Книга теней - Уэст Жаклин. Страница 17

Поначалу перед глазами была лишь темнота. Олив оказалась не в развалинах римской деревни, да и не в картине вообще – она просто смотрела сквозь нее, как сквозь одно из тех хитрых зеркал, которые на самом деле оказываются окнами. И вдруг в темноте по другую сторону картины девочка заметила тонкую полоску света, пробивающуюся из-под старой деревянной двери, отсвечивая в круглой медной дверной ручке.

Колотясь о ребра, сердце Олив затанцевало чечетку. Девочка шагнула через полотно на голый деревянный пол и взялась за ручку. Дверь оказалась тяжелой и поначалу не хотела поддаваться, но Олив потянула обеими руками, и наконец та с низким, дрожащим скрипом отворилась. Запах пыльного воздуха, затхлый и древний, заклубился вокруг Олив, будто невидимый снег.

Изгибаясь, старая деревянная лестница вела из темноты наверх, в неясный дневной свет. Олив прикрыла за собой дверь и медленно поднялась по узким ступеням. Они были усыпаны легкими, словно бумага, тельцами мертвых ос и кусочками ломких опилок. Оставалось только надеяться, что о живых осах наверху волноваться не придется – у Олив были с насекомыми довольно натянутые отношения.

Добравшись до верхней ступеньки, она выпрямилась, сняла очки и неторопливо, внимательно огляделась.

Чердак оказался удивительно просторным. Через круглые окна с обеих сторон лились пыльные солнечные лучи. Потолок спускался от центра под крутым углом, становясь у стен все ниже и ниже, так что даже очень невысокому человеку пришлось бы пригнуться, чтобы там пройти. Но внимание Олив привлекло не само помещение.

Чердак был доверху забит вещами. Тут и там поверх запертых кофров были наброшены старинные гобелены. Портновские куклы стояли рядом с застекленными шкафчиками. Рядом выстроились мягкие, накрытые белым полотном диваны, огромные зеркала в золоченых рамах и пыльные комоды. Обнаружились даже останки стиральной машины эпохи викторианства и маленькая старинная пушка, а еще нечто, пугающе похожее на кресло зубного врача – или, возможно, на пыточный механизм.

И несколько в стороне от всего остального стоял особняком высокий, забрызганный краской мольберт.

Олив двинулась в ту сторону. На мольберте обнаружилось множество тюбиков с краской и бутылочек с порошками. Перед ним стоял низкий табурет, а справа – небольшой столик, на котором громоздились банки, полные кистей, лежала россыпь таких же тюбиков, и рядом разместилась палитра, покрытая пятнами засохшей краски. Холст был накрыт тканью. Олив протянула руку и, кончиками пальцев приподняв ее, взглянула на то, что скрывалось внизу.

Картина на мольберте была едва начата: голубой фон, который мог стать как стеной, так и небом, а перед ним – широкий деревянный стол, который заполнял холст направо и налево до самых краев. На столе лежала открытая книга, а на книге – руки. Запястья сливались с фоном, поднимаясь к телу, которое еще не было нарисовано… и никогда не будет нарисовано, вдруг осознала Олив.

С дрожью в коленях девочка надела очки и вгляделась в картину внимательней. В одно мгновение руки ожили и стиснули книгу. Потом неуверенно поднялись, похлопывая по несуществующим рукам и лицу. Олив отскочила назад, уронив приподнятую ткань, и картина скрылась из виду. Все внутри тревожно сжалось, будто по коже пробежал огромный паук. Это была мастерская Олдоса МакМартина. Здесь он писал свои картины.

Олив пригнула голову и осторожно двинулась вдоль стены, робко заглядывая под пыльную ткань. Да, здесь было полно других полотен МакМартина в рамах всех форм и размеров.

Она уже собиралась снова надеть очки, и тут над головой раздалось шипение:

– Хо-хо!.. Значит, сюда пробрался жалкий вор? Так получи!

Что-то приземлилось Олив прямо на спину, и в кожу впились острые когти.

– Ай-ай! – взвизгнула девочка, пытаясь стряхнуть с плеч то, что к ней прицепилось.

– Ага! Вот тебе, презренный плут! – торжествующе воскликнул нападавший.

– Пусти меня! – заорала Олив, хорошенько стукнув кого-то о подвернувшуюся вешалку для шляп.

Нападавший взвыл и вытащил когти из ее футболки. Обернувшись, девочка едва успела краем глаза заметить, как что-то пушистое взлетело вверх по вешалке и прыгнуло на потолочную балку.

Она медленно обошла гору мебели. Над головой у нее из-за перекрестья бревен ярко светился зеленый глаз.

– Я тебя вообще-то вижу, – сообщила Олив глазу. – Так что можешь выйти и поговорить нормально.

На балку медленно выступил кот: небольшой, короткошерстный, покрытый пятнами всех цветов радуги кошачьих окрасов. Хвост у него был золотисто-коричневый, а живот и кончики лап – белые, только одну заднюю покрывали серые и рыжие пятна. На носу неровно сходились черное и белое пятно. Один глаз, казалось, скрывал темный мех, но когда кот вышел на свет, Олив стало ясно, что на самом деле это был не мех, а кожаная повязка на глазу.– Меня зовут Олив, – представилась она коту. – Я знаю Горацио и с Леопольдом уже познакомилась, так что ты можешь тоже сказать, кто ты такой.

Мгновение кот размышлял, мигая не закрытым повязкой глазом, словно надеясь найти способ избежать этого разговора. Но наконец тихонько, неохотно вздохнул.

– Харви.

– И ты, получается, охраняешь чердак?

– Так и есть, барышня, – сказал кот, кажется, снова обретая важный вид. – Пока я в дозоре, никакая опасность в дом не прокрадется.

Кот прыгнул и ухватил свисающий кусок веревки, в воздухе исполнив кульбит, явно направленный на то, чтобы впечатлить зрителя.

– Ясно, – подытожила Олив.

– Иногда ему кажется, что он пират, – сухо раздалось снизу. Олив опустила взгляд и обнаружила, что на полу сидит Горацио и наблюдает за выкрутасами Харви. На лице девочки против воли появилась улыбка. – А иногда клянется, что один из трех мушкетеров.

– Из трех мушкетеров? – фыркнул Харви, принимая величавую позу. – Полнейшая чепуха. Я говорил, что состою в родстве с графом Монте-Кристо.

– Горацио, – сказала Олив, бездумно проводя пальцем по пыльной раме зеркала, – когда мы виделись в прошлый раз, я пыталась у тебя кое-что спросить. – Она подняла взгляд на кота, с важным видом сидевшего на балке. – Может, Харви поможет мне найти ответ.

Горацио с сомнением фыркнул.

– Я хочу понять кем же был на самом деле Олдос МакМартин. Я знаю, что это он нарисовал все картины. Но не знаю зачем . И правда ли Мортон был с ним знаком. Я хочу все знать. – Олив твердо уставилась на Горацио, хотя в его зеленых глазах ничего невозможно было прочесть. – Пожалуйста, расскажите мне правду.

Горацио поднял голову и посмотрел на Харви.

Тот погладил лапой воображаемые пиратские усы.

– Расскажу-ка я все барышне? – предложил он.

– Ты с ума сошел? – рявкнул Горацио. – Не отвечай, Харви. Это был риторический вопрос.

Внезапно из дальнего угла раздалось громкое хныканье. Олив вздрогнула.

– Что это было?

– Это ты о чем? – спросил пятнистый кот с невинным видом.

– Звук. Как будто кто-то скулил.

– Есть одна догадка, – сказал Горацио и бросил короткий взгляд на Харви.

Олив уже забралась в дальний угол, надела очки и принялась копаться в куче картин. Звук теперь слышался чуть громче.Добравшись до пейзажа с изображением обветшалого от времени деревянного коровника в окружении высокой желтой травы и березовой рощицы, Олив услышала скуление совсем отчетливо. И она определенно слышала его раньше. Звук был такой, будто собаке было больно или грустно. Ей показалось, что в маленьких квадратных стеклах окна в задней части строения виднеется какое-то движение.

– Не надо, – предупредил ее Горацио. – Не ходи туда.

Олив подумала о Мортоне, который сидел совсем один, дрожа, в темном лесу.

– Но там что-то плачет, – возразила она и поставила картину к стене.

– По крайней мере, хотя бы на этот раз ничего не тащи с собой обратно! – крикнул Горацио, но девочка уже наполовину залезла в полотно.