Южная страсть (Черная маска) - Блейк Дженнифер. Страница 19

Внезапно он отпустил ее, откинулся назад и отошел, плечи его коснулись противоположной стены.

— Ну, тогда идите, если вы думаете, что при встрече с теми двумя ваши шансы будут выше.

— Они… они же на другой стороне реки. — Потеря на мгновение голоса была вызвана только дрожью, ничем иным.

— Правда? — Его смех был тихим и глухим. — Это же только мои слова.

Он был прав. Она опустила руки, сжала их и попыталась все обдумать.

— Я п-полагаю, про паром и скарлатину — это была л-ложь?

— Неужели? И зачем мне это было нужно? Может быть, вы думаете, я польстился на ваше прекрасное тело? — Это была насмешка над самим собой, так же как и над ней. Он действительно желал ее. Именно по этой причине он так быстро убрал свои руки, именно поэтому сейчас между ними было расстояние.

У нее перехватило дыхание.

— Как вы осмеливаетесь такое говорить!

— Почему бы мне это не сказать, если вы это думаете?

— Я н-ни о чем таком не думаю!

— О, вы не— обвиняете меня в желании изнасиловать вас? Теперь давайте посмотрим. Я уже давно мог вас убить, если бы так этого хотел. Так чего же я мог хотеть, кроме как… защитить вас?

— Как это, несомненно, трогательно, — к ней вернулся ее жгучий сарказм, — такой н-непонятный, один против всех.

— Вы ничего не понимаете. Получается, я всех обижаю и никому не делаю добра.

— Может быть, все дело в вашем в-воспитании!

— Злой выпад. Разрешите исправиться и предложить вам одеяло. Боюсь, вы несколько… окоченели. — Он нагнулся к брошенной на пол накидке и достал из-под нее свернутое одеяло. Выпрямившись, он бросил одеяло Летти.

В кукурузном сарае стало так темно, что Летти вовремя не заметила летящего одеяла, чтобы поймать его. Оно мягко ударилось ей в грудь и, когда она неловко попыталась схватить его, упало на пол. Летти быстро нагнулась и подняла одеяло. От него сильно пахло лошадью, но оно было сухим, укрытое от дождя под широкой накидкой Шипа.

Ей надо было отказаться. Она знала это, но смутное напоминание о тепле было так заманчиво, что поступить подобным образом было невозможно. Дрожащими пальцами она расправила одеяло и завернулась в него, стянув у плеч. Тоном, который и для ее собственных ушей звучал нелюбезно, она сказала:

— С-спасибо.

— Рад услужить вам. Может быть, сядем, или нас это слишком скомпрометирует?

Молния сверкнула на улице так ярко, что осветила сарай сверкающим серебристым светом. В тот момент, когда было светло, Летти заметила на его губах ироничную усмешку.

— Вам все это весело!

— Мне? А почему бы и нет?

Что-то в его голосе озадачило Летти. Молча она раздумывала об этом. Некоторое время подождав, как бы ожидая ее ответа, но так и не дождавшись его, он отвернулся и поднял свою непромокаемую накидку. Он стряхнул с нее воду и, хотя в такой темноте было трудно увидеть, что он делает, вывернул ее, как показалось Летти, наизнанку и, нагнувшись, разложил ее на кукурузных листьях.

— Мадам, — судя по интонации, он сделал приглашающий жест, — ваше ложе.

Не было никаких признаков, что гроза утихает. Дождь колотил по крыше и сливался с нее журчащими потоками, хлестал по стенам и, врываясь в сарай, просачивался по бревнам мокрыми потеками. Гром грохотал раскатистыми взрывами. Холодный сквозняк дул по полу, поднимая в воздух песок и мусор, забирался под подол мокрой юбки, и от него по уже и так гусиной коже еще больше бежали мурашки.

Было глупо продолжать стоять и в то же время опрометчиво садиться. Но по правде говоря, было ли это более безрассудным, чем оставаться с Шипом под одной крышей? Она не могла раздумывать, как это получилось и что это означало. Все, что она знала — это то, что она ужасно промокла и замерзла и, если останется стоять, ее будет бить такая безудержная дрожь, что она может упасть.

Пересиливая себя, на плохо гнущихся ногах Летти приблизилась к накрытой накидкой кипе кукурузных листьев и опустилась на колени, затем, откинувшись назад, села, прижавшись спиной к бревенчатой стене. Она чуть вздрогнула, когда Шип двинулся к ней и опустился на накидку рядом. Она сжала вокруг себя одеяло, каждый мускул застыл в протесте, хотя протестовать казалось напрасной тратой сил. Он, однако, не сделал в ее сторону больше ни одного движения.

Через некоторое время Летти откашлялась. Перекрикивая шум дождя, она сказала:

— А что, если паромщика не отпустят утром?

— Есть другие дороги, другие паромы. Я покажу вам.

— Моя хозяйка будет беспокоиться. Она может послать людей искать меня.

— Вы заботитесь обо мне или о себе? — Его голос был твердым, хотя в нем все еще звучала та хрипота, которая так ему шла.

— Конечно же, не о вас!

Забочусь о нем! Неужели он действительно думает, будто она хотела предупредить его, что придут люди, которых он может заинтересовать? Она бы с радостью увидела его схваченным и закованным в цепи. С радостью ли? Ангел и дьявол, назвал его Генри. Он убил ее брата, но спас ее от смерти или от того, о чем еще меньше хочется думать. Он обращался с ней с ужасной фамильярностью, но он был и заботлив. Его близость пугала, но в то же время заставляла ощущать, что она — женщина, а он — мужчина.

— Я уже говорил — вам нечего бояться.

Она не ответила. Он опасен, об этом нельзя забывать.

Он подвинулся ближе к ней, подтянул одно колено и положил на него ладонь. Летти резко повернула к нему голову. Тусклый свет на мгновение осветил кожаную кобуру на поясе. Она тихо и глубоко вдохнула воздух, глаза ее сузились, затем она отвернулась.

А что, если она сама схватит его, заставит ехать с ней в Накитош и потом сдаст его полковнику Уорду? Ее дознание могло бы закончится здесь и сейчас. Писем ее брата достаточно, чтобы власти могли держать его под стражей до тех пор, пока его вина или невиновность, как он утверждает, будет доказана. Все, что ей нужно сделать, — это немного придвинуться к нему и схватить револьвер, который так близко. В любом случае это было бы оправдано.

От этих мыслей по ней пробежала дрожь, она поежилась в одеяле. Шип повернулся и посмотрел на нее. Когда он заговорил, в его голосе звучала сдержанная осторожность.

— Вам было бы уютней, если бы вы освободились от мокрой одежды.

Летти раскрыла рот для резкого отпора, но потом снова закрыла его. Одно-два неловких движения не покажутся странными, если она будет раздеваться. Она и не подумает снять что-нибудь, кроме корсажа и юбки! Но от этого большой беды не будет. Густой сумрак не позволит ему ее рассмотреть, и в любом случае она будет закрываться одеялом, как щитом.

Она облизала губы.

— Вы… вы, наверное, правы.

Рэнсом нахмурил брови. Он никак не ожидал, что она согласится. Напряжение в ее голосе также озадачивало. Потом он увидел, как она склонила голову и начала возиться с пуговицами корсажа. Грудь его сжало, стало трудно дышать, он почти задохнулся. Желание, которое бурлило в нем, было таким сильным, что он вдавил спину в стену и сжал кулаки в страхе, что выдаст себя.

Одеяло соскользнуло у Летти с плеча, но она отпустила его только на мгновение. Какой легкомысленной она себя чувствовала, готовясь раздеться на глазах у мужчины, невзирая на причину этого. Она была напугана своей безрассудной смелостью, но это не повлияло на ее решимость.

Когда последняя пуговица вышла из петли, она потянула за края корсажа и стащила его со своих плеч, наклонилась сначала к Шипу, а потом от него, высвобождая руки из рукавов. Стянув верх корсажа и сложив его пополам, она положила его сбоку и потянулась назад расстегнуть застежку юбки. Когда это было сделано, она встала на колени, подняла юбку и, сдвигаясь, чтобы освободить зажатый коленями подол, стащила ее через голову. Последняя операция была проделана с большим эффектом, чем это требовалось. Каскадом юбка упала и легла частью своей тяжести на колени Шипа. Летти пробормотала извинение и потянулась за ней. Под мокрой материей ее пальцы скользнули по бедру Шипа, к кобуре. Она потянула к себе юбку, а рука под юбкой потянулась к револьверу.