Борьба незримая (Книга 2) - Чудинова Елена В.. Страница 7
Из-под серой доски ковыляет галчонок с обгорелыми крылышками. Одно из них только чуть опалено, другое наполовину сгорело... Галчонок ковыляет прочь, жалобно крича, он не надеется убежать, но что-то гонит его... Куда, под чью защиту он бежит? Куда-то дальше, где валяется мертвая собака.
О Господи! Собака начинает подниматься... Ей трудно подняться: полуистлевшие лапы разъезжаются в стороны... Но что-то сильнее разложения вынуждает ее к этому мучительному усилию. Она пытается залаять, но вместо этого только клацает пастью и шипит. Кажется, она слепая. Это видно потому, как она ворочает окостеневшей шеей, пытаясь определить присутствие врагов... Но почему она гонит нас?!
Под этими обломками копошится множество маленьких замученных созданий, множество маленьких беззащитных существ. Она защищает их всех, хотя ей так же плохо, как им.
Но ведь мне жалко их, ведь я хочу им помочь!
Им не нужна моя помощь. Жалость и добро мучительны им, как яркий свет больному глазу, доброе и злое намеренье им равно невыносимы в их кромешной муке...
Ребенок... Надо увести ребенка, скорее, пока она еще этого не поняла!
- Уйдем отсюда.
- А они так и останутся здесь? - У девочки большие, какие-то мозаичные глаза из зеленых, серых и коричневых точек. - Можно, я накрошу им хлеба?
- Они не будут есть - они ведь все мертвые.
- ИХ ТАК СИЛЬНО ОБИДЕЛИ, ЧТО ОНИ НИКАК НЕ МОГУТ УМЕРЕТЬ?
...Кто это сейчас кричал? ...Рука в нестерпимо белой перчатке бинтов, утонувшая в свежей чистоте настоящей постели... Незнакомая комната, тепло пронизанная солнечными лучами. Жемчужно-серый гобелен: играющий на свирели пастушок, пастушка поднимает корзину с плодами... Раньше свирель иногда звучала, сейчас пастушок играет беззвучно. Этот сон уже был. Иногда в нем мелькали какие-то лица, чаще всех - лицо похожего на музыканта человека и голос Юрия Некрасова. Да, эта светлая комната уже снилась. Добрый сон.
Нет! Назад, туда... Там, под серыми досками свалки, те, кому я не мог помочь... Бессилен был помочь и поэтому ушел...
Отворяется дверь. Почему она здесь, девочка из того сна? Значит, здесь тоже есть боль. Значит, здесь можно быть.
Девочка лет десяти, с пажеской прической, в сером пуловере и клетчатой юбочке, залезла в поставленное у изголовья, рядом со столиком с лекарствами, кресло и раскрыла толстую потрепанную книгу.
Сережа попробовал приподняться на локте, но сразу упал обратно в подушки.
- Ой! - Взглянув на Сережу странного цвета мозаичными глазами, девочка уронила книгу и, вскочив, помчалась к дверям, стуча о паркет каблуками высоких ботинок...
- Дядя Юрий! Тетя Катя! Он очнулся, он очнулся, дядя Алеша, он очнулся!!
Послышались поспешные ровные шаги: в грубом некрашеном свитере, в мешковатых штанах из "чертовой кожи", в накинутой на плечи черной телогрейке, с заросшим щетиной лицом - к Сережиной кровати подошел штабс-капитан Юрий Некрасов.
- На сей раз Вы не бредите, Ржевский, это действительно я. Поздравляю Вас с довольно-таки благополучным возвращением с того света!
10
- Итак, прапорщик, если Вы не устали, продолжим.
- Ничуть. - Сережа, полулежавший на диванных подушках, принял из рук Тутти граненый стаканчик с лакричной микстурой и слегка улыбнулся.
- Собственно говоря, господа, предыдущие данные Ржевского пока что всего-навсего совпадают с уже имеющимися. - Некрасов прошелся по гостиной. - Что Петерс переброшен сюда, мы уже знаем. Как, впрочем, и то, что существование Центра не составляет уже секрета для Гороховки. Какие еще фамилии Вы слышали между присутствующими сотрудниками, прапорщик?
- Труднозапоминающаяся какая-то фамилия... Ах, вот - Блюмкин. Входил при мне к Петерсу.
Военный инженер Алексей Никитенко присвистнул.
- Вы уверены, что не ошибаетесь? - с некоторой живостью обернувшись к Сереже, спросил Некрасов. Сережа пожал плечами.
- Некрасов, это неправдоподобно, - с сомнением проговорил Вишневский.
- Вы можете его описать?
- Могу.
Из передней послышался звук повернувшегося в двери ключа. Прозвучали быстрые шаги, и в гостиную стремительно ворвался широкоплечий офицер лет двадцати пяти - светло-русый, кудрявый, сияющий открыто дружелюбной широкозубой улыбкой.
- Мое почтение, господа!
- Кстати, граф. Что у Неклюдова?
- А наиблагополучнейше. Обручев подготовлен идеально. - Вошедший плюхнулся в кресло. - Всего-то хлопот осталось - перевесить флажки. И, пожалуй, еще кое-что в дополнение к флажкам. Словом - чисто декоративная работа. Тьфу, устал. Тутти, детка, будь ангелом и швырни в меня чашкой чаю!
- С солью?
- С лягушками.
- Ты сам лягушка.
- Тогда швырни меня в чай. Только скорее. Ага, с молоком... - Подняв голову от чашки, вошедший столкнулся взглядом с Сережей, мучительно пытающимся сопоставить это неожиданно возникшее лицо с тем, смутно припоминаемым сквозь туман болезни. - Что, трудно припомнить, где это нас друг другу представили? - Офицер рассмеялся так заразительно весело, что Сережа, колебания которого мгновенно рассеялись, не смог не рассмеяться в ответ. - А ты меньше похож на покойника, чем в последнюю встречу. Граф Платон Зубов.
- Я рад. Мне представляться уже излишне?
- Ладно, господа, к делу, - суховато заметил Некрасов.
- Ярко выраженный тип семита, - с расстановкой заговорил Сережа. Что еще?.. Впалая грудь, узкие плечи, покатые, средний рост, худ...
- Странно, похоже на то.
- Что похоже?
- Блюмкин в Чеке.
- Он-он! - почти радостно воскликнул Зубов. - Да что вы его спрашиваете - был у него досуг для наблюдений! Вы меня спросите - сам видел, сразу узнал. - Отставив чашку, недавний Сережин спаситель хлопнул приставленными к ушам ладонями. - Ушастый такой еврейский парнишка!
- Неужели - альянс с эсерами? - обращаясь к Некрасову, с сомнением протянул Вадим.
- Если так, - усмехнулся Никитенко, - мы разумно не стали делать на них ставку после того, как не разлей вода друзья большевики поприветствовали их на съезде пулеметами. А было заманчиво.
- Было глупо не воспользоваться благоприятной ситуацией, - хмуро отрезал Некрасов.
- Кроме того, подобный расклад и сейчас сомнителен. После съезда-то... - Вишневский негромко рассмеялся. - Более остросюжетной комедии стены Большого театра, сдается мне, допрежь не видали. Кто помнит? Большевиков просят выйти в фойе для обсуждения внутрифракционных вопросов. Через час в фойе высовываются недоумевающие эсеры - и обнаруживают, что "внутрифракционные вопросы" обернулись расстановкой пулеметов.