В глуби веков - Воронкова Любовь Федоровна. Страница 35

— Ты же знаешь, Бесс, — уныло сказал Дарий, — что египетские жрецы признали его сыном самого Зевса…

— Ха! Наш бог, всесильный Ахурамазда, не даст свой народ в обиду чужим богам. Ты, царь, только доверься мне. Я не эллин Мемнон, который обманывал тебя. Я защищаю и твою, и свою родину. Выйди, окинь взглядом равнину и скажи: можно ли победить это войско?

Дарий поднялся с мягких подушек, вышел из шатра. Отсюда, с высокого холма, на котором стоял его пурпурный шатер, перед ним предстал неоглядный лагерь — палатки, шатры военачальников, пестрые значки отрядов и племен, невысокие, бледные при свете весеннего дня костры, пасущиеся табуны коней… И огромные серые глыбы в лагере индов — слоны. Правда, их всего пятнадцать, но все же — слоны!

Надежда разгладила морщины Дария. Хотелось верить, что разобьет Александра и примет наконец в объятия свою семью… И боялся этому верить.

Жестокий человек Македонянин! У него нет жены, нет детей, он не знает, что такое любить их и что такое их потерять.

Днем и ночью дозоры стояли у дальних холмов. Холмы заслоняли дорогу, по которой должны прийти македоняне. Где они сейчас? Прошли ли они город Фапсак [*] или нет?

Но вот прибежали с Евфрата охранявшие мост при Фапсаке персидские отряды.

— Идет! Переходит реку!

Сразу зашумел и заволновался лагерь. Конники бросились к лошадям. Засверкало оружие.

Но на равнине было по-прежнему тихо.

Прошло еще несколько дней напряженного ожидания. И вот наступило утро, когда дозорные заметили, что над ближними холмами красным маревом задымилась пыль.

Идет!

Александр увидел персов, только перевалив последние перед равниной холмы. И тут же остановил войско.

С отрядом этеров и легковооруженных он внимательно осмотрел равнину, на которой предстояло сражаться. Все учел — и местоположение, и с какой стороны солнце будет светить в глаза, и расстановку сил у Дария… Войско Дария уже стояло в боевом порядке, готовое начать битву.

Сражение готовилось большое. Александр созвал своих военачальников:

— Мне нечего воодушевлять вас перед боем — вы давно воодушевлены собственной доблестью и блестящими подвигами. Прошу только — ободрите своих воинов. Скажите им, что в этом сражении мы будем сражаться не за Келесирию, Финикию или Египет, как раньше, но за всю Азию. Этот бой решит, кто будет ею править — мы или варвары. Не надо призывать воинов к подвигам длинными речами — доблесть у них прирожденная. Надо только внушить им, чтобы каждый в опасности помнил о порядке в строю, чтобы соблюдал строгое молчание, когда надо продвигаться молча, чтобы громко кричал, когда понадобится кричать, и чтобы клич их был грозным, когда придет этому время. А вы, начальники, должны мгновенно выполнять приказания, мгновенно передавать их по рядам. И сейчас пусть каждый из вас запомнит, что промах одного подвергает опасности всех, а беда выправляется только ревностным выполнением долга!

Военачальники в один голос ответили, что царь может на них положиться.

Александр твердо помнил и никогда не забывал о том, что войску перед боем надо досыта поесть и хорошенько выспаться. Воины уже начали разжигать костры, когда в палатку царя вошел Парменион:

— Царь, выслушай меня.

— Говори, Парменион.

— Ты уже не раз отвергал мои советы. Может быть, отвергнешь и сейчас. Но битва предстоит тяжелая…

— Какой же совет ты собираешься дать мне сегодня?

Александр хотел бы скрыть свою неприязнь к этому старому человеку, но не мог. Рыжая Антигона не раз приходила к царю передать дерзкие речи Филоты, его насмешки над «сыном Зевса». Знает ли об этих речах Филоты Парменион? Конечно, знает. А может, даже и поощряет. Ведь он и сам убежден, что Александр, продолжая войну в Азии, делает большую ошибку. Что они захватили слишком много земель, которых не смогут удержать, что им надо остановить дальнейший поход и со славой, с захваченными богатствами вернуться в Македонию. Вот чего хочет Парменион! А подчиняется Парменион царю только в силу дисциплины, а не потому, что согласен с ним.

— Царь, нам будет трудно победить персов, вся равнина горит их кострами, — сказал Парменион. — Думаю, что надо напасть на них врасплох, ночью. Как только они уснут, тут мы и нападем. Они сразу смешаются в темноте, не разберутся, где свои, где чужие. И победа наша.

Царь надменно поднял подбородок.

— Александр побед не крадет!

Парменион молча развел руками и, больше ничего не сказав, вышел. Царь опять не согласился с ним.

Александр сумрачно посмотрел ему вслед. Напасть ночью, чтобы Дарий потом сказал: «Я потому и проиграл битву, что напали на спящих!» Не скажет же он, что его победили потому, что он плохой стратег и что войско его плохое. А ведь это так!

Парменион не понимает, что ночь опасна и победителю. Персы знают эту равнину. Македоняне ее не знают. Ночь полна непредвиденных случайностей, которые могут все погубить. А персы как раз будут ждать нападения ночью, Александр был в этом уверен: они ведь не смогут представить себе, что македонское войско крепко уснет в такой близости от врага. Вот Александр и сделает именно то, чего они не смогут себе представить. Нет, совет Пармениона и на этот раз царю не годится!

Воины Александра спали. Царь вышел из палатки.

Белая круглая луна висела над равниной. Лунный свет был таким густым, что казалось, на холмы выпал снег, а река налилась расплавленным серебром. Парменион сказал правду: вся равнина мерцала огнями костров и факелов. Лагерь персов глухо гудел, факелы бродили от костра к костру. Как и предвидел Александр, персы не спали, ждали нападения. Мысли у них идут по одному руслу с Парменионом. Это хорошо, что персы не спят, что они боятся, что страх уже сейчас томит их, изматывает нервы, — утром они, измученные бессонной ночью, будут плохими воинами.

Но что это с глазами Александра? Ему кажется, что свет луны стал слабее. Облако, что ли? Нет, небо мерцает звездами, и ни одного облака нет. И все-таки луна темнеет на глазах, какая-то тень наползает на нее…

В лагере послышалась тревога. Воины выходили из палаток и тоже смотрели на исчезающую луну. Испуганная свита окружила царя. Луна гаснет!

Темный ужас понемногу охватывает лагерь. Луна гаснет! Это гнев богов, они готовят гибель!

Черная тень все больше и больше закрывала луну. И вот уже нет ее, исчезла. Равнина утонула во тьме.

И тут Александр услышал, что по лагерю идет шум. Шум нарастал, близился. Александр уже различал голоса. Кричали воины, охваченные ужасом, и в криках их было и возмущение и отчаяние.

— Нас ведут на край света против воли богов!

— Реки здесь не подпускают к себе, светила гаснут в небе, кругом голая пустыня! Зачем привели нас в эту страшную землю?!

— Кровь стольких тысяч людей проливается по воле одного человека!

— Этот человек забыл родину, от отца своего, Филиппа, он отрекся!

Александру понадобилась вся сила характера, чтобы сдержать себя. Ему и самому стало жутко, когда погасла луна. Но он знал — это затмение. Ведь Аристотель рассказывал об этом; Аристотель сам видел однажды, как затмилась луна.

Но может быть, это знамение?

— Где Аристандр? Позовите Аристандра!

— Светило эллинов — Солнце, — тотчас нашелся Аристандр, — светило персов — Луна. Теперь боги скрыли светило персов. И это предвещает их скорую гибель!

Александр принес жертвы Луне, Солнцу и Земле.

Луна снова показала свой светлый край. Воины успокоились. Александр вернулся в палатку, лег и мгновенно уснул. Македонский лагерь, охраняемый надежной стражей, спал, отдаваясь полному отдыху. А персидское войско, всю ночь ожидая нападения, томилось в полном вооружении, готовое к бою. И утром, когда македоняне, бодрые, освеженные сном, взялись за оружие, воинам Дария хотелось только одного, — упасть на землю и уснуть. Лишь грозящая опасность, лишь близость врага держала их в боевом строю.