Дело мерзкого снеговика - Блейк Николас. Страница 19

– У нас есть показания горничной, убиравшей вашу комнату, что она вошла туда чуть раньше девяти часов и выгребла из камина сожженные бумаги, – сказал Блаунт. – В суете она совсем забыла об этом. Бумаги попали в мусорное ведро, а его содержимое выброшено на мусорную кучу через день после этого. Поэтому пепел рассеялся. Но он оказался в вашем камине вчера утром, между 8.45 и 9.00.

– Меня вдохновляет то, что вы принимаете мою версию, – сказал Боган со сверкающей улыбкой, напомнившей Найджелу о его итальянской крови.

– Нам надо разобраться с этим, – не отреагировал Блаунт, – пока все, доктор. – Он замолчал, словно ожидая, что тот скажет что-нибудь еще, но Боган просто поднялся и вышел из комнаты.

– У него изрядная практика для солидного специалиста, – пробормотал Найджел.

– Да. Я думал, что он спросит, когда ему можно будет вернуться в Лондон. Но его уик-энд еще не кончился – если он из тех, кому свойственны длинные уик-энды.

Блаунт сообщил Найджелу остальные детали дела. Все факты говорили за то, что убийство произошло между десятью вечера и двумя ночи. Вскрытие не смогло показать, была ли Элизабет задушена, прежде чем ей на шею надели петлю. Веревка, дважды обмотанная вокруг ее шеи, оставила на шее синяки, которые полностью перекрыли те, что могли остаться от удушения. Других признаков насилия на теле не обнаружено. Однако при осмотре веревки под микроскопом было довольно ясно видно, что тело вздернули в то самое положение, в котором его и нашли.

– Поэтому самоубийство полностью отпадает, – кивнул Найджел. – А на теле точно нет никаких следов насилия?

– Это тоже кое о чем говорит. Только человек, состоящий в интимных отношениях с покойной, мог войти к ней в комнату посреди ночи и спокойно обхватить руками ее шею, не устроив при этом ни борьбы, ни какого-либо шума. Она легко просыпалась. К тому же теперь у нас довольно оснований считать, что она кого-то ждала.

– И в этом случае уже нельзя надеяться, что она хоть как-то поранила нападавшего. Никто в доме даже не поцарапан, насколько я видел.

– Если ее душили сзади или с помощью подушки, у нападавшего и не должно было быть царапин. В таком случае царапины были бы на его руках и запястьях. Но – вспомни, никаких отпечатков на выключателях, наверное, он был в перчатках.

– Ну-у, я думаю, что, если это был ее любовник, он не пошел бы к ней в постель в перчатках.

– Ну да, но он мог сделать вид, что уходит, надеть их и тогда вернуться к постели. Все это – одни альковные подробности, Стрэнджвейс. Важно то, что никто, кроме любовника, не подпадает под наши предположения.

– Сузить подозрения до Дайкса, или Богана, или какого-нибудь неизвестного N, который был этой ночью в доме? С виду резонно. Но в твоей аргументации сильный недостаток.

– Недостаток? Не вижу.

– Логический недостаток. Или же логически-психологический недостаток, если точнее. Ты уже допросил Дайкса?

– Нет. Сейчас как раз его очередь.

– Можно мне сначала побыть с ним минут пятнадцать? Наедине?

Блаунт окинул Найджела ледяным взглядом:

– Зачем?

– Он может поведать мне то, о чем не скажет официальному лицу. Ты же такой чурбан, что на тебя страшно смотреть.

– Разумеется, я могу рассчитывать, что ты не служишь в этом деле чьим-нибудь интересам…

– Пока нет, – ответил Найджел. Внезапный образ Элизабет Ресторик в ее ослепительной красоте ярко вспыхнул перед глазами.

– Что ж, прекрасно. И я могу рассчитывать, что ты поделишься всей существенной информацией?

– Само собой.

Найджел нашел Дайкса бесцельно слоняющимся по библиотеке и вышел с ним в сад. Романист смотрелся увереннее, похоже, взял себя в руки, хотя глаза его выдавали, что он провел бессонную ночь. Они прохаживались довольно живо, потому что жалил холодный ветер, подбираясь к тихой стороне дома и к лоскутку березовой рощицы, где тонкие ноги берез испуганно цеплялись за сугробы.

– Что – обнюхиваете местность для полиции? – вяло спросил Дайке, когда они отошли подальше от дома.

– Не любите полицию?

– Люди моего класса ее не любят. Полиция – наемный страж общества неравенства, и, кем бы ты ни был, от этой правды никуда не деться.

– Я уже приметил вашу позицию. Вот почему я хотел сперва с вами поговорить. Блаунт – малый из Уголовного розыска, это полицейский с головы до ног. Он далеко не чужд справедливости и умеет работать, но он не даст своему сердцу перечить голове.

– Вот и мне так кажется.

– Если бы он так поступал, то был бы лучшим сыщиком. Но это тоже – как сказать… Думаю, он поставит вас на место и принудит защищаться, и тогда вы будете производить намного худшее впечатление, чем хотелось бы.

Дайке уже приготовился злобно ответить, но задумался. Слова Найджела затронули в нем ум романиста – ум аналитика-наблюдателя.

– Может, вы и правы. Да. Судя по всему, вы имеете какой-то опыт, молодой человек. Хотя – черт меня подери, абсолютно не понимаю, какое вам дело до этого всего!

– Ни за что не говорите ему об этом. И постарайтесь ясно излагать показания. Я – не на вашей стороне, как и ни на чьей другой. Разве что – на стороне Элизабет Ресторик. Все, что вы скажете и что я признаю существенным, я должен передать полиции. Я решил поговорить с вами, потому что чувствую – вы скажете мне то, о чем будете молчать перед дюжиной полицейских.

– Разговоры по душам, да? Видно, один из этих молодцов решил дать мне тоник после джина. – Он ткнул пальцем в сторону дома. – Я не говорил, что я что-то скрываю.

– Вполне верю. Разве что свой стыд.

Вилл Дайке резко остановился и остро впился в него глазами:

– Ага, понятно, о чем это вы. О сексуальной стороне. Так вот, осмелюсь заметить, что и у меня есть какой-то разум – люди из рабочего класса, может, и просты, да не носят грязных сердец на рукавах, как эта сука Эйнсли. Узнав всех этих людей, в кругу которых вращалась Бетти, мне уж не привыкать…

– Сколько вы были с ней знакомы?

– Шесть месяцев. Нет, восемь. Это было в мае. Я встретил ее на одной из этих проклятых издательских вечеринок. Они указали мне на дверь, понимаете? И мы нашли друг друга, потому что все остальные в комнате были жалкими бесцветными рыбами. Разговоры о призраках! Ну да, знаю, Бетти была не ангелом. Но – господи боже! – в ней текла живая кровь!

– Вы сказали, что она была не ангелом. А вы знали, что она – наркоманка?

Романист от неожиданности хрюкнул, словно его сердце только что пронзили насквозь.

– Это правда? – Он вцепился в руку Найджелу. Вчерашние слезы, теперешняя агрессия – все говорило о его ранимости, которую можно было бы назвать бесхарактерностью, если тебя воспитывали как Хиварда, подумал Найджел.

– Боюсь, что так. Результаты вскрытия. Кокаин.

– Так вот что это было! – бормотал Дайке. – Бедная Бетти. О, злобные, хитрые дьяволы!

– Вы подозревали, да?

– Эта штучка Эйнсли намекала. И остальные друзья Бетти. «Друзья»! Боже мой! Если бы она мне только сказала! Мы бы сражались с этим бок о бок. Кто, кто приучил ее к этой дряни? – вопросил Дайке с яростным блеском в глазах.

– Мы не знаем. Я просто хотел сказать вам, Дайке. Шесть месяцев назад Элизабет вверила себя попечению Богана. Она хотела избавиться от зависимости. Эта дата имеет для вас какое-то значение?

– Значение? О, я понял вас. Да, это было шесть месяцев назад, я попросил ее стать моей женой.

– Она согласилась?

– Она сказала, что я должен подождать. Теперь я понял почему. Она хотела сначала вылечиться. Помню, как она говорила – это было на втором этаже автобуса; мы тогда часто устраивали длинные поездки в Лондон на автобусах – вы же знаете, покупаешь себе билет от одного конца до другого – это было для нее в новинку, мне так кажется, ездить на автобусе, и она сказала: «Вилли, я люблю тебя, бог знает почему – но я слишком сильно тебя люблю, чтобы уже сейчас идти за тебя». Теперь я понял ее слова.

Они брели уже в березовой рощице, прокладывая себе дорогу сквозь глубокий снег. Странная обстановка для такой беседы, усмехнулся про себя Найджел.