

— Гуд мориинг, — сказал мужчина и протянул нам широкую мускулистую ладонь. — Джон Харт… Что бы вы хотели?

Порывшись в карманах коротких холщовых брюк, он достал пачку американских сигарет «Кэмел», зажигалку и закурил, ожидая нашего ответа. Мы с Николаем переглянулись: сигареты и зажигалка — вот тебе и караиб! Индеец! Ах уж эта зажигалка! Щелкнув, она зажгла сигарету, но чуть-чуть не затушила всю романтику нашего знакомства с настоящим караибом…

— Они хотят аллигаторов, — объяснил мальчик, — посмотреть природу…

Харт понимающе кивнул головой и, подставив сухую тыкву, сел напротив нас. Выпуская из ноздрей струйки дыма и еще больше щуря от него глаза, индеец поинтересовался: кто мы? Откуда? Русские?.. Гм, русские… Он опустил голову, поскреб ногтями в голове и, загибая пальцы, стал перечислять:

— Шведы — знаю, датчане — знаю, американцы были, — один длинный бутылку виски подарил, англичане — знаю… один толстяк весло мое увез… А вот русские — не знаю.

Николай начал объяснять, где находится Россия, но, видя, что караиб ничего не понимает, махнул рукой и спросил, может ли он быть нашим проводником в джунгли и показать там что-нибудь интересное.

— Могу, — ответил Харт. Говорил он на плохом английском языке. Пожалуй, еще даже более плохом, нежели тот, которым пытался выдавать за английский Николай. Но то, что оба они плохо знали язык и произносили только отдельные слова или куцые фразы, помогало изъясняться. — Могу, я многих людей водил в джунгли. И возил на лодках. Меня все знают на Сарамакке. И буш-негры, и караибы, и аровак… Я знаю язык таки-таки, но я имею мало времени. Один месяц…

— А мы еще меньше, — успокоил его Николай, — всего один день.

Харт подумал, загасил сигарету о твердую, будто камень, голую пятку и понимающе кивнул головой: всего день! Ну что ж, о'кей! Он поднялся и махнул нам рукой: дескать, пойдемте…

— Покажет аллигаторов, — сказал мальчик. Аллигаторов! Живых. Вот здорово… Николай ткнул меня в бок кулаком и шепнул:

— А если какой из них кинется на нас? Может, сказать, чтобы он ружье взял?

Я пожал плечами — кто его знает…

Харт подвел нас к маленькому сарайчику, сооруженному из кольев, и открыл дверь, приглашая войти внутрь. В нос ударил резкий сладковатый запах. Когда глаза привыкли к темноте, мы увидели, что под крышей сарайчика висят подвешенные к жерди четыре или пять небольших крокодилов. Пасти их были широко разинуты, а чтобы челюсти не сдвигались, во рту виднелись палочки.

— Кайманы, — сказал Харт, — сувениры…

Ах, вот в чем дело! Харт делает чучела кайманов, которые продаются в одном из магазинов Парамарибо по десять гульденов за штуку. А мы-то думали!..

— Пойдемте, — тронул Харт меня за рукав, — на реку. Вместе с мальчишкой он стащил лодку в воду, взял весло и кивнул нам головой. Мы сели на дно лодки, на сухую траву. Харт столкнул пирогу с мели и легко вскочил в нее…

Весло у него однолопастное, узкое и длинное. Он то отталкивался им от дна, то подгребал. Плыли вдоль самого берега, порой задевая головой лианы и различные растения, свешивающиеся в воду с прибрежных деревьев. Лес на берегу плотный, непроницаемый. Деревья, обвитые лианами, теснились друг к другу. Живые деревья и канатообразные лианы поддерживали засохшие, погибшие. У оснований стволов громоздились гнилые сучья, обломанные ветки, покрытые ядовито-зелеными пушистыми мхами… А лианы лезли в вышину, обвивая своими гибкими плетями стволы деревьев… На лианах тоже растения— кусты с острыми, словно кинжалы, листьями. Из зеленых и синеватых кинжалов торчали оранжевые цветки на полупрозрачных желтоватых стебельках. С лиан свешивались к самой воде седые, будто нерасчесанные, бороды лишайников, а может быть, и мхов. По ним бегали оранжевые насекомые с крупными твердыми крыльями… Тут же летали, сверкая, как драгоценные камни, зеленые и фиолетовые мухи. Они то срывались с кустика, то дружно, как по команде, садились на кинжалообразные листья. Харт показал веслом вверх, в гущу ветвей баньянового дерева. Там сидели, плотно прижавшись к стволу, две мартышки. Увидев, что мы заметили их, животные метнулись в чащу и скрылись… А вот стайка небольших желтых попугайчиков. Они перелетают с ветки на ветку и, переворачиваясь вниз головой, выискивают что-то на серой морщинистой коре.

В одном месте Харт резко повернул лодку к берегу, и мы оказались в небольшой чистой речушке, впадающей в реку Сарамакку. Здесь царил густой сумрак, воздух насыщен резким запахом гниющих растений. Пригнув головы, мы плыли в этом зеленом тоннеле. Казалось, что сверху, из хаоса ветвей, вот-вот упадет на нас какой-нибудь ядовитый паук или холодная зубастая змея. Может, где-то над нашими головами затаилась знаменитая анаконда? Нервы так напряжены, что, когда у берега речушки, под кустарниками, что-то громко всплеснуло, мы с Николаем вздрагиваем и испуганно глядим на расходящиеся по воде круги.