Вернись домой, Землянин - Блиш Джеймс Бенджамин. Страница 7

Утопия на протяжении семидесяти лет подвергалась бомбардировке атомными бомбами и забрасывалась канистрами с радиоактивной пылью. Противостояние планет наблюдалось только раз в двенадцать лет, иначе к настоящему времени даже подземная жизнь стала бы невозможной.

— Как вам удалось противостоять хрунтанцам? — спросил Амальфи. — Эти ребята умеют воевать. Если они оказывают такое сопротивление полиции, вас-то они вообще должны были бы размазать по поверхности.

Капитан Сэведж, не очень уверенно чувствующий себя на городской колокольне, щурясь от яркого солнца, попытался улыбнуться.

— Нам известны все их уловки. Уверяю вас, они — прекрасные стратеги, но в некоторых отношениях совершенно лишены воображения. И это, я думаю, вполне закономерно: инициатива у них не поощряется. — Он беспокойно пошевелился. — Вы собираетесь оставить город здесь, на открытом месте? И ночью тоже?

— Да. Сомневаюсь, что Хрунтане нападут на нас. Они слишком заняты, а кроме того, наверное знают, что полиция нас не любит, и вряд ли сочтут нас своими врагами. Что касается воздуха, то мы будем поддерживать поле, образуемое спиндиззи, на уровне двух процентов от максимума. Никто его не заметит, но этого достаточно, чтобы противодействовать проникновению воздуха планеты в город.

— Не могу сказать, что мне это понятно, — ответил Сэведж. — Однако, не сомневаюсь, что вам хорошо известны ваши возможности. Должен признаться, мэр Амальфи, что ваш город для нас полная загадка. Как он живет? Почему полиция против вас? Вы что, ссыльные?

— Нет, — попытался разъяснить Амальфи. — И нельзя сказать, что полиция именно против нас. Просто мы находимся в самом низу социальной лестницы. Мы — рабочие-мигранты, межзвездные бродяги и кочевники. Полиция обязана защищать нас точно так же, как и всех остальных граждан. Однако, мобильность делает нас в их глазах потенциальными преступниками, потому-то они и наблюдают за нами.

Суммарным комментарием реакции Сэведжа на все вышесказанное стало лишь одно печальное предложение, которое Амальфи начал понимать, как лозунг Утопии.

— Все так сильно изменилось, — произнес офицер.

— Вам следовало бы положить эти слова на музыку, — пошутил он. — И все-таки мне не понятно, каким образом вы протянули так долго. Неужели они ни разу не нападали на вас?

— Постоянно, — ответил Сэведж. В его мрачном голосе звучала гордость. — Но вы же видите, как мы живем. Каждый раз мы либо отбивались от них, либо, в крайнем случае, прятались, так что нас невозможно было найти. Да и сами хрунтане довели нашу планету до такого состояния, что жить здесь практически невозможно. Многие десанты стали жертвой последствий их собственных бомбардировок.

— И все же…

— Это психология толпы, — продолжал Сэведж. — И мы, и они изучаем эту науку, только у нас она развивается в другом направлении. Если сочетать ее с искусной хитростью, она может стать очень грозным оружием. До сих пор с помощью макетов фиктивных объектов, создания искусственных погодных условий и областей мнимой радиоактивности нам удавалось вынудить хрунтан разбивать свои лагеря в тех местах, которые выбрали мы сами. Это что-то вроде шахмат: игрок вынуждает противника занять такую позицию, в которой он в полной безопасности и с минимальными усилиями может победить его.

Капитан заморгал, глядя на солнце и покусывая нижнюю губу. Затем он добавил:

— Есть и еще один фактор. Это свобода. У нас она есть, а у хрунтан — нет. Они защищают систему, которая аскетична по своей природе, которая очень мало может предложить отдельному человеку даже в случае своего торжества. Утопия защищает такую систему, которая дает каждому из нас неоценимую награду — саму свободу. Именно в этом и состоит различие между нами. У нас гораздо больше стимулов сражаться.

— О, свобода, — произнес Амальфи. — Да, думаю, это великая вещь. И все же это давняя проблема. Никто не свободен полностью. Наш город по существу республиканский, хотя на первый взгляд такое утверждение может показаться странным. В некотором смысле нас даже можно назвать последователями Гамильтона. Но мы не свободны и никогда не сможем освободиться от тех требований, которые предъявляет к нам то окружение, в котором мы находимся. Что же касается будто бы увеличения эффективности ведения боевых действий, то я в этом сильно сомневаюсь. Ваш народ никак нельзя назвать свободным. С политической точки зрения экономика военного времени имеет тенденцию переходить в диктатуру. Именно это и погубило западную цивилизацию на Земле. Ваш народ сражается сегодня за тот кусок мяса, который будет иметь завтра. Но и хрунтане делают то же самое. Различие между вами существует лишь как некая потенциальная перспектива, но что же это за различие, если сегодня между вами фактически нет разницы.

— Вы — весьма изворотливы, — сказал Сэведж, поднимаясь. — Думаю, теперь я понимаю, почему вы не способны понять эту сторону нашей истории. У вас нет никаких привязанностей, никакой веры. Ну что ж, придется вам извинить нас. Мы не можем себе позволить придерживаться строгой логики.

Капитан начал спускаться по лестнице, неестественно расправив плечи. Амальфи с печальной улыбкой провожал его взглядом. Молодой человек казался ему персонажем исторической пьесы. Хотя даже самого странного героя театральной постановки все-таки можно понять. Но Сэведж имел несчастье быть совершенно реальным.

Амальфи вспомнил вдруг о Хэзлтоне. Где он все это время находится? Прошло уже несколько часов с тех пор, как под прикрытием остроумного, но явно надуманного предлога он удалился куда-то с девушкой-посланницей Утопии. Амальфи любил работать в одиночестве, но всегда существует срочная работа, связанная с управлением городским хозяйством, которую мэр просто не может выполнять эффективно. Кроме того, Хэзлтон вполне мог поставить город в неудобное положение. Амальфи прошел в свой кабинет и связался с Коммуникационным центром.

Хэзлтон ничего туда не сообщал. Амальфи, ворча, приступил к решению проблем жизни города, ради которых, собственно, город и поднялся в воздух; но которую находил для себя весьма редко. Его волновало отсутствие официальных рабочего контракта с Утопией, что являлось противоречащим правилам. Если Утопия повернется к ним спиной — а планеты, менталитет которых определялся устаревшими идеалами, поступали так довольно часто, то воздействовать на них на основе законов Земли будет делом совершенно бесполезным. Люди, жизнь которых подчинена какой-то высокой Цели, быстро находили оправдание ее достижения любыми Средствами. И город, являвшийся ничем иным, как Средством, конкретным и видимым, давно уже научился сторониться коротких путей.

Судя по всему, Хэзлтон предпринял попытку где-то опробовать подобный «короткий путь». Амальфи оставалось только надеяться, что и сам Хэзлтон, и город уцелеют.

Полиция Земли, как и Амальфи, не стала дожидаться возвращения Хэзлтона сложа руки. Амальфи был немного удивлен тем, как быстро земляне сумели перегруппировать и укрепить свои силы. Несомненно, ее материально-техническое снабжение стало значительно эффективнее с тех пор, как жители города видели ее в деле в последний раз. В небе сверкали искры: корабли полиции один за другим отправлялись к планете Хрунтан.

Это было очень плохо. Амальфи предполагал, что у города будет по крайней мере несколько месяцев для пополнения на Утопии запасов продовольствия, прежде чем, в соответствии с планом Хэзлтона, они направятся на планету Хрунтан. Становилось ясно, что к этому времени Хрунтанский мир будет находиться в полной блокаде.

Мэр немедленно подал сигнал предупредительной тревоги. Слабое сопротивление, оказываемое спиндиззи воздействию атмосферы Утопии, превратилось в сплошную непреодолимую стену. Спиндиззи завыли, переходя на максимальный режим, который они могли выдерживать, не нарушая гравитационного поля между Городом и Утопией. По периметру этого еще недавно невидимого поля редкие вспышки поляризации перешли в сплошное свечение. Силовое поле делалось все сильнее, внутри него становилось темно: лишь невидимые для человеческого глаза лучи могли проникнуть сквозь него. Для наблюдателей Утопии город вдруг окрасился в темно-красный цвет и стал пугающе неразличимым.