Волны словно кенгуру - Коржиков Виталий Титович. Страница 19

Перуанские моряки с нами здоровались, поднимали вверх руки: "Буэнос, амигос!" В каюте сидел мужчина и слушал приёмник, мы тоже сказали: "Буэно". Но мужчина молча взглянул на нас и отвернулся.

Наш знакомый махнул на него рукой: "Не обращайте внимания".

В каюте были две койки. Перуанец встал на табуретку и над верхней приколол портрет Ленина..

- Амиго Ленин, камрад! - сказал он торжественно. И вдруг его рука двинулась по воздуху, как маленькое судёнышко - с волны на волну. - Теперь он поплывёт со мной в Перу, через все моря! - улыбнулся перуанец.

В каюту стали заглядывать матросы, механики, которых мы видели на трапе.

Одни из них несли нам монеты, другие доставали из карманов письма и отрывали от конвертов марки:

- Сувенир! Память!

А у старого, морщинистого матроса в руках была бутылка с кукурузным напитком из Перу, и он протягивал её нам.

Моряки подходили к портрету, рассматривали его и одобрительно кивали.

И только один человек всё сутулился у приёмника.

- Всем нравится! - сказал старый моряк. - А ему нет. Он с капиталистами и сам думает стать маленьким капиталистом. О себе только думает. А чтобы стало хорошо всем, нужно ещё много работать. Очень много придётся работать.

Так и поплыл наш Ленин в перуанской каюте по морям, по океанам, в волны и штормы. С друзьями, у которых ещё очень много работы.. .

Вот почему сейчас с "перуанца" посылали нам привет.

Мы тоже отвечали им и как-то незаметно раскачивались: вверх-вниз.

Над нами спокойно горели яркие созвездия, но постепенно начинало покачивать.

МИШЕНИ НА КАРТЕ

За час-другой море вздулось большими широкими волнами, и судно стало перекатываться с бугра на бугор. В коридоре застучало, захлопало. Все бросились крепить двери.

Я тоже взял дверь каюты на крючок, чтобы не стучала, и сел за свой дневник. Но тут в коридоре послышалось: "Мы с тобой старики, комсомольцы двадцатого года", и мимо каюты пробежал к радиорубке капитан. Поёт "старики", а носится шустрей десяти молодых!

- Ну что, карта погоды есть? - спросил он и тут же послышался его возглас: - Ай-я-яй! ..

Я тоже бросился в рубку.

Там в крохотном отсеке потрескивал аппарат, а начальник рации из-под его валиков вытаскивал влажный лист сиреневой бумаги, на котором я узнал очертания Японии, Китая, увидел змеистые линии, а в центре - кружочки, похожие на мишени.

Капитан поднёс к глазам очки, отвёл лист в сторону, взглянул на него и снова закачал головой:

- Ай-я-я-яй!..

- Что? - спросил я.

- Ну и даст кому-то! Ну и даст! Да и нам может влепить! - оценил обстановку капитан, внимательно вглядываясь в карту. - Вон что делается! Здесь как в кастрюле. Самые страшные тайфуны завариваются. Сядет тайфун на хвост - только держись! Попадёшь в этот кружочек, - он ткнул очками в центр мишени, - и крышка!

- Так уж и крышка? - спросил я.

- А из центра тайфуна ещё никто не выкарабкивался, - сказал капитан. Нон американцы послали когда-то судно, исследовать, что там внутри, - и больше никто о нём не слышал. Что там внутри, никто не видел. А кто увидел, уже не расскажет... - Он ещё раз покачал головой: - Ай-я-я-яй!..

- Убегать надо! - сказал начальник рации.

- Попробуем, авось проскочим. Да вот автомобили у нас на палубе. Если их накроет - фарш будет! Ох и завертит!..

КАСТРЮЛЯ В ОКЕАНЕ

По палубе с криком "Вот тебе и рыбная ловля!" уже торопился Фёдор Михайлович, а за ним с фонариком в руке шагал длинный, как Гулливер, боцман. Несколько матросов подтягивали возле машин тросы. И я стал помогать им. Помощник с боцманом ходили от машины к машине, стучали, как всегда, по тросам каблуками, проверяли, хорошо ли натянуты крепления.

Судно уже врезалось в волны, высоко задирало нос, и среди темноты разлетались над мачтами белые фейерверки брызг.

Казалось, автомобили вот-вот сорвутся с места и пойдут кувыркаться друг через друга. Но они стояли прочно. И при падении судна вниз вдавливались в трюмы, как наши подошвы в палубу.

- Ну, как машинки? - выскочил на минуту из камбуза Ваня.

- Машинки ничего! - крикнул боцман. - Ты лучше кастрюли и сковородки крепи.

- Это точно, - сказал Ваня. - Побегу! А то устроят такой джаз барабанные перепонки лопнут. Вон как заворачивает!

Вокруг уже всё свистело, тонко взвизгивал, словно порезавшись о тросы, ветер, бил в лицо и толкал в грудь, в спину.

- Ну, теперь задраим двери, иллюминаторы - и по койкам! - - сказал Фёдор Михайлович.

Всю ночь нас ворочало. Я прислушивался к взрывам ветра, к грохоту волн. А иногда заглядывал в рубку.

Капитан тоже не спал. Набросив на плечи потёртую фуфайку, он вымерял по карте пройденное расстояние, с карандашиком в руке подсчитывал мили: вроде бы, если поторопиться, должны проскочить! И он то и дело звонил в машину стармеху:

- Ну, дед, поднажми!

- Жмём! Больше некуда!

- Ещё немного попробуй! Покочегарь!

А утром, когда поднялось хмурое, укачавшееся солнце, Иван Савельич вышел на крыло и покачал головой:

- Ты смотри, что творит!

Волны крутились, перебрасывали с одной на другую какие-то ящики, окунали в зелёную пену бамбуковые клетки, а вдали взлетал и проваливался в воду чуть ли не целый дом.

- Вот даёт! Здесь бед натворил, а теперь пошёл на Японию, - сказал вахтенный.

Но мы в-вроде бы п-проскочили, - сказал Веня. Он только что заступил на вахту.

Насчёт проскочили сейчас посмотрим, - остановил его капитан.

Он пошёл в радиорубку и вернулся оттуда с новой картой погоды. На ней опять мишенями расползались тайфуны.

- Ну и кастрюля! - сердито сказал капитан. - Вот варит! Ещё один тайфун катит на нас от Филиппинских островов.

Из-за двери сквозь свист ветра послышался треск динамика и суровый голое диктора:

"На побережье Японии обрушились ураганные волны.

Улицы городов залиты водой. Разрушено множество домов, имеются жертвы".

- Да, д-достаётся японцам! - вздохнул Веня. Капитан ещё раз с тревогой посмотрел в окно на автомобили и приказал:

- Следите за морем.

НЕБО КАК В АРТЕКЕ

Я всё старался разглядеть кастрюлю, в которой завариваются тайфуны, но волны, хотя ещё кипели, становились тише, мягче, и скоро вся поверхность моря сделалась ровной, упругой, как плёнка из полиэтилена.

- Ну, порядок, теперь дойдём. Теперь машины доедут! - Капитан весело пробежался по палубе и затянул уже новую песню: "Раньше думай о Родине, а потом о себе".

А над бортом у мостика снова возникли три головы. Чёр ные, смоляные Коли и Вени, а между ними одуванчиком свет лая Митина.

Все три друга плавали недавно и, чуть что, собирались стайкой, как мальчишки. Передаст Митя радиограмму - и на мостик. Посидит Коля над грузовыми документами - и к дружкам. Смотрят на острова, на дельфинов, покуривают - взрослые! - и вспоминают училище или школу.

Как-то из-под борта выпорхнула летучая рыба, повела по воде хвостом, как сапожным ножом.

Коля сказал:

- Вот бы такую поймать! И в школьный музей обещал привезти.

- И я об-бещал в школу, - сказал Веня. - Только не рыбу, а коллекцию монет из разных стран.

- А меня просили привезти из Индонезии плёнку с песнями. А я никак туда не попаду! - пожаловался Митя.

А когда обошли Тайвань, Коля выбежал на мостик, зажмурился от солнца и охнул:

- Ну и небо! Синее, как в Артеке!

- А ты что, в Артеке был? - спросил я.

- Ага! - сказал Коля. - После пятого класса. В Кипарисном. Купался, виноград собирал.

- Вот наелся, наверное? - спросил Митя;

- До отвала! А шелковицей так объелся... Шелковица там такая большая росла. Вот наелись! - Коля засмеялся. - Всему звену промывание желудков делали! А потом после изолятора мы планёры строили, с Медведь-горы их запускали.

На минуту все притихли и посмотрели вдаль, будто увидели там и шелковицу, и Медведь-гору. А Коля взглянул на море, на небо и повторил: