Баллада о большевистском подполье - Драбкина Елизавета Яковлевна. Страница 29

Так окончились восстания в Свеаборге и Кронштадте. Такова же была судьба восстаний в воинских частях и на кораблях Черноморского флота.

Сотни смелых борцов нашли себе смерть от снарядов, пуль и шрапнели или погибли на эшафоте. Тысячи людей, спасавшихся на лодках, обстреливаемых с фортов и береговых батарей, поглотило море. Тысячи и тысячи пошли в тюрьмы, ссылку, на каторгу.

Люди погибли. Но не погибли, а жили и крепли великие идеи, во имя которых они поднялись на борьбу.

5

О том, что Свеаборг и Кронштадт вот-вот выступят, Ленин узнал за несколько дней до событий.

Он считал, что восстание не подготовлено. По его предложению в Свеаборг была тотчас же направлена группа партийных работников, которым было поручено повлиять на местных революционеров, убедить их отсрочить выступление.

Если же остановить взрыв будет невозможно, посланные Лениным товарищи должны были принять самое деятельное участие в руководстве движением, предприняв после надлежащей подготовки решительные наступательные действия, увлечь широкие массы матросов, солдат, рабочих.

Товарищи уехали. Но попали в Кронштадт и Свеаборг тогда, когда приостановить развертывание событий было невозможно.

Весь роковой день двадцатого июля — день, когда сдался Свеаборг, — Владимир Ильич (жил он тогда в Петербурге) безнадежно ждал телеграмм о ходе восстания. Вечером он и Надежда Константиновна пошли к своим друзьям, у которых часто собирались товарищи. Настроение было крайне тревожное. Все предчувствовали беду. Стали думать, как же хоть что-нибудь узнать. Надежда Константиновна вспомнила, что неподалеку живет товарищ, который работает корректором в одной из петербургских газет.

Надежда Константиновна решила пойти к нему. Но, не доходя до дома, куда она шла, увидела двух женщин, которые прохаживались рука об руку. Когда Надежда Константиновна поравнялась с ними, они остановили ее и сказали:

«Не ходите. Там засада, всех хватают».

Как потом выяснилось, там была арестована Военная организация нашей партии.

Теперь царизм перешел в открытое наступление. Был введен военно-полевой режим и образованы военно-полевые суды, которые выносили смертные приговоры без права обжалования и приводили их в исполнение в течение двадцати четырех часов. В районах крупных крестьянских движений — в Прибалтике, Сибири, на Украине — действовали карательные экспедиции; они жгли, расстреливали, вешали и сносили с лица земли целые деревни.

— Что же теперь? — спрашивал Ленин. И отвечал: — Будем смотреть прямо в лицо действительности. Пусть перед рабочей партией ясно встанут ее задачи. Надо собирать новые, примыкающие к пролетариату силы. Надо приспособиться опять к условиям, созданным победой самодержавия. Надо уметь везде, где надо, опять уйти в подполье.

Трудно? Да, трудно.

Тяжело? Да, тяжело.

Но ничто не может сломить большевика — революционера ленинской закалки.

Революция побеждена — да здравствует революция!

6

Одним из виднейших работников большевистской Военной организации был Емельян Ярославский. Ему удалось довольно долго благополучно уходить от полиции. Но его выследили, когда он возвращался из Лондона, куда ездил на партийный съезд. Едва он вышел из вагона на перрон Финляндского вокзала в Петербурге, как тут же был схвачен и отвезен в знаменитую тюрьму «Кресты».

Только что он был на воле, только что был свободным человеком, слышал шум волн, вдыхал соленый запах моря — и в одно мгновение все переменилось: его окружали тюрьма, тюремные стены, тюремные звуки.

Где-то шаркают опорки,
И стучат ключами где-то,
И звонок протяжно-долго
Раздается в коридоре.
«Спаси, господи!» — несется.
Кипяток, Прогулка. Книга.
Нет ни моря, нет ни песен.
Часового штык да клетка!

Он знал, что ему суждены долгие годы тюрьмы, ссылка, быть может каторга. Но дух его был крепок. Он сделал доклад о съезде перед товарищами по тюремной камере. Рассказал о страстных спорах с меньшевиками, происходивших на съезде по всем вопросам, и прежде всего по вопросу о судьбах русской революции.

Баллада о большевистском подполье - i_034.png

Большевики утверждали, что революция потерпела лишь временное поражение и в недалеком будущем она воспрянет с большей силой, чем прежде. Поэтому надо строить и укреплять подпольную партию. А немощные духом меньшевики ныли на все лады, что революция оправится лишь после долгих десятилетий. Они называли большевиков заговорщиками-якобинцами, проповедовали отказ от «мертвых», «окаменелых» форм борьбы и отрекались от партийного подполья.

Свой доклад о партийном съезде Емельян Ярославский написал и пустил по тюрьме. И тогда же написал «Сон большевика».

Над седой равниной моря
Ветер тучи собирает,
Между тучами и морем
Громко песня раздается, —
Большевик поет ту песню,
В этой песне жажда боя
И уверенность в победе.

Емельян Ярославский назвал эту поэму «шутливой». В ней и в самом деле много шуток по поводу меньшевиков, один из которых «тихо ходит, песню слушая, вздыхает», а другой желчно укоряет Ленина — «агитатора за восстание».

Но этот шутливый тон меняется, когда автор поэмы вспоминает встречу с Лениным:

Вот уж берег Альбиона
Видит даже близорукий.
Там на береге высоком
Ленин машет шляпой белой.
              Восхищенный этим видом,
              Громче песнь свою победы
              Запевает якобинец.

Большевистская партия не отступила, не сдалась, а принялась за трудную, тяжелую работу, готовя грядущую победу.

На это потребовалось одиннадцать лет.

Но разве одиннадцать лет — это много, чтобы превратить разбитую, истекающую кровью революцию в победоносный шквал, который за каких-нибудь восемь месяцев смел с лица земли и российское самодержавие, и российский капитализм?

7

Первую половину 1906 года Владимир Ильич жил преимущественно в Петербурге, отлучался ненадолго: в Москву и за границу, на партийный съезд.

Жил так, как жили тогда почти все «нелегалы»: не имел ни постоянной квартиры, ни постоянного паспорта; маялся по ночевкам и менял один фальшивый паспорт на другой. Надежда Константиновна тоже скиталась по чужим углам.

С Владимиром Ильичем встречалась на явках, за столиком в ресторане, а то брали извозчика и ехали без определенного направления, чтоб хоть немного поговорить.

9 мая Владимир Ильич в первый раз в России открыто выступил на громадном массовом собрании, устроенном в Народном доме Паниной. Зал был полон. Пришли рабочие со всех районов.

«Он выступал под фамилией Карпова, — вспоминает об этом молодой тогда слесарь с Путиловского завода Сергей Марков, — но мы знали, что это он, наш любимый и долгожданный. Мы, рабочие-путиловцы, сидели наверху, а Владимир Ильич говорил с эстрады; это было его первое публичное выступление в Питере. По окончании речи Владимир Ильич предложил резолюцию, которая была принята под гром аплодисментов. Когда Владимир Ильич говорил, мы, что называется, пожирали его глазами, дабы хорошенько рассмотреть: он был одет в пальто, невысокого роста, но хорошо сложен, коренаст; на лице его отражалась лукавая улыбка, странная, загадочная. Впечатление от его речи было колоссальное. Мы были в восторге от его выступления. По окончании выступления наши ребята отправились к себе, за Нарвскую заставу, и всю дорогу говорили только о выступлении Владимира Ильича и его прекрасной речи. В этот вечер наши сердца были переполнены светлой радостью и окрылены надеждой, что и на нашей улице будет праздник. Мы не чувствовали под собой ног, возвращаясь с митинга, — мы не шли, а летели».