Мы живём на границе - Верещагин Олег Николаевич. Страница 34
– Детки… сыночки…
На улице мальчишки заплакали. Не заревели, а заплакали – отворачиваясь друг от друга, угрюмо делая вид, что все нормально…
Провожать Сергея на автостанцию, откуда они с матерью должны были добраться до Кисловодска и сесть в СВ, явились несколько сот человек. Мать Сергея улыбалась, жала руки, целовалась, плакала и благодарила, Сергея тоже целовали, жали ему руки и благодарили за что-то, и он целовался, благодарил и жал руки… А потом автобус тронулся, и Любка вдруг побежала за ним и упала, а Глеб поднял ее…
– Какой ужасной жизнью они живут… – сказала потом мать Сергею. Он сперва промолчал, но через какое-то время ответил мрачновато:
– Да. Зато настоящей…
…Он открыл глаза и улыбнулся маме, сидевшей на его постели. Поезд покачивало, покачивало…
– Сколько же ты вытерпел… – сказала женщина, катая головой. – Как же так… а я думала, что просто умру, умру… Ну ничего, – она вздохнула. – У нас, слава Богу, достаточно денег, больше нет этих хлопот с отцовским бизнесом (она говорила, что все продала, вспомнил Сергей), мы с тобой уедем. Уедем совсем, – с какой-то истовостью повторила она, – из этой проклятой страны, навсегда… У нас дом на побережье Бискайского залива, уютный, хороший, ты вырастать и решишь, как тебе дальше жить. А я буду спокойна… Пусть они грызут тут друг друга, пусть едят живьем, с меня хватит! И с тебя…
Сергей сел, поджал ноги. Повернулся к окну. За поднятой занавеской стояли вдоль горизонта редкие огни. Светила пошедшая на убыль луна, не алая, а желтая, обычная.
"А ведь я их предал, – понял Сергей. – Просто и легко. Даже не предал, а продал, как… как мой отец своих друзей, свое прошлое. Впрочем, они, наверное, даже этого не поняли, они за меня искренне рады… Что ж, Бискайский залив – это неплохо. Выучу французский или испанский, получу гражданство, буду жить и ни о чем не думать… Все просто!''
Он засмеялся, потому что все решил для себя именно в этот момент, и стало легко, как тогда, при виде пистолета, висящего сбоку крыльца.
– Ты что? – женщина засмеялась тоже, удивленно и радостно, просто потому, что у сына, кажется, хорошее настроение. – Сержик, ты что?
– Да так, ма, – Сергей обернулся, сел прямо, спустив ноги на пол, на дорогой ковер. – Ма, мы сойдем на ближайшей станции и поедем обратно. Поселимся в Святоиконниковской. А нашим деньгам найдется лучшее применение, чем в иностранных школах и кафе с магазинами. Собирайся, ма.
Женщина неуверенно улыбалась. И поняла вдруг, что ее сын говорит серьезно.
– Ты сошел с ума, Сережа, – с нервным смехом ответила она. Сергей вздохнул и улыбнулся ей ласково и печально:
– Ну что ж… Тогда я сойду один. Мне будет очень-очень плохо без тебя, ма. Но я останусь в "этой проклятой стране", даже если ты решишь забрать меня силой и наймешь для этого людей. Я хочу жить в настоящем мире. И я буду в нем жить и защищать его, ма. Я так решил.
– Ты глупый мальчишка! – болезненно вскрикнула женщина. Сергей покачал
головой:
– Я взрослый мужчина, ма… – и он вдруг улыбнулся: – К тому же – я так и не сыграл в одном спектакле!
Эпилог
– Благословите, отец Николай.
Молодой священник сделал над склоненной головой мальчика ритуальный жест и сказал негромко:
– Благословляю… Иди с миром, сын мой.
Но Глеб Семага не спешил уходить. Он покусал губу и с отчаянной настойчивостью выпалил:
– Отец Николай, мне надо исповедаться!
– ОЧЕНЬ надо? – уточнил священник. Мальчик кивнул. – Я тебя слушаю, Глеб. Что так гнетет твою юную душу? – он улыбнулся. Глеб немного растерянно огляделся:
– Здесь? А… в храм?
– А так ли нужно? – отец Николай присел та лавочку, указал место рядом с собой. – Или ты думаешь. Господь не слышит детей своих вне святых стен? Или считаешь, что ему и так не ведомы сое твои дела?.. Ну, говори? – он опять улыбнулся, ободряюще и ласково.
– Отец Николай, – Глеб сел рядом, – недавно я убил двух чело век. Одного – безоружного, просившего о помиловании…
…– Да, тяжкая история, даже для взрослого человека, – отец Николай посмотрел на умолкшего мальчика. – Тебя гнетет их смерть, Глеб?
– Нет, отец Николай, – медленно покачал головой Глеб. – Меня гнетет то, что я… РАДУЮСЬ их смерти! – он выпалил это и умолк, привалившись к стене. – Я плохой христианин,- сказал он после долгого общего молчания.
– Может быть, – кивнул отец Николай. – Но ты хороший человек, Глеб, – мальчик недоуменно вскинулся, и священник почти сердито продолжал: – А ты ожидал, что я скажу слова о прощении и милости? Может быть, я плохой священник, но – не скажу я этих слов. Если сосед твой стал врагом твоим и смирение принял за слабость, а доброту, – за трусость, если он возгордился силой оружия и перестал видеть истину, и отринул мир – пусть покарает его рука твоя. Наши предки верили: павшим в бою за родную землю – нет преград на пути в Царствие Небесное. И кто знает, сколько жизней ты спас, – священник положил руку на плечо мальчишки, слушавшего его изумленно и недоверчиво, – сделав то, что сделал. Отпускаю тебе грехи, вольные и невольные… казак, – и священник, улыбнувшись, удержал Глеба, рванувшегося было с радостным видом прочь, за рукав: – Погоди. Не далее как час назад пришел ко мне еще один отрок в смущении, жаждавший святого крещения, и я не далее как пятнадцать минут назад исполнил над ним этот обряд. Мне кажется, он не прочь с тобой повидаться.
– А?.. – удивленно спросил Глеб и услышал знакомый голос:
– Глебыч, у вас паршивая гостиница, ты это знаешь? Не поможешь подселиться на земли Кубанского войска одному иногороднему со старушкой матерью? Согласны на одноэтажную хату с евроремонтом и всеми удобствами.
– Бокс?!?!?! – Глеб обернулся. На всходе церкви стоял Сергей – смеющийся, с шиком одетый; в вороте дорогой рубашки на цепочке посверкивал маленький простенький крестик. – Ты вернулся?!
– Нет, я проездом, – серьезно ответил Сергей и, спрыгнув с крыльца, столкнулся с Глебом, который восторженно завопил. Отбиваясь от друга, Сергей выкрикивал: – Нет, правда!.. Нам дом нужен!.. Хороший, мама без удобств не привыкла!.. Глебыч, пусти, козел, прости, Господи, около церкви… Святой отец, ой, спасите новообращенную душу!..
– Я не святой отец, ибо не католик, – заметил отец Николай. Глеб, рыча, тискал Сергея, который сумел-таки вырваться и припустил прочь – тем более, что на другой стороне улицы в обалдении и радостном недоумении застыли вышедшие из переулка Мирослав и Володька; миг – и послышались восторженные вопли. Глеб вздохнул и, повернувшись к священнику, пожаловался:
– А как теперь Любку делить? Она только-только… – но махнул рукой и ринулся следом, к приплясывающим друг возле друга трем мальчишкам.
Улыбаясь, отец Николай достал из-под рясы мобильный телефон – позвонить своему старому приятелю Олегу, учителю литературы, чтобы не искал никого на роль Толика в спектакле… но в последний момент опустил руку с "моторолой" и, перекрестившись на крест своей церкви, высоко плывущий в безоблачном кубанском небе, сказал:
– Господи, взгляни на нас. Помоги нам. Благослови нас – вот ради них, Господи…Слава Тебе, что мы – есть. Слава Тебе, что мы – казаки…
Крест сверкал над станицей – мечом, вонзенным в русскую землю.
До поры.