Большая книга ужасов. Millennium - Усачева Елена Александровна. Страница 22

Работающий сотовый обнаружился у Кузи. Отдала она его с кокетливой улыбкой.

– А как это – ничего не было, если ребята чуть не утонули? – вкрадчиво спросила она.

– Никто нигде не тонул, – нахмурился Матвей – он пытался вспомнить телефон начальника лагеря. Не получалось. Беспомощные взгляды не помогали. – Какие болота во Владимирской области?

– А их разве здесь нет? – Голос Кузи был чист и ясен, как солнечный день.

– Есть, – отрезал Матвей, с такой силой вдавливая кнопки, что, казалось, телефон вот-вот рассыплется. – Но не здесь!

– А молнии? Шаровые? – Юлька пользовалась правом хозяйки телефона, чтобы невинно стоять рядом и задавать не менее невинные вопросы.

– Нормальные явления. Летом. В жару. – Матвей отстранил Кузю. – Слушаться надо, когда старшие говорят, а не под деревьями прятаться. У нас в отряде тоже вот так девочка встала под дерево… Алло! – гаркнул он вдруг в телефон.

– И что? – не отставала Кузя.

– И молния ударила. – Матвей озадаченно смотрел на экран.

– И что? – чуть ли не под локоть лезла Кузя.

– И все! Инвалидность выписали. Соображение на уровне пятилетнего. Ест только конфеты.

– И что? – напирала со своими не сильно разнообразными вопросами Юлька.

– Слушаться надо. И телефон у тебя не работает.

– А инопланетяне? – расстроенно спросила Кузя, принимая так и не пригодившийся сотовый.

– Улетели. Ну, чего замерли? Встали, побежали… То есть встали, пошли!

– Врет он все, – возмутилась Кузя, стоило Матвею отойти, а Томочке подойти.

– В чем врет? – Вкрадчивостью Томочка не уступала Кузе. – Про молнию? Или болото?

– Про инопланетян.

– А что инопланетяне? – сделала стойку на интересную новость Миленькая.

– Не улетели. Они еще здесь!

Идущий рядом Пося втянул голову в плечи. Но это его не спасло.

– Что, друг, – положил ему руку на загривок Кривой, – больше никого не видишь?

Коротко замахнувшись, он ударил Вальку в живот. Не готовый к нападению Пося ойкнул и согнулся пополам.

– Еще раз вякнешь о привидениях, – склонился над ним Юрка, – башку откручу и буду ею в футбол играть. Понял?

Валька пискнул что-то среднее между стоном и страдающим согласием.

– Один вон уже в лагере остался раны лечить. Смотри, чтобы тебя не отправили следом за Гагариным.

– А что Гагарин? – Глаза Кузи сияли, как стоваттные лампочки.

– Тебе же говорили – инопланетяне к себе взяли. Что-то в космосе ценное углядел, вот его и того…

– Чего – того? – прервала Кривого Томочка, подхватывая Юльку под локоть. – Как будто бы не знаешь? Разбился. Пьяный полетел, вот и разбился.

От внезапного заявления все застыли, вероятно, пытаясь представить себе этого красивого улыбчивого человека – и вдруг пьяным. Тишину прервал Гера.

– «На высоте четыре тысячи метров в самолете «МиГ» произошла разгерметизация кабины, – читал он с наладонника, – пилоты, Гагарин и Серегин, начали резкое снижение. От сильного перепада давления они временно потеряли ориентацию и способность управлять самолетом. Он ушел в пике, из которого не вышел ни на двух тысячах, ни на тысяче метров, и столкнулся с землей. Удалось найти почти все фрагменты самолета. От людей ничего не осталось. Самая крупная часть тела – кисть Гагарина…» И еще тут про подметки что-то…

– Кого же тогда похоронили? – тихо спросила ошарашенная Томочка.

– Кого-то, – пожал плечами Гера, пряча телефон в карман. – Урны с прахом Серегина и Гагарина…

Проходивший мимо Кривой сильно толкнул Геру плечом, и тот повалился под ольху.

– Историк… – процедил он, не останавливаясь.

Пося побежал вперед. Встречаться еще раз с Юркой ему не хотелось.

Глава восьмая

Последний поворот

Больше всего Вальке хотелось дождя. Когда идет дождь, то каждый занят собой и не отвлекается на остальных. Когда дождь, Кривой не распускает руки, а отмахивается от молний футболкой. Когда дождь, можно немного побыть одному.

Дождь обещал пойти снова. Тучи набрасывались на солнце, глотали его, жевали, давились. Светило разрывало тучам животы и выкатывалось в небо, чтобы через пять минут потонуть в новой пасти. Тревожно пели птицы. Порывы ветра бросали в лицо запах скорого ливня.

Отряд вышел из поселка Андреевский, где Алена всех заставила пить парное молоко. Особенно Кривого, хоть он и упирался, орал, что у него будет несварение, что он за себя не отвечает. Но попробовав белую тягучую пахучую жидкость из жестяной кружки, разохотился и выпил не меньше литра. Да и сама Алена, словно соревнуясь с ним, стала пить быстро, давясь и немного проливая на себя. Рядом стоял Матвей с непонятно добродушной улыбкой на лице. Неужели ему нравилось, как Алена льет себе на футболку молоко и слизывает белые «усы» с губы?

От показного добродушия Валька сморщился, свое молоко вылил в крапиву и отошел в сторону.

До недавних пор ему было неизменно любопытно, что происходит в отряде. Его тянуло к ребятам, хотелось стоять рядом, слушать, смотреть, смеяться вместе со всеми. А сейчас что-то как будто оттолкнуло его от них. Он вдруг почувствовал себя особенным, избранным. Они – там – были все вместе. А он – здесь – был один. Его никто не любил, только гоняли и шпыняли. Он был им не нужен, а потому был выше их, чище, лучше.

На выходе из деревни, на пригорке, физрук заставил всех проверить обувь, перешнуроваться, заклеить пластырем стертые пятки. Дальше дорога пошла веселее.

Впереди шагали мальчишки. Они рвались навстречу тучам и ветру, бежали, споря с природой и погодой. Грядущий дождь был не для них, а для кого-то другого, их дождь уже где-то пролился.

Перед ними было далекое-далекое поле, до горизонта. И уже там, на горизонте, виднелся мемориал. По крайней мере, так всем казалось. Мальчишки на спор решили добежать до него и быстро превратились в такие же невнятные точки, как и видимые вдалеке купы деревьев. Через пять минут отряд догнал запыхавшихся бегунов. Поле все тянулось и тянулось, и на горизонте все еще еле различимой точкой виднелось нечто, что было решено принять за цель их путешествия.

Моторова шагала в хвосте отряда и улыбалась. Словно открыв для себя какую-то важную тайну, она теперь радовалась всему – и солнцу, и тучам, и раскисшей от грязи дороге, и бледным цветочкам на обочине. Хмурая Ирка шла рядом и что-то постоянно ей говорила. Было не слышно. Растянутое в пространстве и времени поле не отражало звуков, и Валька время от времени ловил себя на мысли, что смотрит немое кино. Мама его любила такое смотреть, с Чарли Чаплиным.

С другой стороны от Моторовой шагал Кривой и тоже чему-то своему улыбался. При виде его у Вальки сжимались кулаки. Он понимал, что сам умнее и лучше глупого Юрки, что Кривой только и может, что размахивать кулаками, а головой думать не привык. И поэтому Валька хорош, а Юрка плох. Хотелось эту разницу как-то продемонстрировать. Дорога, усталость, механическое, бездумное движение вперед – все это лишало воли… оставляя раздражение. Оно копилось в душе, настаивалось в котле с другими обидами, обещая в ближайшем будущем хорошее колдовское зелье.

Где-то на краю Валькиного сознания и зрения маячил Королев. Он не подходил близко к Аньке, а шел отдельно, постоянно оглядываясь, словно видел Моторову впервые.

А она продолжала улыбаться. Не ему, а всем вокруг – небу, солнцу, тучам, траве, дороге, друзьям, самой жизни.

Валька шел один. После болота с ним никто не разговаривал, будто он сам был виноват, что так все получилось. Он-то хотел предупредить. Но вышло как всегда – всякий раз, когда он пытался кому-то помочь, начинались путаница и паника. А ведь он был готов спасти всех. Если бы его послушались…

– Если бы послушались, – бормотал себе под нос Валька, с опаской косясь по сторонам.

И хорошо, что на него в этот момент никто не смотрел, потому что глаза Постникова вдруг сделались чумные. Он принялся резко вытягивать руку вперед, надеялся поймать невидимого собеседника за плечо и заставить слушать.