Здесь был Шва - Шустерман Нил. Страница 17

8. Не понял — твои пальцы у меня во рту! Или так ты говоришь «Глаза б мои на тебя не смотрели!»?

Я выбросил Шва из головы, что, как вам известно, совсем нетрудно. Даже при том, насколько дико его переклинило накануне; даже при том, что он превратил мой диск с игрой в осколки — наутро я проснулся, и ни одна мысль о Шва не бороздила мой мозг. Я мог думать только о Лекси Кроули. Ей было четырнадцать, не четыре. Вот противный старикашка! Нет чтобы так и сказать. Ведь это обстоятельство круто меняло всё дело.

— Куда это ты так расфуфырился? — спросила мама, заглянув в мою комнату.

— На похороны, — бухнул я.

Она впилась в меня взглядом, пытаясь угадать, говорю я правду или, как всегда, выпендриваюсь.

— А кто умер? — спросила она.

— Твоё чувство юмора, — ответил я.

Она состроила недовольную гримасу и, видно, собралась было ответить мне в том же духе, но передумала, вошла в комнату и стала поправлять узел моего галстука.

— И кого же это ты собрался сразить своей красотой в девять утра?

— В десять. — Я вытянул шею, чтобы ей было сподручнее.

— И как она? Симпатичная?

Меня так и подмывало ответить: «Надеюсь, что она хотя бы человеческое существо», — но только пожал плечами.

Мама отступила на шаг и залюбовалась мной.

— Выглядишь шикарно, — сказала она. — Главное — не сваляй дурака, как обычно.

Как я уже говорил, единственный путь в квартиру Кроули (кроме полной трудов и опасностей дороги через крышу) пролегал через ресторан. Который в десять утра был закрыт. Вдоволь настучавшись в парадную дверь, я направился к чёрному ходу — там сторож пустил меня внутрь. Пустой ресторан, скажу я вам — зрелище жутковатое. Стулья громоздились на столах, на полу блестели мокрые пятна — сторож, видно, мыл его.

Я взошёл по лестнице и попал в неиспользуемую часть ресторана, в дальней стене которой темнела массивная деревянная дверь в апартаменты Кроули. Я ещё и до входа не добрался, а собаки уже подняли лай.

— А ну с дороги, сукины дети! — услышал я голос Старикана с той стороны. — Назад, кабысдохи, не то велю из вас суп сварить!

За сим последовали щелчки запоров, и дверь чуть приотворилась — как раз на столько, чтобы я смог протиснуться внутрь, не дав ни одному псу вырваться на свободу. Меня разом атаковали четырнадцать языков; Кроули пришёл на выручку, бросив через плечо пригоршню собачьих сластей. Псы, хорошо знакомые с протоколом, понеслись за добычей.

— Кто там, дедушка? — услышал я девчоночий голос из глубины квартиры.

— Парень, который выгуливает собак, — ответил Кроули.

— Как? — изумился я. — Но я думал… Ой! — Это Кроули изо всей силы ущипнул меня за руку, чтобы я заткнулся.

— Говорю тебе — собаководила пришёл! — повторил Кроули. — Чтобы вывести собак. — Он повернулся ко мне: — А дружок твой где?

Обычно я соображаю весьма живенько, но сегодня что-то тормозил. Не знал, чего от меня, собственно, ждут.

— Э-э… он пошёл на похороны.

— О, как печально, — сказала Лекси. Ну хоть голос у неё приятный. Я видел, как она вышла из кухни, но квартира, как всегда, утопала во мраке, поэтому лицо девочки было невозможно разглядеть.

Кроули посмотрел на меня.

— Тогда тебе придётся управляться с собаками одному, — произнёс он и повторил с нажимом: — Совсем одному.

— Э… ага… угу… похоже на то, — промямлил я.

И тогда Лекси сказала:

— Я могла бы помочь.

Наконец-то до меня дошло, что здесь происходит. Это же надо быть таким ослом, чтобы не догадаться сразу! Как только Лекси предложила свою помощь, Кроули заулыбался и воздел большие пальцы кверху. Всё ясно — он специально всё так подстроил.

— Я, право, не знаю, Лекси… эти твари, наверно, слишком сильны для тебя, — проговорил он.

— Не придумывай! Они не сильнее Мокси. К тому же, если я пойду с твоим «собаководилой», мне не придётся брать Мокси с собой.

Наконец Лекси вышла на более-менее освещённое место. Ничего ненормального я в ней не увидел. «Синдром Туретта! — вспомнил я. — Сейчас она начнёт поливать меня матом».

Вообще-то Лекси оказалась очень даже ничего. Не идеал, конечно, но кто я такой, чтобы судить. Глаза у неё были какие-то странные — полуприкрытые, как будто она только что отсидела целый урок обществоведения у мистера Гэндлера, а это, кстати сказать, такая пытка, которой я и врагу не пожелаю.

Лекси протянула мне ладонь. Она стояла слишком далеко, и чтобы пожать ей руку, мне пришлось сделать несколько шагов вперёд. И в этот момент я всё понял.

— Ты слепая!

Клянусь, я не нарочно. Сорвалось с языка.

Кроули одарил меня взглядом, полным такого отвращения, что он него скисло бы молоко.

— Наблюдательный ты наш.

— Извини, — сказал я Лекси, — но твой дедушка такого про тебя наговорил, что я уже начал думать, будто ты какой-то мутант.

— А у дедушки все мутанты. — Она поцеловала Старикана в макушку.

— Потому что все мутанты и есть! — проворчал дедушка.

Из кухни к нам прошествовал голден ретривер — куда более спокойный, чем остальные «сукины дети». На ретривере была надета специальная сбруя с жёсткой шлейкой. Собака-поводырь.

— Это Мокси. — Пёс подошёл ко мне, и я присел погладить его. — Он будет ревновать, когда мы пойдём выгуливать других собак, — сказала Лекси. — Ничего, привыкнет.

Мы нацепили поводки на двух «кабысдохов». Мокси немножко попротестовал, как и предсказывала его хозяйка. Мы с Лекси вышли за дверь.

— Наверно, я должен помочь тебе спуститься с лестницы? — спросил я.

— С какой стати? — ответила она. — Пять шагов, поворот направо, двенадцать шагов, поворот налево, двадцать две ступеньки вниз и девять шагов до двери.

Она справилась с задачей без сучка без задоринки.

Мы пересекли мостовую и пошли вдоль парапета набережной, так чтобы нам больше не надо было переходить через проезжие части. Благоразумие и Зависть знай себе натягивали поводки; мы шли не торопясь, размеренно, Лекси держалась за мою руку. Вот когда я пожалел, что не слишком утруждался на физкультуре — надо было больше уделять внимания подъёму тяжестей. Потому что держалась она за то место, где по идее должен был находиться левый бицепс и где существовали только его зачатки. Я всё время ожидал, что вот сейчас она выдаст что-нибудь на этот счёт.

— Ну, — спросила Лекси, — сколько дедуля платит тебе за то, чтобы ты меня развлекал?

— Платит? С чего это ты взяла? Я просто выгуливаю собак. Я «собаководила», как он выражается.

— Не вешай мне лапшу, я своего дедулю знаю. Так сколько?

Я собирался упереться рогом, но вовремя догадался, что эта слепая девчонка обладает способностью всё видеть насквозь.

— Достаточно, — уклончиво ответил я.

— Думаешь? — усомнилась она. — А я думаю иначе. Сколько бы ни было, он тебя надувает. Требуй прибавки.

— Ты что?! Я не могу!

— Это ещё почему? По крайней мере, твоё время стoит установленного правительством минимума, так ведь? И не забудь про представительские расходы. Дедуля должен возместить тебе затраты, когда мы с тобой будем ходить в кафе на ланч и когда ты будешь водить меня на дискотеку.

— На танцы? Я буду водить тебя на дискотеку?!

Лекси засмеялась.

— Если захочешь. А не захочешь — не будешь. Мой прошлогодний партнёр совсем не умел танцевать.

Вот тут я и пошёл хмыкать, перхать и заикаться — словом, издавать все те дурацкие звуки, с которыми мы, мужики, пытаемся привести в действие внезапно застопорившиеся шестерёнки в мозгах.

— Так он не впервые это делает?

— Летом я всегда гощу у деда. Он считает, что если мои парни будут ходить у него на поводке, это поможет ему защитить меня от опасностей большого мира.

Вот это новость! Кроули, оказывается, считает, что мне можно доверить охрану его внучки от мирового зла. Вообще-то, это меня обеспокоило. Во что я ввязался?! Я никогда раньше не гулял со слепыми девочками. Впрочем, мой опыт и по части зрячих был так мал, что его, можно сказать, нельзя было разглядеть невооружённым глазом. На школьных танцах мы с Айрой и Хови занимались тем, что подпирали стенку, накачивались пуншем и зубоскалили на счёт парней, у которых были «настоящие» подружки. Что касается тех редких случаев, когда я выходил в город с девочкой, то эти мероприятия можно сравнить ну разве что с телевикториной, передаваемой в прямом эфире по общенациональному телевидению: один неверный ответ — и ты красиво садишься в лужу под одновременный хохот всех часовых поясов.