Девочка и мальчик - Герлих Гюнтер. Страница 12

— Я и одна дойду, — протестует Катрин, — ты же хотел рыбу удить.

— Времени хватит, — отвечает отец. — Давай твою сумку.

Перед домиком стоят маленькие спортивные санки, к сиденью привязана подушка.

Катрин смущенно смотрит на незамысловатую повозку.

— Сможешь и ногу вытянуть, — объясняет отец.

Девочка садится в санки и послушно вытягивает ногу.

Отец бежит как хорошая лошадка, ровным шагом везущая свой воз. Для Катрин в такой езде есть преимущество — не нужно смотреть отцу в глаза и говорить не нужно.

К счастью, им никто не встретился на дороге, остановка автобуса совсем недалеко от деревни, ее ввели для обитателей садовых домиков, что у леса и на озере. Едва Катрин с отцом добрались, как увидели на заснеженном шоссе автобус.

— Ну, что, — говорит отец, — будь осторожней при пересадке. Лестница к электричке бывает обледенелой.

— Знаю.

Катрин целует отца, но он словно одеревенел. Автобус отъезжает, а отец стоит рядом с санками как потерянный.

Катрин отошла от заднего окна, когда автобус свернул на деревенскую улицу и ей уже не видно отца. Тут на одно-единственное мгновение она пожалела, что не выдержала в домике еще несколько дней.

Но стоило ей повернуться и поглядеть вперед, по направлению движения автобуса, как она почувствовала, что рада и даже очень рада, ведь с каждым километром она приближается к городу.

В город Катрин приезжает уже под вечер.

Непривычно долго длилась эта поездка. Автобус съехал в придорожную канаву. Прошло много времени, пока его вытянули. «Просто чертовщина какая-то, — подумала Катрин. — Отец же не хотел, чтобы я уезжала». Электричка тоже подмигнула ей красными сигнальными огнями.

Но огни на Варшауэрштрассе заставляют Катрин забыть неудачи последних часов. На мосту свистит ветер. В сумерках зимнего дня, освещенный словно корабль, лежит слева от моста электроламповый завод. Конвейер, на котором там работает мать, бежит не останавливаясь, выбрасывая мерно лампу за лампой.

С другой стороны, под мостом, можно разглядеть ремонтные мастерские, где отец проводит дни и годы. Маневровый локомотив тащит вагоны на территорию мастерских, окутывая их мощным облаком пара.

Люди спешат по мосту и дальше по Варшауэрштрассе. Освещенная уличными фонарями и витринами улица рождает ощущение тепла и защищенности.

Катрин останавливается у телефонной будки. Номер в Вильгельмру она хорошо помнит, двадцатипфенинговые монетки звякают в кармане куртки. В будке кто-то возится с аппаратом. Он стучит по аппарату кулаком, резко дергает, вешает трубку и выходит.

— Сломан. Чертово хулиганье! — ругается он.

Катрин прикрывает дверцу. Может, в это время звонить неловко? Да зачем вообще звонить? Завтра она съездит в Вильгельмру пораньше, чтобы застать Франка.

Интересно, что он скажет, увидев ее у дверей? Обрадуется? А если отреагирует иначе? Она, во всяком случае, поедет, положит конец мучительному волнению.

Катрин не сворачивает на Симон-Дахштрассе. В витрине книжного магазина она видит книгу, которую хотела бы купить, а в закусочной сквозь замерзшие стекла призывно поблескивают люстры.

Девочка чувствует голод, она же с утра ничего не ела. Но не заходит ни в закусочную, ни в книжный магазин, не спеша бредет она по улице, наслаждаясь атмосферой большого города. Ей не хватало этой улицы, этих прохожих — и тех, кто спешит, и тех, кто медленно бредет, старых и молодых, красивых и не очень. Все они — неотъемлемая часть этой улицы, без них здесь было бы пустынно.

Но скоро Катрин чувствует холод февральских предвечерних часов. И уже совсем замерзшая подходит она к Симон-Дахштрассе, надеясь, что квартира протоплена.

Ключ торчит изнутри. Габриель дома? Так рано?

В тревоге нажимает Катрин кнопку звонка.

Шаги, тяжелые шаги, дверь открывается. В дверях стоит чужой человек.

— Что за пожар? Я уже здесь.

Катрин оцепенела.

— Эге, это еще кто? Я думал, моя Габриельхен пришла, принесла торт. Макулатуры нет, — говорит незнакомец, зажигая в прихожей свет.

Ослепленная светом, Катрин на мгновение зажмуривается. Она стоит у дверей квартиры, в которой живет, а вход преграждает ей какой-то незнакомец.

Катрин с трудом определила бы его возраст, для нее он человек немолодой. Коротко стриженные черные волосы и курчавая борода — вот его приметы.

— Меня зовут Катрин. Здесь, в этой квартире, моя комната. Хотите посмотреть удостоверение личности?

Незнакомец освобождает вход.

— А, теперь я вас вспомнил, — говорит он, — Габи показывала мне фотографии. Маленькая сестренка Катрин. Ну, не такая уж вы маленькая. Но вы же все в лесу, в загородном домике?

— Я, во всяком случае, здесь, как видите, — отвечает Катрин и, почувствовав тепло, расстегивает куртку. Незнакомец помогает ей снять куртку.

— Остальные тоже сейчас придут?

— Кто это — остальные?

— Да господа родители.

— Не знаю. Со мной вместе они не уезжали, — Катрин замечает, что незнакомец вздыхает с облегчением.

«Хотела бы я видеть лицо мамы, если б она здесь стояла, — думает девочка, — и хорошо представляю себе, что она бы сказала».

— Габриели, значит, нет? — спрашивает Катрин.

— Сию секунду должна прийти, пошла купить торт. Я поставлю воду для кофе.

«Он чувствует себя тут как дома, — думает Катрин, — Габриель не слишком-то с ним строга. Вот, значит, какой он, ее новый приятель».

А тот с явным удовольствием разглядывает Катрин, которая, стоя перед зеркалом, причесывается и одергивает свитер.

— У вас классная фигура.

Катрин берет свою сумку.

— Я иду к себе.

— А кофе с нами выпьешь? — спрашивает он вдогонку.

У Катрин в комнате тепло, печь отапливает не только комнату Габриели, но и комнату Катрин. На окне стоят цветы Франка, они уже опустили головки. Катрин берет вазу и идет с ней в кухню. Может, цветы еще оживут.

Приятель Габриели сидит в кухне, у стола, ждет, когда закипит вода. И насвистывает какой-то новый шлягер. Вообще-то он вполне симпатичный, находит Катрин.

Она обрезает кончики стеблей и наполняет вазу свежей водой.

— У вас хорошая квартира, — замечает приятель Габриели, — только маловата. В ней не развернешься. Я вот отделал себе бывшую лавчонку. В ней есть где разгуляться. И обоями с пейзажем все стены обклеил. Разве не блеск?

— Вода закипела, — напоминает ему Катрин.

Он подскакивает, уменьшает газ.

— Где же твоя сестра? У булочника, верно, опять полно.

Катрин выходит из кухни, но Габриелин приятель идет за ней и без стеснения оглядывает ее комнату.

— О, здесь словно сама невинность поселилась, очень мило, — говорит он смеясь и рассматривает книги на полке. — Ох, было бы время почитать, — вздыхает он и садится. — Можно у тебя курить?

— Нельзя, нельзя, — отвечает Катрин, — и я бы хотела побыть одна.

Приятель Габриели поднимается, огорошенный:

— Ого! Какой у тебя тон в запасе!

— Я хочу побыть одна, вот какое желание у меня в запасе.

Он выходит из комнаты. В прихожей оборачивается:

— А ершистость тебе очень даже идет.

Девочка плотно закрывает дверь.

Был бы отец дома! Интересно, вышвырнул бы он этого бородача? Возможно. Катрин смотрит в зеркало. Что мне идет? Ершистость? Просто я зла как черт, вот и все.

Она вынимает вещи из сумки, не переставая удивляться разыгравшейся сцене.

Тут она слышит голоса. Это Габриель вернулась.

Дверь в комнату распахивается. На пороге Габриель в меховой куртке с беретом в руках.

— Не может быть! Вот уж никак не ждала тебя!

— А я не ждала, что увижу здесь незнакомого господина, — отзывается Катрин.

— Незнакомый господин, — заявляет Габриель, пытаясь не терять самообладания, — мой друг. Бодо Лемке. И поскольку у меня есть право на жилье в этой квартире и, как тебе известно, я уже взрослая, то мой друг может приходить ко мне в гости всякий раз, когда захочет.