Аромат рая - Блейк Дженнифер. Страница 32

Первый этаж принадлежавшего Райану дома оказался закрытым ставнями и запертым. На доме не было вывески, что здесь продавали вино или свечи, ткани или шляпы. Как он говорил, комнаты чаще всего использовались для хранения товаров, но сейчас они были свободны. Поскольку приближался вечер, Райан предложил всей группе уставших беженцев воспользоваться его гостеприимством.

Его предложение было встречено с радостью и благодарностью. Все гурьбой высыпали из фургона, который Райан нанял у крестьянина в Байо-Сент-Джон на окраине города, куда накануне причалили пироги. Толпой они проследовали через кованые ворота и вымощенный камнем внутренний двор, обогнули фонтан, обсаженный папоротником и геранью, и направились по невысокой лестнице на галерею, огибавшую двор с трех сторон. Еще до того, как они поднялись, навстречу им вышел негр, приветствовавший их с грацией и достоинством.

Слуга с темной, даже синевато-коричневой кожей и с сединой в курчавых волосах мог быть любого возраста – от тридцати пяти до пятидесяти лет. Мажордома Райана звали Бенедикт. Вполне естественным образом он принял на себя заботу о гостях и, хлопнув в ладоши, вызвал горничных и слуг, предложил освежающие напитки, распределил комнаты, не упуская никаких мелочей. Он не только поселил Мазэнов рядом с Жерменой в соседних спальнях, но и, общаясь каким-то непостижимым образом с хозяином, поручил горничной провести Элен и Дивоту в салон и в спальни, несомненно, принадлежавшие хозяину.

Никакой неопределенности не осталось после того, как слуга принес туда же и маленький морской сундучок Райана. Его поставили у стола с мраморной столешницей и ножками, на которых красовались ветки с золотыми листьями. На столе лежал серебряный поднос с визитными карточками, адресованными Райану Байяру. Наиболее важной среди них была карточка от Пьера Клементе де Луссата, префекта колонии от Франции, приглашавшего хозяина дома на обед, который давался в этот же день. Этот префект впоследствии стал губернатором, когда Франция снова приобрела Луизиану.

К заходу солнца пассажиры шхуны «Си Спирит» уже наслаждались удобствами этого дома. Каждый из них принял ванну, переодевшись в чистую одежду, которую для них нашли. Об их коже, обожженной и раздраженной укусами насекомых, позаботились, обработавмазями и притираниями, всех угостили обедом и напитками. Хозяин заранее извинился за свое отсутствие в этот вечер. Он полагал, что не может пропустить прием и обед у будущего губернатора, человека, который прибыл в Новый Орлеан как раз в то время, когда Райан направлялся в рейд по Карибскому морю. Пропустить такой обед, помимо всего прочего, означало для него лишиться последних новостей. Он не собирался возвращаться до утра, поскольку дом де Луссата располагался за воротами города, а ворота запирались в девять часов вечера. Райан рассчитывал переночевать у друзей, которые жили неподалеку от префекта.

Элен удивлялась выносливости Райана, у которого хватало сил ехать с визитом после таких тяжелых дней путешествия. Сама она смертельно устала и не желала ничего, кроме как забраться в постель, закрытую от проклятых москитов, и проспать целую неделю. У остальных было такое же желание. Пожелав всем спокойной ночи, она удалилась в отведенную ей комнату.

Дивоты с ней не было. И, несмотря на то, что Элен любила свою тетку-горничную, она была очень рада сейчас уединению. С минуту она стояла, оглядывая спальню, – темный дубовый английский шкаф, квадратный и тяжелый; умывальник, почти такой же, как и на шхуне, но вделанный в стену с французским зеркалом и подставкой для бритья; фламандский ковер, по цвету гармонирующий с убранством стен. Спальня и в самом деле оказалась просторной, занимавшей большую часть этажа, со стеклянными панелями в дверях, выходящих на галерею и далее во двор, а с другой стороны спальни двери выходили на балкон над улицей.

Взгляд Элен задержался на кровати, которая занимала в комнате главное место. Приподнятая для прохлады на платформе, она была украшена резными изголовьем и изножьем, резьба на которых, как и у всех столиков, дополнялась золочеными листьями. Над постелью свисала белая противомоскитная сетка, бежевые простыни туго обтягивали набитый испанским мхом матрас, а наволочки – подушки с гусиным пером. Она представила себе, как они могли бы лежать в этой постели вместе с Райаном, но тут же отвернулась и направилась к застекленной сверху донизу французской двери, открытой навстречу прохладному вечернему воздуху.

Элен вышла на балкон. На открытом воздухе было гораздо прохладнее, чем в доме. С реки над черепичными крышами поднимался легкий ветерок. Предсумеречный свет постепенно угасал, превращаясь в унылый темно-багряный.

Элен вспомнила о своем отце, оставшемся лежать в руинах дома Ларпенов. Неожиданно она подумала, что, может, это и справедливо, что останки отца находятся в родных ему местах, которые он так любил... Жесткий комок подступил к горлу и сдавил его, но она не расплакалась. Еще во Франции, когда отец оставил ее там, она поняла, что плач никогда не помогает.

Она стала думать о Райане и о том, что он оставил ее на целый вечер. «Неужели ворота и впрямь запирают на ночь? И если уж солдаты днем польстились на деньги, то ночью они наверняка захотят получить столько же, если не больше. Вполне возможно, что Райан сообщил про комендантский час только для того, чтобы иметь повод задержаться на всю ночь. А может быть, у него есть женщина, которую он должен навестить, или кто-то другой, кому он хотел или должен объяснить присутствие в его доме новой любовницы?» Элен не имела права жаловаться, если он предпочтет остаться там на ночь.

По улице гуляли прохожие, наслаждаясь вечерней прохладой. Молодые парочки и люди постарше, большие семьи – с бабушками и дедушками, с подростками и совсем маленькими детишками на руках – заполнили места у оград балконов, украшенных папоротниками и мечевидными юкками в глиняных горшках, некоторые сидели в креслах и на крыльце своих домов. Они громко перекликались между собой, обсуждали новости, обменивались приветствиями, сплетнями. Откуда-то доносились звуки гитары и нежная песня, какой-то поклонник привлекал внимание своей возлюбленной. Молодая девушка звонко смеялась от удовольствия и возбуждения. Друзья и соседи – все они были знакомы, все давно жили в этих краях.

Элен волновало, много ли времени ей понадобится, чтобы перестать чувствовать себя здесь неуютно. Она была чужой в новом для нее месте и ничего не имела за душой, кроме здравого смысла и силы воли. Возможно, найдутся люди, которые ей чем-нибудь и помогут, например, Дивота, а может, и Райан в промежутках между своими делами, но в том, что касалось ее будущего, она должна положиться лишь на себя и добиться того, чего хочет...

Услышав позади себя шорох, она обернулась. Это пришла Дивота, чтобы приготовить ей постель. Элен постояла еще немного на свежем воздухе и медленно вернулась в спальню.

Уже совсем стемнело, и Дивота зажгла свечу на столике, затем внимательно посмотрела на Элен, та спокойно встретила ее взгляд.

– Ну, так что ты скажешь? Думаешь, нам стоит здесь остаться? – неожиданно спросила она горничную.

– А куда мы еще можем пойти?

– Я ничего не говорю о сегодняшнем вечере. Но, может быть, завтра?

– Есть маленькая проблема... деньги!

– У меня есть серьги, те, что подарил Дюран. Есть ожерелье моей матери. Что-нибудь мы же сможем за них выручить?

– Да, но стоит ли рисковать ими? Разумно ли уходить куда глаза глядят, если здесь у тебя есть все, что нужно, – еда, постель, безопасность...

– И положение любовницы Райана в придачу. Что же в этом хорошего?

– Многие женщины пользовались таким положением, чтобы приобрести деньги и власть.

– Да, такие, как Помпадур, как Жозефина, когда Первый Консул [21] еще только уговаривал ее выйти за него замуж. Может быть, но к ним и относились все определенным образом...

Дивота нахмурилась и помрачнела.