Зов сердца - Блейк Дженнифер. Страница 28
Сирен проспала час, может быть, два, когда ее разбудили тихие шаги. Минуту она лежала, прислушиваясь. Звук долетел откуда-то снаружи, но больше не повторялся. Потом кожаный полог зашуршал, приподнялся, и кто-то нагнулся, чтобы войти.
— Кто здесь? — резко окликнула она.
— Твой защитник.
Рене. Он выговорил это сухо и отчетливо. Слишком отчетливо. Он был или сердит, или пьян. Сирен никак не могла решить, что было бы хуже. Она села, натягивая на себя шкуру.
— Что тебе нужно?
— Как что? Разделить твое ложе. Что же еще?
— У нее екнуло сердце.
— Это не смешно.
— Я и не собирался шутить.
— У нас есть договор. Я надеюсь, ты будешь его соблюдать.
Что-то тихо зашуршало, и тяжелая одежда, вроде камзола, шлепнулась на край постели.
— Охотно, — тихо произнес он, — только Бретоны, видимо, считают, что я должен быть с тобой. Я предложил постоять на часах вместе с Гастоном, но меня все равно препроводили сюда.
— Препроводи себя куда-нибудь еще.
— Больше некуда.
— Мне все равно! — отрезала она, наклоняясь вперед. — Ты не можешь оставаться здесь.
— Почему бы нет? Ты меня боишься?
— Конечно, нет, но я не хочу, чтобы ты здесь оставался. Мне не нужна твоя защита. Можешь ты это понять?
— Я не лишен ума или сообразительности, что не всегда одно и то же. Ты высказалась исключительно ясно. А теперь можешь ты понять, что я не собираюсь трястись от холода на сырой земле ради нашего договора? Можешь ты заставить себя поверить в то, что я не жажду твоего роскошного тела, по крайней мере, в данный момент, и не имею ни малейшего намерения приставать к тебе с нежелательными ухаживаниями?
— Неужели? — Ей хотелось, чтобы вопрос прозвучал язвительно, а вместо этого в нем послышалось разочарование.
— Да. Если только ты не попросишь об этом, в таком случае я буду счастлив повиноваться.
— Ни за что!
— Тогда ты в безопасности.
— О, да, — воскликнула она, — а все тем временем считают меня твоей женщиной!
— Видимо, это неизбежно.
— Только не для меня. Убирайся отсюда!
Он не ответил. На постель шлепнулся его жилет, за ним последовало что-то полегче, должно быть, рубашка.
— Прекрати, — сказала она сдавленным голосом, — или я закричу так, что сюда сбегутся все мужчины, женщины, дети и собаки.
— Пожалуй, будет немного тесновато, а? И слишком людно.
— Этого я и хочу!
— Тогда, опять же, чтобы предотвратить такой переполох, у меня может быть прекрасный повод крепко поцеловать тебя. Я все думал, как сильно мне бы хотелось этого немного раньше, когда ты заигрывала с капитаном Додсвортом.
— Ты… я вовсе не заигрывала с капитаном!
— Но ты искусно имитировала.
Она понимала, что позволяет сбить себя с толку. Она обдумала свое положение. От крика, видимо, не будет никакой пользы, особенно если Бретоны знали, где сейчас находится Рене.
— Я просто демонстрировала дружеское расположение в интересах торговли.
— Пользуешься своими чарами ради выгоды? Женщин, которые так поступают, называют вполне определенно.
— Ты прекрасно знаешь, что я ничего подобного не имела в виду!
Он сел разуваться.
— Я-то знаю, куда уж лучше. Но далеко не всякий обладает моими познаниями о твоей сдержанной натуре. Тебе следует быть осторожней в выражениях.
— Сдержанная натура? Все потому, что я снова не падаю в твои объятья, однажды испытав твои ласки? Какое самомнение!
— А как же! — спокойно согласился он. — Разумеется, ты всегда можешь доказать, что я не прав.
— Ха! Такими хитростями можешь дурачить какую-нибудь несчастную служанку или глупенькую жену дворянина. Я ничего не обязана доказывать тебе.
Он снял брюки и, приподняв медвежью шкуру, скользнул под нее.
— Нет, не обязана. Для того, чтобы твердо поставить меня на место, тебе нужно всего лишь заснуть.
Ее мышцы напряглись, когда ее коснулась струя холодного воздуха, а шкура поползла с плеч, когда он потянул ее на себя. Больше всего ее раздражала его уверенность. Очевидно, она была вполне уместна. Сирен не видела выхода из того затруднительного положения, в которое угодила. Он повернулся, устраиваясь поудобнее, его колено коснулось икры ее ноги.
У нее внутри что-то оборвалось. Она набросилась на него, пихала его и колотила.
— Убирайся! — шипела она. — Убирайся! Оставь меня в покое.
В одно мгновение ее швырнуло на спину. Он всей своей тяжестью навалился на ее грудь и живот, так что она чуть не задохнулась. Он поймал ее запястья, крепко ухватил и рывком завел руки ей за голову. Она лежала неподвижно, сжавшись каждой клеточкой тела, пылая от негодования и обиды.
— Это было не слишком находчиво, — сказал он.
Ее грудь под ним вздымалась от частого затрудненного дыхания. Тяжесть его мускулистых бедер, его сдержанная сила и могучая хватка заключали в себе возможную угрозу. Он не делал ей больно, но никогда в жизни она не чувствовала себя более беспомощной или более уверенной в том, что попытка оказать сопротивление будет болезненной.
— Может, и нет, но это принесло мне облегчение.
— Да? Ты хотела ударить меня?
Порыв быстро проходил. Она ухватилась за это предположение как за соломинку.
— Тебя это удивляет?
— Почему? Потому что я ударил тебя тогда, в воде?
— Ничего подобного!
— Правда? — Он отпустил ее, приподнялся и снова улегся, опираясь на локоть. — Ну хорошо. Продолжай, ударь меня.
Искушение было велико. Она стиснула кулаки, все еще ощущая на себе его хватку, словно клеймо. Ей не нравилось думать, что ее так легко сделать абсолютно беспомощной.
Она не могла его ударить. Почему, она не понимала. Просто не могла, и все.
— Нет?
Он ждал ответа. Она покачала головой и прошептала:
— Нет.
— Тогда позволь мне кое-что тебе сказать. Я в последний раз даю тебе возможность отомстить. Не бросайся на меня снова, или тебе не понравится результат, это я обещаю. Он тебе совершенно не понравится.
Он повернулся на спину, подтянул к себе соскользнувшую шкуру. Он лежал, глядя вверх, в темноту, прошло много времени, прежде чем он понял, что напряжение не отпускает его. Рене постепенно расслаблял мышцы, усилием воли смиряя разгоряченную кровь. Его дразнило ощущение мягких изгибов тела Сирен, ее аромат. Он и не думал, что это будет за мука — лежать рядом с ней и быть не в состоянии дотронуться до нее. Он жаждал обнять ее, просить прощения, может, за то, что ударил ее, может, за то, как использовал ее, а может быть, за то, что совершил преступление, втянув ее в собственные дела, свою жажду мести. Его не утешало и то, что он силой своей воли сдерживал себя.
Сирен долго лежала, не шевелясь, пока от холода у нее не побежали мурашки. Она задрожала и забралась под медвежью шкуру, инстинктивно ища укрытия и тепла. Но под плотным мехом было жарко. Жар исходил от мужчины, лежавшего рядом с ней, жар зовущий и заманчивый. Она крепко зажмурилась, ощущая его каждой клеточкой возбужденного тела. Она ненавидела то, как он действовал на нее, ненавидела его уверенность и силу, ненавидела этот проклятый узел, в котором она запуталась с ним. Было унизительно сознавать, что больше всего в тот миг она жаждала того удовлетворения, призрачного и невероятного, которое однажды обрела в его объятиях.
Глава 8
Как всегда, Рене проснулся сразу и с ясной головой. Он открыл глаза и замер. Несмотря на его репутацию, на количество любовных связей, через которые он прошел, не в его привычках было просыпаться рядом с женщиной. Он обычно предпочитал, выждав время, уйти и добраться до собственной постели.
Сирен лежала в его объятиях. Ночью в какой-то момент воля его ослабла, и он потянулся к ней, должно быть, когда она повернулась к нему. Ее теплое дыхание ласкало впадину у горла, ее ноги переплелись с его ногами, а его рука лежала поперек ее тонкой талии. При бледном прозрачном свете утра, проникавшем в шалаш, он мог разглядеть ее нежную кожу, правильные и трогательно милые линии рта и густые черные опахала ресниц.