Закон тридцатого. Люська - Туричин Илья Афроимович. Страница 46

— Я здесь.

— Заходите.

Люська поднялась, поправила платье.

Маленький человечек перехватил ее у самых дверей:

— Вы из тридцать первого? Ну, как у вас там?

Так и впился в Люську глазами.

— Нормально!

— Нормально? — пробормотал человечек. — Ммм-да…

Люська обошла его и шагнула в кабинет.

Епишев стоял посредине кабинета. Несмотря на сутулость, он показался Люське очень высоким. На стуле возле стола сидел какой-то военный.

— Здравствуйте, товарищ Телегина. — Епишев протянул Люське руку.

— Здравствуйте.

Епишев смотрел на Люську, чуть склонив голову набок.

— Что ж это вы? Не успели начать работать, а уже выговор получили! Деньги присвоить пытались.

— Ничего я не пыталась.

— А две недели в подсобницах ходили.

— Мало ли…

— Кто ж вам поверит, Телегина, ведь в книге приказов записано.

«Конечно. Вы-то не поверите. Вы-то за Разгуляя будете горой!» — с горечью подумала Люська.

— Записано в книге приказов? — настойчиво переспросил Епишев.

— Ну и пусть записано!

— Это как же так?

— А так. Записано — и записано. Мало ли чего написать могут. Что ж, вы бумажке, а не живому человеку поверите?

Епишев вдруг улыбнулся.

— Очень у нас с вами веселый разговор получается, Телегина.

Люська покраснела. Сказала хрипловато:

— Ругать позвали — так ругайте. Только я никаких денег не собиралась присваивать. Это Разгуляй ваш — жулик самый настоящий. Вот он и думает, что на деньги всякий польстится. Еще бы: «Деньги — эквивалент!»

— Это кто же так сказал?

— Директор.

— Значит, жулики все в вашем магазине? — вмешался в разговор военный.

— Почему все? — Люська повернулась к нему. — Там и хорошие люди есть. А Разгуляй — жулик! — твердо заключила Люська.

— Знаем, — уже другим тоном заговорил Епишев. — И что опутать он вас пытался, тоже знаем. И что вы не виноваты, знаем.

Люська посмотрела на него удивленно.

— Знаете?..

— Я все-таки заведующий торгом и должен знать, что в моем хозяйстве делается.

— Конечно, — неуверенно проговорила Люська.

— Да вы садитесь, Телегина.

Люська подошла к столу и села сперва робко на краешек стула, потом подумала: «А чего в самом деле!» — и села прочно, облокотилась на спинку.

Епишев удовлетворенно кивнул и тоже сел.

— Разгулял вчера арестовали.

— А-рес-то-вали?.. — протянула Люська и подумала: «Это, наверно, Валерий Сергеевич».

— Он оказался одним из организаторов крупных хищений в нашей системе.

— Что ж теперь будет?

Епишев положил руки на стол ладонями вниз.

— Работать будем, товарищ Телегина. Так вы что ж, в нас, значит, усомнились? Думали, поверим, что нам комсомол жуликов поставляет на работу?

— Вы не сердитесь, товарищ Епишев. Только я про вас думала, что вы тоже жулик, как и Разгуляй.

Епишев засмеялся. И лицо его вдруг помолодело, будто смех стер с него морщинки и усталость. А потом стало серьезным, даже строгим.

— Нехорошо это, Телегина… Людмила, если не сшибаюсь? Нехорошо. Разве мы вас учили в людях сомневаться? Людям не верить? Я вот ни на секунду не поверил в то, что вы жулик. А ведь вы тоже с Разгуляем работали.

— Извините, — Люська заморгала растерянно.

— Да что уж. Бывает… Вы мне вот что скажите: как работу освоили?

— В общих чертах.

— Там ведь сложного ничего такого нет. Это жуликам сложно: они еще ко всему украсть должны, да и следы замести. А если честно работать, так ничего сложного. Вот, скажем, в накладных разберетесь?

— Разберусь.

— Справитесь, если мы вас, в порядке выдвижения молодых, назначим заведовать секцией?

— Секцией?!

— А что, боитесь? Вместо вашей этой Нины Львовны. Она ведь тоже торгового института не кончала. Однако бойкая женщина. А вот познакомьтесь — ваш новый директор, товарищ Кольчиков Степан Емельянович. Прошу любить и жаловать.

Люська вежливо поклонилась.

Военный встал и крепко пожал ей руку.

— Будем работать, хоть мое дело не торговать, а летать. Но что поделаешь! Против медицины, как говорится, не попрешь, против ветра не надышишься. — В голосе его послышалась затаенная печаль. — Посылают — будем пробовать.

— Да вы не бойтесь, Степан Емельянович. Мне в двадцатых годах довелось на большом заводе директорствовать. А я в технике — ни в зуб! Трудненько, конечно, пришлось, но надо было. Выучимся! Партия послала — значит, надо!

— Да вы меня, товарищ Епишев, не агитируйте. Раз я у вас в кабинете — заметано! Как птица без крыльев. Отлеталась — скачи!

— Приказ дадим с завтрашнего дня. И на вас, Телегина. И в напутствие скажу вам, Людмила: случись что — не бойтесь к начальству обратиться. Властью облечено оно для того, чтобы вам легче работалось. Желаю успехов!

В дверях Люська остановилась.

— Товарищ Епишев, а в магазине можно сказать, что Разгуляй арестован?

— Завтра в обеденный перерыв я приду и все объясню.

— А одной девушке можно? По секрету.

— Можно.

— Еще один вопрос. А как с Ниной Львовной?

— Пока будет работать продавщицей. Пока… А там разберемся во всем и решим.

Люська и новый директор вышли из торга вместе.

— Пойдете в магазин? — спросила Люська.

— В магазин я приду завтра, с Епишевым.

Галя пошатнулась. Лицо побледнело, стало пепельно-серым. В огромных неподвижных зрачках — ужас.

— А-рес-тован?.. — переспросила она, не разжимая помертвевших губ.

Люська тряхнула ее за плечи.

— Галя!.. Галя!.. Ты что?

— Аресто-ван…

— Не надо. Галочка. Черт с ним! Жулик он… Вор… И правильно, что его арестовали. Да он бы и нас всех запутал…

— Запутал… — повторила Галя, и вдруг лицо ее исказилось. — За-апу-тал… запу-тал… — забормотала она, озираясь испуганно.

Стены палатки — стены мышеловки. Сейчас, вот сейчас могут прийти и за ней. Что делать? Куда, куда деваться? Она закрыла лицо руками. Задышала часто и хрипло: не хватало воздуха.

— Галя, Галочка!..

«Надо бежать… бежать… незаметно… Чтобы никто… Бежать!»

— Нез-здоровится мне… Я пойду…

— Хорошо. Иди. Иди, Галочка.

— Я пойду…

«Скорее, скорее… Сейчас придут — и в тюрьму… В тюрьму…»

Она никак не могла развязать тесемки фартука. Руки стали как чужие… Люська помогла ей.

— Девушки, давайте работать! — шумела очередь.

— Я пойду… — повторила Галя жалобно.

— Иди, Галочка, иди. Я справлюсь.

Галя вышла на улицу, испуганно озираясь, и пошла, почти побежала, прижимая руки к груди, чтобы унять сердце. Ей казалось, что следом идет кто-то. Хотелось оглянуться, но страх сковал ее.

Она свернула в переулок, потом в другой. Под ногами зачавкала грязь, жадно хватала за туфли.

«Куда бегу? Куда?..»

Она устала. Ноги не хотели повиноваться, не хотели уносить ее от беды.

Тяжело дыша, обессиленная Галя прижалась к какому-то одинокому дереву. Заставила себя оглянуться наконец. Переулок был пуст. Только белые куры с чернильными пятнами на шее бродили у забора. Она закрыла глаза и замерла, будто срослась с деревом. «Куда идти? Домой нельзя. Домой придут… Уехать! К тетке в деревню… И там найдут. Везде найдут… Ах, дура, дура!.. Не надо было тогда деньги брать. В первый раз. А теперь конец…»

Из мрака вдруг всплыло улыбающееся лицо Разгуляя с веселыми ямочками на выбритых щеках. Протянулась длинная рука с тоненькой пачечкой денег. «Бери! Бери! Деньги — это эквивалент! Эквивалент счастья!»

Она открыла глаза. Вцепилась в ствол дерева, будто в нем было спасение, будто Разгуляй хотел оторвать ее от этого мокрого шершавого ствола.

В конце переулка показался кто-то. Галя испуганно встрепенулась, оторвалась от дерева, побежала, безотчетно выбирая места посуше.

«Куда же теперь?.. Куда?.. А может, самой пойти в милицию? Пойти и рассказать все. И про Разгуляя, и про Нину Львовну, и про себя. Всю правду. Ведь могут пощадить. Ведь могут!..»