Действующие лица и исполнители - Алексин Анатолий Георгиевич. Страница 13
«Чтобы я не считала его домашним тираном, она готова на все! — подумала Зина. — Но это ерунда… Главное, что она согласна!»
Зина обожала устраивать чужие судьбы.
— Вы мне поможете подготовить какую-нибудь сцену? — спросила Ксения Павловна. — Отрепетировать ее! С Николаем у меня не получится… Я его как-то стесняюсь. С вами мне проще. А главное, я хочу, чтобы это было сюрпризом!
— Зачем же я? У нас есть режиссер! — воскликнула Зина.
— Режиссер?…
— Ну да! Замечательный парень! Тот самый… Андрей! Он будет счастлив помочь актрисе вернуться на сцену. Я в этом не сомневаюсь!
— Тот самый?… — переспросила Ксения Павловна. Она задумалась. А потом сказала: — Вы, наверное, как всегда, правы. Николай будет ему благодарен… И, может быть, они станут друзьями?
На следующий день Зина решительно потребовала, чтобы Иван Максимович, Андрей и Костя собрались в директорском кабинете. Взглянув на нее, Иван Максимович спросил:
— Мы должны написать завещание?
— Пока что покушение совершается на меня! — ответила Зина. Пристально глядя на Андрея, она сказала: — Все-таки режиссер должен иметь опыт. Теперь я в этом не сомневаюсь! Разве Петр Васильевич мог позволить себе, не посоветовавшись с актрисой, предлагать ее на главную роль?
Андрей честно и безмятежно удивился. Потом посмотрел на Ивана Максимовича и Костю, ожидая от них поддержки.
— Но ведь Петр Васильевич был главным режиссером, — сказал он. — А я — приглашенный на постановку. И поэтому должен был сначала поговорить с Николаем Николаевичем… Если б я тебя пригласил, а он бы потом отказался?
— Он и отказался! — сказала Зина. — И правильно сделал. Редчайший случай: я стала союзницей Патова!
— Ты прости меня, пожалуйста, — продолжал Андрей. — И не обижайся.
— Я никогда не обижаюсь!
— Но ведь по поводу работы над старыми спектаклями тоже сначала поговорили с главным режиссером, а потом уже со мной.
— Большая разница! — воскликнула Зина. — Ты реставрировать эти спектакли можешь, а я сыграть Джульетту не смогу. Ни за что на свете!
— Почему ты так думаешь, а? — поинтересовался Иван Максимович.
— Да что вы… издеваетесь, что ли? Что между нами общего?!
Иван Максимович не спеша выдвинул ящик стола, достал оттуда нарядный том и раскрыл страницу, заложенную бумажкой.
— Я предвидел твои возражения. И подготовился, — сказал он. — Вот послушай, что говорит о себе Джульетта: «Хотела б я приличья соблюсти… Хотела бы, но нет, прочь лицемерье!» А ты говоришь: «Что между нами общего?»
— Если вы решили взять меня цитатами, то я тоже… Дайте-ка книгу!
Иван Максимович неохотно протянул ей нарядный том.
— Прочитайте, пожалуйста! Буквально на любой странице… Хотя бы вот это: «Она затмила факелов лучи! Сияет красота ее в ночи, как в ухе мавра жемчуг несравненный». Теперь взгляните на меня!…
— Эта сцена, — безмятежно улыбаясь, начал Андрей, — как раз доказывает, что между вами много общего… Иван Максимович прав!
— Дать тебе книгу? — спросила Зина.
— Эту трагедию я знаю наизусть. Парис говорит Джульетте: «Твое лицо от слез так изменилось. Бедняжка!» А она ему что отвечает? «Слез не велика победа: и раньше было мало в нем красы». Она для Ромео прекрасна! Ты понимаешь?
— Она просто скромна.
— Как ты!…
— Я — травести! — крикнула Зина. — Я умею играть только девчонок.
— А Джульетта и была девчонкой! Ей было четырнадцать лет, — радостно сообщил Андрей.
— Девочек в таком возрасте Валентина Степановна не пускает на некоторые спектакли, — сказал Иван Максимович.
— Представления о женском возрасте вообще изменились, — сказал Андрей. — Некоторые немолодые актрисы подходили ко мне: просятся на роль матери Джульетты. А ведь ей было лет двадцать семь…
— Что творилось в Вероне! — воскликнула Зина.
— Одним словом, так… Четырнадцатилетних в нашем театре играешь только ты, — четко и неторопливо резюмировал Костя Чичкун.
— И соотношение сил получается очень верное! — продолжал убеждать ее Андрей.
— Какое соотношение?
— Джульетта гораздо решительней и смелее Ромео. Ведь это она предлагает немедленно обвенчаться. И она решается принять снотворное… А ты гораздо решительней и смелее меня. Как видишь, все сходится!
— Но ведь я собираюсь участвовать в спасении спектаклей Петра Васильевича! — ухватилась за последний аргумент Зина.
— Андрей тоже будет делать и то и другое, — возразил ей Иван Максимович.
— Он окончательно согласился?
— Отступил перед неизбежностью. Ты тоже сдаешься?
— А Николай Николаевич? Он-то согласен на то и другое?
— Мы его очень просили. От имени дирекции. И общественных организаций… — Ивану Максимовичу было стыдно, что он так нажимал на главного режиссера. Вспоминая об этом, он страдальчески морщился, обеими руками обнимал свою большую, неказистую голову. — Что было делать?
Я предложил ему: «Тогда давайте соберем художественный совет. Пусть решает…»
— А он?
— Сказал: «Ну, если проблемы искусства вы хотите решать голосованием, я отступаю».
— Значит, все-таки отступил?! — возликовала Зина. Директор посмотрел на нее с грустью и осуждением.
— Я так скажу… Мне его было жалко, — тихо произнес Костя. — Но я подумал: сколько ребят каждый вечер приходит к нам в театр? Семьсот пятьдесят. В месяц, стало быть, более двадцати тысяч. А в год, если не считать летних месяцев, около двухсот тысяч! Вот и надо, подумал я, выбрать между этими ребятами и Николаем Николаевичем!
— И выбрал ребят? Ты молодец, Костя! — Зина похлопала его по плечу. — Мы тоже не зря тебя выбрали!
Николай Николаевич, войдя в директорский кабинет, впервые не поздоровался. Он судорожно поправлял свои манжеты.
Иван Максимович с неловкой поспешностью выбрался из-за стола и пододвинул главному режиссеру стул. Но Патов этого не заметил.
— Сегодня срывается вторая беседа из цикла «Мои встречи с великими режиссерами»! Хотя этот цикл был утвержден художественным советом, чему вы, Иван Максимович, придаете такое большое значение. Оказывается, что для наших с вами артистов встреча с Андреем Лагутиным интересней, чем с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом, о котором я сегодня хотел рассказать.
— Просто с этим они работают…
— Чтобы добиться хоть каких-нибудь успехов с этим, они должны знать о том. Что происходит? В репетиции участвуют пять человек, а в зале сидит вся труппа!
— Они соскучились… — тихо произнес Иван Максимович.
— По Андрею Лагутину?!
— По работе… Вы меня простите, конечно.
— Работа артиста слагается из многих компонентов. И один из главнейших: беспрерывное постижение опыта корифеев. Без этого в актерском организме наступает авитаминоз!
— Но ведь чем больше человек потребляет витаминов, тем больше ему хочется ходить, двигаться, действовать…
— Я не думал, что вы поймете меня так буквально. С такой балабановской прямолинейностью! Кстати, балабановщина вообще затопила наш… или, вернее сказать, ваш театр. «Служенье муз не терпит суеты!» — это известно даже младенцу. А тут все бегают, носятся: из зрительного зала — в репетиционный. И обратно… «Тем, кто спешит, грозит паденье». Это строка из «Ромео и Джульетты», кстати сказать.
— Что поделаешь? Они соскучились… Застоялись! Простите меня за грубое выражение.
— Что же, мои беседы вообще отменяются?
— Видите ли, после застолья…
— Какого «застолья»?
— Так у нас в театре называют репетиции, происходящие за столом.
— И вас не оскорбляют эти ресторанные термины?
— Я привык к этому слову. Может быть, оно неудачно. Но дело не в нем. Дело в самом деле… В работе… Комитет комсомола попросил меня, чтобы репетиции «Ромео» и работа над старыми спектаклями шли параллельно. В двух наших залах. Утром и вечером.
— У меня возникло одно предложение. Вполне рационализаторское, — скрестив руки на груди, произнес Николай Николаевич.