Парижский паркур - Кузнецова Юлия. Страница 26

– Может, это они нам кричат? Предупреждают об опасности? – спросила я у Ники.

Мы сидели возле прудика на белых пластиковых стульях, поставленных кем-то добрым для посетителей сада, оперев ноги на бортик, окружающий пруд, и ждали Доминик, которая ушла в библиотеку.

В центре пруда был фонтан, у основания которого стояли три грязноватых каменных купидона. Рядом с ними – маленький деревянный домик, у которого прохаживались краснолапые чайки.

Дети бегали вокруг пруда и запускали по очереди кораблик с белым парусом. Ветер гонял его туда-сюда, опрокидывал, но кораблик все равно умудрялся выплыть обратно к детям.

– Может, и нам, – мрачно ответила Ника. – Не знаю, как ты, хани, а я что-то теперь везде слежку вижу.

Она покосилась на немолодую пару немцев, мужа и жену, сидевших на стульях рядом с нами и мирно жевавших корейскую морковку, подцепляя ее вилкой из пластиковой баночки.

– «Багет» был открыт, видела? – сказала я Нике.

– Видела.

– Я про мальчика все думаю, – призналась я, – он же плакал. И шрам у него был... огого. Если он там...

– Мы не можем туда пойти после вчерашнего, – отрезала Ника. – Давно не видела своего друга в желтой куртке, хани? Соскучилась? Так не волнуйся. Тут ему нашлась замена.

И она так зыркнула в сторону немцев, что жена подавилась морковкой и закашлялась.

– Отстань от людей, а? – попросила я. – А если в полицию пойти?

– С чем? С твоим рисуночком? Хани, ты крейзи? Ты прости за прямоту, но ты же не Ренуар, чтобы так вот прямо один в один икзектли людей рисовать. А вот тебя саму они с удовольствием схватят за твои выкрутасы на Монмартре. Скажут: ага, попалась нарушительница злобная!

– Злостная, – невесело поправила я, а сама подумала, может, и правда, меня тогда, на Монмартре, сфотографировали и фотку в полицию передали? Ну и попала я тогда...

Вздохнув, я достала фотоаппарат и попыталась сфотографировать стайку голубей, рассевшихся на ветке тополя и готовых к тому, чтобы спикировать вниз, как только кто-нибудь бросит им горсть хлебных крошек.

Сидя сфотографировать не вышло, и я поднялась, нашла нужный ракурс, щелкнула кнопкой, а потом огляделась и... мои ноги снова стали ватными. На скамейке неподалеку сидел охранник из кафе «Багет»!

Он просто сидел на скамейке, смотрел вперед на детей, с визгом носящихся туда-сюда.

Солнце зашло за тучу, посыпал мелкий дождик. Родители расхватали детей, раскрыв над ними зонтики, а забытый кораблик одиноко болтался на волнах.

Я подбежала к Нике и схватила ее за руку.

– Вот там, видишь? Узнаешь?

– Кого? Бежим, дождь!

– Хорошая мысль, – пробормотала я, и мы помчались подальше от прудика.

Дождь усилился, в парке не было никаких навесов, только статуи грязно-белого цвета, обреченно замершие под дождем. Наконец показалась синяя будочка общественного туалета. Я толкнула в нее Нику и заперлась изнутри. А потом объяснила ей, от кого мы убегали.

– Отлично, – резюмировала Ника, – ты дала ему возможность нас подкараулить, как волку в «Трех поросятах». Это раз. И возможность схватить Доминик – это два.

– Что-то я не подумала, – пробормотала я, вытирая свитером лицо и стряхивая капли с рюкзака, – надо было в кафе бежать... или куда-то в людное место.

Ника с отвращением покосилась на унитаз и замызганную раковину и взялась за ручку двери.

– Ты как хочешь, а я выхожу. Ненавижу чувствовать себя... как это? В капкане?

– В западне. Но погоди, хоть осторожнее выглядывай!

Ника приоткрыла дверь, выглянула. И вдруг ее руку накрыла рука в бежевом рукаве. «Но на охраннике была черная куртка», – мелькнуло у меня в голове, а Ника уже вопила:

– Dominique! Are you crazy to grasp me this way?! [72]

Толстушка испуганно поправила кепку, по которой стекал дождь. Я тоже выскочила из кабинки.

– Have you seen a man in a black jacket nearby? [73]– прокричала я на ухо Доминик.

– Yeah, – растерянно кивнула она, – he was running away with a girl! [74]

«Убегал с девушкой? – удивилась я мысленно, – значит, я ошиблась, и это был не он».

А Ника уже волокла нас за руки дальше по парку, мимо клумб, статуй, детской площадки, каменных скамеек и пластиковых стульев, щедро поливаемых дождем.

Мы вбежали под навес кафе, у которого здорово пахло горячим шоколадом, а Доминик уставилась на бублики, выставленные на витрине, когда у Ники пикнул телефон.

– Эсэмэска, – сказала она, доставая его из кармана куртки, – может, от твоего папы? Ой, нет... от тебя.

– От меня?

«No police. Or the boy will be killed» [75].

– Перезвонить им? – растерянно спросила я.

– А смысл? – сдавленно ответила Ника, забирая свой телефон.

После двух бубликов, политых горячим шоколадом, и огромного капучино с корицей мы с Никой слегка пришли в себя.

Я ведь не слишком пугливая, в разные попадала переделки, и под Звенигородом, и в МГУ, но тут нападение было очень неожиданным. И еще никто никогда не грозил смертью ни мне, ни тому, кого я знаю.

– Как они узнали мой номер телефона? – спросила Ника, надкусывая пятый бублик.

Доминик отошла к стойке с администратором и на повышенных тонах попыталась донести до него, что в приличном кафе в меню обязательно должен быть лук.

– Ты у меня «любимый номер», – мрачно сказала я, – и фотки твои там есть.

– Что будем делать? Может, переселимся в другой пансион?

– Если захотят, найдут нас везде. Нет. Надо совершить ночную вылазку. Сейчас едем домой, начинаем следить. Если увидим, что охранник ушел из «Багета», значит, мальчик один. Попробуем постучаться в дверь черного хода ночью.

– Слишком опасно, – покачала головой Ника.

Доминик вернулась мрачная, но на тарелке у нее была луковица.

– Did they give up? [76]– спросила Ника.

– No, it’s my own. But they permitted me to eat it here [77], – угрюмо ответила толстушка.

И с задорным хрустом, от которого мы с Никой морщились, она рассказала, что ей удалось узнать в библиотеке. Ксавье Арно был знаменитым музыкантом, лауреатом всяких премий и мужем нашей мадам. Он разбился, возвращаясь с очередного концерта, в авиакатастрофе шесть лет назад. Луи Пуарэ был бизнесменом, занимался цветными металлами, о нем Доминик нашла крошечную заметку в какой-то деловой газете. Он скончался от сердечного приступа, возвращаясь домой с конференции. В самолете. Четыре года назад. Оба случая происходили в декабре.

– Думаешь, мадам их отравила? – сказала мне Ника, хотя Доминик и сердито глянула на нее, пробормотав что-то про русский язык.

– Не знаю, но что-то тут нечисто. Они умерли оба зимой, в самолетах. Оба возвращались с профессиональных мероприятий. То есть мадам вряд ли была с ними. Но зачем она сделала наши фото, я все-таки понять не могу.

– English! – завопила Доминик, замахиваясь на меня луковицей.

Я извинилась. И заодно попросила американку не надевать этот жуткий плащ. А Ника спросила, кто ей его дал.

– Madame, – пожала плечами Доминик, заталкивая остатки луковицы в рот.

Мы с Никой переглянулись.

– Ну и ну, – сказала я, – так мадам в курсе слежки?

– Я и не сомневалась, – ответила Ника, – в таком-то виде!

– Мадам как будто хочет, чтобы за ней следили, – пробормотала я, – все, все, Доминик, перехожу на английский. Жуй, жуй, а то подавишься.

Нам действительно пришлось перейти на английский, потому что мы посвятили Доминик в эту историю с мальчиком.

И придумали вот что. Следят за нами или нет – непонятно. Но если следят – слежку надо увести. Этим займутся Доминик и Ника.