Потапов, к доске! - Крюкова Тамара Шамильевна. Страница 11

— Это всё, — широко улыбаясь, сказал Женька.

Все продолжали глядеть на него. Никто не расходился. На лицах посетителей читалось ожидание. В душе у Женьки шевельнулось нехорошее предчувствие. Лёха понял: будут бить.

— Всё уже, — неуверенным голосом повторил Женька.

— Как всё? А ухо? — напомнил ему Петухов.

— Какое ухо? — пролепетал Женька, всё ещё не понимая, чего от него хотят.

— Как какое? Ты же обещал, что ухо отрежешь, как этот Ваня, как его там.

— Ван Гог, — машинально подсказал Женька.

— Во-во, — поддакнул Петухов.

— Ничего я не обещал, — попятился Женька.

— Говорил, он струсит, — сказал Шмыгунов, особенно смачно шмыгнув носом.

— А за что мы тогда червонец заплатили? — выкрикнул Петухов. — А ну гони бабки назад.

Толпа угрожающе сомкнула кольцо вокруг художника и его верного помощника. Женька мысленно поблагодарил Лёху, что тот настоял убрать портрет Петухова. Благодаря Лёхиной дальновидности обошлось без драки, но с деньгами пришлось расстаться окончательно и бесповоротно.

Скоро Женька и Лёха остались вдвоём в опустевшей галерее.

— Тебе хорошо. А у меня мою собственную двадцатку выгребли, — проворчал Лёха.

— Деньги и творчество — вещи несовместимые, — философски заметил Женька, окинул «галерею искусств» прощальным взором и побрёл прочь.

— А как же картины? — крикнул ему вслед Лёха.

Женька не ответил. Он уже смирился с тем, что не станет гениальным художником, и на аукционах будут продаваться не его картины, а какого-то далёкого Ван Гога. Зато он остался при ушах. Каждый выбирает своё.

Ссора

Я не хочу дружить ни с кем.
Мы поругались насовсем.
Играть мне не с кем? Ну и пусть!
Я ни за что не помирюсь!
Сижу на стуле я верхом
И не скучаю ни о ком.
Я никого к себе не жду,
И ни за кем я не зайду.
Мы больше никогда вдвоём
Не поболтаем ни о чём.
Я ни про что не расскажу:
Я больше с другом не дружу.
Бедняга, всеми позабыт,
Небось, один сейчас сидит.
Сам ни к кому он не идёт
И никого к себе не ждёт.
И больше он ни с кем вдвоём
Не поболтает ни о чём,
И не расскажет ни про что,
И не поймёт его никто.
Что толку друга обижать?
Решил к нему я забежать.
А он как раз спешил ко мне.
По чьей поссорились вине,
Теперь я даже не пойму.
Ведь нам ругаться ни к чему

Маньяк

В последнее время личная жизнь у Женьки не удавалась, а виной всему Вадик Груздев, воздыхатель Синицыной из музыкальной школы. Женька думал, что у Ленки с ним всё кончено, но просчитался. В пятницу Вадик пригласил Синицыну в районный Дом детского творчества на концерт победителей конкурса юных дарований. Женька чуть не лопнул от злости, увидев фамилию этого жирдяя на афише в списке участников. Это было настоящим ударом судьбы.

Зато Синицына ходила с таким видом, будто она сама победила в конкурсе. Глядя на её сияющую физиономию у Женьки сердце обливалось кровью, но он был бессилен бороться с соперником. Приходилось признать, что он проиграл. До пятницы оставалось два дня. Даже Женька с его недюжинным умом не мог за столь короткий срок прославиться и переплюнуть этого недоделанного музыканта.

Женька страстно мечтал, чтобы произошло землетрясение, потоп или какое-нибудь другое стихийное бедствие и концерт отменили. Но, судя по прогнозам, никаких катаклизмов не ожидалось. И всё же чудо свершилось.

Когда Майка, неиссякаемый источник информации, вбежала в класс и объявила, что на местную знаменитость Груздева в подъезде напали двое мальчишек, Женька встрепенулся.

— Значит, он выступать не будет?

— Почему не будет? Будет. Они его не тронули, просто деньги отобрали. Малолетки, из третьего класса, — доложила Майка.

Женька не поверил своим ушам.

— Из какого?!

— Из третьего.

— И этот пузан им не накостылял? Просто так, за здорово живёшь, выложил бабки, и всё? Я бы им показал! — Женька воинственно потряс кулаком, моментально почувствовав своё превосходство перед соперником.

Он расправил плечи в надежде, что теперь-то Синицына прозреет и увидит разницу между слабаком Вадиком и мужественным и отважным человеком, которого она отвергла. Однако женщины непредсказуемы. Вместо того чтобы запрезирать рохлю Вадика, Ленка ринулась на его защиту:

— Тебе больше делать нечего, как кулаками махать. А ему драться нельзя.

— Это ещё почему? Специальный закон, что ли? В Конституции записано? — не удержавшись, съязвил Женька.

— Не паясничай. Он пианист. Ему надо руки беречь.

— Трус он, а не пианист, — стоял на своём Женька.

— Тоже мне храбрец. Если бы на тебя двое напали, может быть, ты ещё не так струсил бы, — заявила Ленка.

Это была страшная клевета. Ну допустим, если бы на Женьку напали двое верзил, типа Петухова, он был не стал лезть на рожон, у него же в черепушке мозги, а не солома. Но не справиться с двумя малявками — это было уж слишком.

— Кто струсил бы? Да я вообще ничего не боюсь. Да я бы…

— Если бы да кабы. Легко говорить, когда на тебя никто не нападал.

Слепое поклонение Синицыной такому ничтожному слабаку, как Груздев, окончательно вывело Женьку из себя.

— Это на меня не нападали?! Ещё как нападали! Может, за мной вообще маньяк охотится. На моём месте твой Вадик бы со страху помер, — в приливе вдохновения выпалил Женька.

— Трепло. Нужен ты маньяку, — сморщила нос Синицына.

— Значит, нужен, если охотится.

— Опять придумываешь.

— Не веришь? Ты мне не веришь?! — с таким жаром воскликнул Женька, что любой, кто видел его впервые, подумал бы, что перед ним стоит сама воплощённая честность. Но Ленка Синицына знала Женьку достаточно долго, чтобы остаться глухой к его заверениям. И тогда Женька прибегнул к последнему аргументу.

— Лёх, скажи, — попросил Женька и пристально уставился на друга в надежде на поддержку.

Ленка тоже насмешливо уставилась на Лёху в ожидании ответа. Оказавшись под перекрёстным обстрелом двух пар глаз, Лёха растерялся. Сказать, что за Женькой охотится маньяк, — засмеют, а не сказать — значит подвести друга.

— Ну, — невнятно промычал Лёха и сделал неопределённый жест рукой, который каждый мог истолковать, как хочется.

— Что «ну»? Говори прямо, — настаивала Синицына.

— Вот именно. Как есть, так и говори. Как на духу, — приказал Женька, гипнотизируя Лёху умоляющим взглядом. Лёха не мог предать друга в трудную минуту, а так как убедительно врать не умел, то просто молча кивнул.

— Вот видишь? — торжествовал Женька.

— Ничего я не вижу. А ты, Потапов, сначала врать научись, тем более у тебя учитель суперкласс, — Синицына кивнула на Москвичёва.

Это было оглушительное поражение. Женька был унижен, смят, раздавлен. Его здорово задело, что Синицына считала его треплом. Он даже не мог сосредоточиться на занятиях, всё время только и думал о том, как бы ей доказать, что он не врёт, но в голову, как назло, ничего не приходило. После уроков Синицына нарочно подошла к нему в раздевалке и ехидным голоском спросила:

— Ну, и где же твой маньяк?

— Где надо, — буркнул Женька и зашагал к выходу, не желая продолжать этот бесполезный разговор.