Студенты - Гарин-Михайловский Николай Георгиевич. Страница 40
Ларио, прищурившись, смеялся.
- Теперь вот он смеется, а неделю тому назад... И главное - на вид бык, а нервы, как у бабы... Познакомился я и с капитаном и с женой - очень милые люди. Ездил вещи этого подлеца брать.
- А что ж жена, по-прежнему, осталась с мужем? - спросил Карташев.
- Конечно.
- И нянька там?
- И нянька. Капитан расхваливает и его, одно, говорит, несчастье: сумасшедший. Ну, и я, конечно: "Да, да, сумасшедший". Очень, очень приличное семейство. Отказались от обвинения: сам капитан уладил в полиции все дело. Ну, вот...
Шацкий отбросил руку по направлению Ларио.
Ларио в это время, пригнувшись, перебирался с дивана на кресло и оттуда на кровать. Добравшись до кровати, он свернулся в клубочек и сказал:
- Хорошо, Миша.
- Шурочку бы еще?
- Что ж, не мешало бы.
- Что наконец выйдет из этого господина? - спросил Шацкий.
- Дурак ты, Миша, - ответил равнодушно Ларио, - ничего не выйдет...
- И как же тебя опять рекомендовать?
- Порекомендуй меня, Миша, к честным людям в ничего не бойся...
- К Марцынкевичу тебя только и рекомендовать.
- С удовольствием, Миша.
Ларио стал вертеться и рычать.
- То есть зверь, а не человек.
- Го-го-го!
- Нет, этот человек... и катар... и экзамены... все это убьет меня...
- Опять животик заболел, Миша? Не падай духом: все перемелется, мука будет...
Шацкий положил голову на руку в смотрел опять уныло и расстроенно в пол.
- Зачем ты в самом деле отравляешь себя, - сказал Карташев, - ешь колбасу?..
- Что ж мне есть больше? - капризно, с детским раздражением спросил Шацкий, - и на колбасу нет денег.
- А твои экзамены как?
- Что ж экзамены? Я и сам не знаю, как их в этой обстановке выдерживаю.
- А ты, Ларио, не держишь совсем?
- Совсем... - Он поднялся с кровати и вдруг закипятился. - Странно даже задавать такие вопросы: что ж я, в подштанниках, что ли, пойду их держать? Он же заложил все.
- Я виноват...
- Тебя никто не винит, но факт... лекций нет, одежи нет, жрать нечего... - Ларио опять лег, повернулся к стене и добавил: - И самое лучшее, если ничего нельзя переделать, нечего и сил тратить: спокойной ночи.
Немного погодя по ровному дыханию Ларио ясно было, что он действительно заснул.
В окно смотрели какие-то однообразные, серые, унылые, точно преждевременные сумерки.
- Пора домой, - тихо сказал Карташев, нарушая молчание.
Шацкий поднял голову.
- Ну что ж, едем, - устало ответил он, - если крест и альбом даешь... Завтра опять экзамен: на всю ночь засяду.
- Ну, однако, ты совсем так сорвешь себя.
Шацкий фыркнул.
- Не в этом счастье, мой друг... Пожалуй, салоп лучше надеть...
Он ушел в кухню и возвратился в салопе горничной.
Грусть его маленького больного лица еще сильнее подчеркивалась его комичной, высокой фигурой в женском пальто.
Карташеву хотелось сострить, но он не решился.
- Идем, - позвал Шацкий.
Они молча спустились на улицу.
Проходя мимо освещенного подъезда главной лестницы того дома, где жили Шацкий и Ларио, Шацкий остановился перед стоявшим у подъезда швейцаром.
- Ну что? - спросил он швейцара.
- Не говорил еще. Да уж не беспокойтесь, - что можно будет, сделаем, ответил швейцар.
- Вы уж, пожалуйста...
- В чем дело? - спросил Карташев, когда они отошли.
- Дельце одно... Петьку, подлеца, пристраиваю. Одно семейство за границу собирается, - вот я и хочу Петьку с ними послать.
- Как же ты его пристроишь?
- А вот через швейцара... Очень милый человек... познакомился с ним и узнал...
- Как же это ты познакомился с ним?
- Мой друг, что ты допрос снимаешь? - быстро ответил Шацкий, - знаешь, и деньги есть. Этот Ларио... он меня окончательно убивает... А если бы еще знал, что я продаю его вещи... Ведь все наново покупать придется: какой это процент? И на него же идет...
- Отчего же ты продаешь?
- Да потому, что в кассе мало дают... Я и свои все вещи продал.
- Главное, и я ничего не имею... Может быть, впрочем, я буду скоро иметь...
И Карташев рассказал о своем писании и о своей снесенной в редакцию рукописи.
- Все деньги тебе...
- Merci, - улыбнулся Шацкий.
- Ты не шути, Миша, а вдруг...
- Крест золотой?
- Да, с эмалью.
- Едем...
Приятели наняли извозчика и поехали.
- Об деньгах и думать даже не стоит, - говорил на извозчике Карташев, все ведь это такие глупости...
- Ну, нет, мой друг, именно без денег все глупости...
Между приятелями завязалась беседа, что называется, по душе.
Шацкий, что бывало с ним редко, был не только серьезен, но и определенен. Ему хотелось высказаться, и он говорил с своей обычной быстротой и живостью. Только мгновениями, когда его схватывали колики, он кривился и замолкал.
- Васька Корнев считает меня, конечно, так чем-то... явлением понятным, но грустным... Мой друг... таких, как я, сто миллионов; таких, как Васька, ну... сто тысяч... Во всяком случае, place a moi*, и если он себя считает вправе меня игнорировать, то он должен признать, по крайней мере, и за мной это право... Постой, постой... а следовательно, Васька сам по себе, а жизнь сама по себе... И эта жизнь в полном противоречии со всеми Васькиными теориями: знать их не хочет... А Ваське жить надо в этой же жизни... Как ему жить? По-своему? Он знает, что его к вечеру же упрячут... и хорошо еще, если только в сумасшедший дом, - там хоть говорить можно все и кормят, - а то ведь и хуже еще может быть... Спрятать свои идеалы и кое-как у этой же жизни свой кусок хлеба отбирать?.. И со смертью в душе волочить свое раздвоенное существование... вся энергия подорвана... жизни нет... Следовательно, прежде чем ставить себя в безвыходное противоречие, надо обеспечить себе, по крайней мере, ну хоть свободу действий. Надо платить за все, и за право быть честным прежде всего... А то: "Что вам угодно?" - "Я желаю поступить на службу". - "Ваш образ мыслей?" - "Мой образ мыслей... мой голодный желудок..." Глупо и пошло...
______________
* место за мной (франц.).
- Ну, уж и пошло...
- И все это понятно... Собственно, у нас масса еще совсем не образованна, а отдельный кружок за облака ушел... ушел так далеко... ну, вот, за веревку тянут, - не там тянут, где привязана она, а там где-то за конец... Пожалуйте тянуть поближе, а не желаете, возьмем других людей, которые даже лучше, если не знают этих, а-а-а... Понимаешь?